- Как называется уборная на корабле? - задал вопрос молодым матросам в гальюне крейсера «Безумный» боцман, старший мичман по прозвищу «Вымбовка».
В лихо сдвинутой фуражке с маленьким нахимовским козырьком на большой кирпичной голове, он со свинцовой рожей галерника медленно, будто шалава на Приморском бульваре прохаживался перед строем салаг. Подворотничок цвета белого лебедя на бетонном кителе обхватывал шею, плотно сидящую на широких плечах.
Вымбовка любил для души позаниматься «воспитательным» процессом с личным составом, хотя как боцман на корабле отвечал за такелажным и палубным барахлом. «За свайки, драйки, мушкеля, шлюпки, тросы и шкентеля».
Говорил на чисто одесском наречии - симбиозе русского, украинского и еврейского сленга. Видно, что мичман по въевшейся привычке драть, все что шевелится и на три метра вглубь старался новобранцам, светящимся безмолвным восторгом «вбить» в их бестолковки азы флотской службы. Как может и куда может. Такое у него было хобби.
Вид у боцмана, любителя вязать загадочные морские узлы как у библейского Левиафана - огромного и страшного морского чудовища неизвестного происхождения. Это про него написано: «Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его ужасен. От его чиханья пропадает свет, глаза у него, как ресницы кровавой зари».
Луженая глотка старшего мичмана могла перекричать корабельную радиотрансляцию. Это грубый и уродливый пьяница, с кривыми ногами и походкой в раскорячку от постоянного хождения по качающейся корабельной палубе. Перешибленный в ресторанных драках нос, цвета грязной моркови украшал загорелое трехведерное лицо, где были начертаны почти все человеческие пороки - несдержанность, блуд, сквернословие и пьянство.
Ругался боцман так, что на артиллерийских барбетах металл заворачивался в стальную стружку, а ракетные установки с испугу покрывались металлическим потом. При его виде всем хотелось перейти на другой борт и проверить зубы во рту. Пил мичман как полковая лошадь. Запои происходили раз в три месяца, после чего начиналось мучительное похмелье с муками раскаяния перед командиром. Это был не мичман, а беда в человеческом обличье.
Вымбовка, чувствуя под ногами мелкую дрожь потной стальной палубы крейсера, стоял в гальюне неподвижно. Ему казалось, что он ощущал не вонь матросского гальюна, а аромат любимого моря и пеньковых канатов. Надо признать, что Вымбовка что и боготворил в жизни, так это море. Разное, непредсказуемое живое существо с бескрайней ширью, удалью и неописуемой красоты.
Может, звучит банально, но море не любить нельзя. С морем нельзя криводушничать. Оно требует смелую душу и чистую совесть. Только оно может проверить, что ты за человек. Подарить божественные краски природы, показать мощь и силу. Дать почувствовать человеку, что он маленькая песчинка в этом мире. Тем ценна победа над ним. А может в первую очередь над собой?
Мичман любил флот и корабль, какой-то страстной и непонятной любовью. Никакая еда, никакие женщины и водка не могли быть слаще для него, чем бескрайние морские просторы и чувство свободы. В начищенных ботинках боцмана отражались все девятнадцать подстриженных под «ноль» новобранцев в новеньких, пока еще жестких робах. Молодые «салаги» застыли в строю, ища ответ на вопрос боцмана.
В строю всем хотелось "прогнуться" перед авторитетным моряком и показать себя уже знающим морское дело моряком. Самый шустрый из молодежи тулячок-боровичок матрос по имени Паша, первым по-деревенски не выдержал и из строя от детской непосредственности вслух спросил:
- Наверное, нужником? - посмотрев на не застегнутую ширинку боцмана и почесав у себя за ухом, с сомнением себя поправил, - Или может сортиром?
Салага, вместо того чтобы в начале флотской службы изучать боевые корабельные расписания и книжку «Боевой номер» донимал всех вопросом «С кого лепить свою жизнь?»
Боцман начинает распекать салагу, словно на одесском Привозе:
- Ты что, с мозгами поссорился? Не расчесывай мне нервы, их есть кому портить! - Вымбовка делает многозначительную паузу и, уже обращаясь ко всему строю, кратко изрекает. - Запомните, мелочь подкильная! На флоте этот храм называется - га-ль-ю-ном! И ходить в него надо уметь!
Что, верно, то верно! Здесь этот факельщик прав как Папа римский. Почему? Да посудите сами. Крейсер это вам не теплый домашний сортир, стоящий на неподвижной земле, а «очко», которое бултыхается в море-океане в трехмерной системе координат Декарта.
