Лицо Масса исказилось подобием улыбки.
- Хотите сказать, господин Киршнер, что вы того еврея отправили в гестапо не потому, что он еврей? А потому что с ним не о чем было разговаривать?
Киршнер улыбнулся в ответ, выпрямился и кивнул:
- Господин Масс, я рад. Моя надежда в отношении вас оправдывается. Более того, - Вальтер снова шагнул в сторону, - я убеждаюсь, что не напрасно нажил себе недоброжелателей в гестапо своим рапортом в РСХА, где потребовал передать вас нам, в СД.
Артур улыбнулся:
- Полагаете, я могу быть вам полезен?
- Да. Но не мне лично. И даже не СД.
- Неужели, - ухмыльнулся арестант, подёрнув плечами, - я могу быть полезен Германии?
Вальтер удивлённо приподнял брови:
- Вы меня положительно удивляете, Артур!
Масс перестал улыбаться и снова уставился в бетон пола.
- «Германия, Германия… превыше всего», - проговорил он.
Лицо Киршнера стало серьёзным.
- Однако давайте начнём говорить по сути дела.
Офицер сел за стол и, открыв папку с гербовым орлом, достал оттуда несколько листов бумаги, исписанных от руки. Масс понял: это доносы на него.
- Итак, по сути, - проговорил Киршнер. – В местное отделение тайной полиции независимо друг от друга в течение последней недели поступило четыре сообщения. В них граждане свидетельствуют, что во время лекций в университете вы, Артур Масс, при описании мюнхенских событий ноября тысяча девятьсот двадцать третьего года допускали неверную их интерпретацию. – Вальтер посмотрел на арестанта. – Так?
Масс молчал. Киршнер продолжил:
- Я процитирую. «События германской национальной революции 1923 года, во главе которой стоял наш фюрер, изменник Масс назвал попыткой переворота и свержения законной власти Веймарской республики», – Киршнер снова взглянул на Артура. – Это так?
Теперь Масс с безразличием глядел на стену допросной.
- А вы поступаете правильно, - кивнул офицер СД. – Правильно, что молчите. Вы же человек неглупый и знаете, что на допросе ведётся аудиозапись. Подтверди вы это обвинение хоть одним своим словом – и это будет клевета в адрес Рейха и фюрера, подтверждённая документально.
Масс с крайним удивлением уставился на Киршнера.
- Вы понимаете, о чём я, - продолжил офицер. – Подтвердив эти обвинения, вы подпадёте под юрисдикцию гестапо. Однако… – Киршнер вздохнул и поднялся из-за стола. Сделав шаг, он повернулся к арестованному спиной. – Хорошо. Давайте просто поговорим. Для начала расскажу немного о себе. Не возражаете?
Масс молчал.
- По образованию я историк. И вы, безусловно, тоже знакомы с историей нашей страны. Давайте поговорим как немец с немцем. Итак, Веймарская республика. Что для вас значило это государство?
- Республика была попыткой немецкого народа жить в мире. После ужасов войны…
- После ужасов войны и унижений немцев, которые эту войну проиграли. В девятнадцатом война закончилась. А унижения для немцев только начались! – Вальтер повернулся вполоборота. – Мне было бы интересно подискутировать с вами по этому поводу в общем ключе. Но думаю, что мы не поймём друг друга. И каждый останется при своём мнении.
- Да, - Масс кивнул.
- Верно, - Вальтер снова сел за стол. – А вы были в Мюнхене в двадцать третьем?
- Нет.
- И я не был, - просто ответил Киршнер. – И вообще, в те годы я был ещё мальчишкой. Мы жили с семьёй в Эльзасе. Отец, мать, я и моя младшенькая сестра. Обычная немецкая семья. Ещё до моего рождения отец – школьный учитель – как ему и было положено по долгу, воевал за нашу Германию. Получил контузию и в шестнадцатом вернулся к семье. В тысяча девятьсот восемнадцатом те, кто создавал Веймарскую республику, отдали Эльзас французам. Моего отца, как участника войны против Франции, выгнали из школы. Ему запретили преподавать.
Чтобы прокормить семью, отец не гнушался любой работы: чинил сапоги, ставил заборы… Но случайных заработков было мало. Однажды он пришёл устраиваться на кожевенную фабрику. Услышав его немецкую фамилию, несколько французских рабочих оскорбили его. Отец ответил им. Тогда французы выволокли его на улицу и избили до потери сознания. Он так бы и умер в подворотне. Его спасла моя мать. Забеспокоилась, что его долго нет и отправилась искать… Когда в прошлом году мой родной Эльзас вернулся в состав Рейха, я был счастлив. Знаете чем? Тем, что там теперь невозможно унижать немцев. Жаль, что ни отец, ни мать, ни сестра не дожили до этого дня. Итак, о Веймарской республике. Республика не защитила моего отца, воевавшего за Германию, не спасла мою сестру. Возвращаясь к событиям девятого ноября двадцать третьего года. Не знаю как вы, но для меня наша национальная революция стала началом новой надежды. Надежды на новую жизнь для немецкого народа.