С древних времен на парусных судах гальюны располагали «по ветру» на свесах, около носовых украшений - рострах, где были места сбрасывания нечистот. Парадокс, но эта традиция сохранилась и до наших дней. На современных боевых надводных кораблях отхожие места тоже стали размещать в носу около форпика или в корме, где сильнее всего ощущается качка.
Самое интересное в этом расположении то, что корабль на волне как гигантские качели, центр которых находится в середине, на его мидель-шпангоуте. Нос-бак и корма-ют здесь играют роль крайних сторон этих «качелей». Чем больше длина корабля, тем что? Правильно - длиннее «плечо» качелей. Чтобы вкусить в полной мере всю остроту удовольствий и ощущений от выполнения на земле обычной для человека биологической обязанности, попытайтесь «это» сделать в полете, цепляясь руками за воздух и копчиком за «очко» унитаза.
А как это делается на торпедных катерах, где вообще нет гальюнов? Представляете? Нет? Там все очень просто - экипаж «ходит» на кормовой срез катера на его винты. Добавьте к этому скорость свыше тридцати узлов, брызги и тряску на гребнях волн. Удовольствие такое, будто спускаешься на лыжах с горы, снимаешь штанишки и делаешь интимное дело. Одна отрада, время здесь как в спорте не засекают.
На подводных лодках это «дело» делать сложнее. Там нет качки, но всех достают переходные клапаны, задвижки и сосуды с высоким давлением. Без знания интегралов и дифференциалов здесь в гальюн не сходишь иначе все твое дерьмо под давлением может быть выплеснуто в... Не зря говорят, что кого на лодке из унитаза не обливало - тот не подводник.
Паша, как и следовало, ожидать из его хоризмы характера пробует сходить «по большому» из присутствующих первым. На ходу корабля при небольшом волнении моря, когда амплитуда качания «качелей» еще не максимальная, он эротично забирается орлом на унитаз храма корабельных удовольствий, где на переборке висит указующий плакат «В коньках на унитаз не влазить!»
Первым делом вынимает военный билет из-за пояса, чтобы ни уронить в «очко» прицела унитаза, спускает штанишки робы до колен и начинает удобно устраиваться как курица на насесте. В открытой всем супостатам кабинке (на флоте в этом деле секретов нет), схватившись ручонками за поручни и раскорячившись в разные стороны всеми телесами, приступает к практическому воплощению сокровенной интимной мечты. По сосредоточенному, уходящему вглубь взору можно видеть, что парень старается сосредоточиться и попасть в амплитуду жилистой волны, но что-то ему мешает и сбивает с рифмы.
Вначале корабль взлетает на верхушку волны с ощущением как на «американских горках». Забравшись на крутую волну, на мгновение застывает в раздумье - что делать дальше и начинает падать в бездну. У матроса дух захватывает. Ощущение как от падения с третьего этажа верхом на детском горшке, который старается залезть в прямую кишку. Через некоторое время, приложив героизм, Павлик на виду у всей шатии-братии изловчается сделать «это», но тут же получает под копчик хорошую порцию забортной холодной воды. Как из брандспойта.
Канализационная система гальюнов надводного корабля выполнена просто и эффективно. Она соединена под прямым углом внизу с забортным пространством ниже ватерлинии, поэтому, когда корабль, «падает» с гребня волны вниз забортная вода, попадая в фановую систему корабля, направляется по колену трубы куда?
Правильно - точно вверх, прямо в «очко прицела» моряка, причем под тем же давлением, с каким корабль падает на волну. Сила действия равна силе противодействия, как гласит физика для первого класса. Ощущение сравнимое с оргазмом, особенно когда это происходит неожиданно и ледяной забортной водой.
Тренировка молодежи длилась долго. Каждый смог испробовать удачу в этом действе-злодействе, еще раз доказывая слова Фаины Раневской «Грустной попой радостно не пукнешь». Кайф, как говорят матросы, был полный. Это было даже более запоминающиеся событие, чем первое пересечение экватора или кружка морской воды в ритуале посвящения в моряки.
- Ну и как все-таки называется уборная на корабле? - повторил вопрос боцман в конце практического занятия, смотря на молодых архаровцев, отряхивающих мокрые робы.
- Га-ль-ю-ном, товарищ мичман! - прозвучал хором четкий и счастливый ответ салаг.
Сначала служба смеется над тобой, потом - ты над ней!