Масс посмотрел в пол и произнёс:
- Господин Киршнер, я слышал много национал-социалистской пропаганды. Не стану спорить с вами. Просто скажу, что я не согласен.
- Не согласны с чем? – спросил Вальтер, усаживаясь за стол. – С тем, что Веймарская республика не оправдала надежд немецкого народа? Что немцев продолжали унижать? Что немцы голодали? С чем именно вы не согласны?
Масс ухмыльнулся:
- Господин Киршнер, вам не стоит пытаться меня убедить в истинности национал-социализма. Я в него не поверю никогда.
- Во что же вы верите, доктор Масс? – спросил Вальтер.
- Я верю в человека.
- Что ж. Положим. А вот в меня вы верите? Я ведь тоже человек.
Масс несколько растерялся. Он не знал, чего добивается этот эсэсовец.
- Насколько я понимаю, - медленно проговорил арестант, - мы подходим к решению вопроса о моей судьбе.
- К вопросу вашего освобождения отсюда, - Вальтер шёл напролом.
Масс удивлённо приподнял брови.
- Вы отпустите меня? И на каких же условиях? Быть осведомителем СД? Или что-то ещё?
Киршнер открыл папку с личным делом Масса и взял в руки письма с доносами.
- Условие одно, - Вальтер посмотрел в глаза арестованному и медленно порвал листы. – Вы, как человек, верящий в другого человека, не посмеете меня подвести. Доносы, написанные на вас, я признаю юридически ничтожными и ложными. Вас освободят сегодня же. Моё условие: вы в своих лекциях и частных разговорах никогда не будете касаться политики и национал-социализма в частности. Никогда.
- И всего-то? – подозрительно сощурился Масс.
- Да. Это всё. Но предупреждаю: если вы ещё раз попадётесь гестапо, вести ваше дело будут другие люди. Не столь толерантные. Вам понятно?
- Вы… - Артур криво улыбнулся, - вы так доверяете мне? Боюсь представить, что вам грозит, если ваши друзья узнают, как вы обошлись с этими бумажками.
- Не думаете ли вы, доктор, что вы один верите в человека?
Берлин, улица Принца Альбрехта,
здание тайной государственной полиции (гестапо),
23 января 1945 г.
Штурмбаннфюрер Вильгельм Шпенглер шёл по коридору здания гестапо: четвёртого департамента РСХА – Главного управления государственной безопасности. Доктор Шпенглер возглавлял один из отделов другого - третьего - департамента РСХА, внутренней службы безопасности (СД). Отдел Шпенглера III C занимался вопросами культуры, науки, религии, воспитания и прессы рейха.
И вот сегодня штурмбаннфюрера неожиданно вызвали на приём к шефу гестапо Генриху Мюллеру. Вряд ли это могло означать что-то хорошее, подумалось Шпенглеру. Будучи по сути в одной структуре СС, доктор не испытывал особой приязни к гестаповцам. Надо сказать, что подобного рода антипатия между членами СД и тайной государственной полиции не была редкостью.
Адъютант Мюллера поздоровался с вошедшим Шпенглером и пригласил посетителя пройти в кабинет шефа:
- Вас ждут, штурмбаннфюрер.
Шпенглер кивнул и вошёл в кабинет Мюллера, предварительно постучавшись.
- Хайль Гитлер!
Генрих Мюллер, группенфюрер СС, генерал-лейтенант полиции, сидел за рабочим столом и смотрел в сторону.
- Проходите, доктор Шпенглер, - холодно бросил вошедшему руководитель гестапо. – Садитесь.
Шпенглер заметил, что в углу кабинета в кресле у книжного шкафа сидит его непосредственный начальник – шеф третьего управления РСХА, группенфюрер СС, генерал-лейтенант полиции Отто Олендорф. Олендорф, и так не отличавшийся лёгкостью характера, сейчас выглядел крайне раздражённым. Он нервно тарабанил пальцами правой руки по подлокотнику кресла и недобро посматривал то на Мюллера, то на вошедшего Шпенглера.
Штурмбаннфюреру стало, мягко говоря, не по себе. На секунду он даже забыл, что Мюллер пригласил его сесть. Придя в себя, Шпенглер учтиво кивнул, сделал три шага к столу шефа гестапо и сел в свободное кресло.
- Как продвигаются дела в вашем отделе, доктор Шпенглер? – чётко выговаривая слова, спросил Мюллер.
Вопрос Мюллера, разумеется, не имел прямого отношения к делу, подумалось вдруг доктору.
- По плану, - чётко ответил Шпенглер. - Без эксцессов, группенфюрер.
[justify]- Ну да, ну да… - Шеф гестапо сцепил пальцы рук в замок и наклонился к столу.
