Он стоял и смотрел на этих людей – на друга-бизнесмена и Художника, на Алку. Ему было очень приятно встретить старых друзей в этом доме. Друзей, которые ради него были готовы на все. А иначе и быть не могло! Ведь это была одна компания, все, как прежде…
- Ты кто такой? – внезапно услышал он резкий утробный голос за спиной. От неожиданности он застыл на месте, потом повернулся. Перед ним стояла сама Маммонна и своим коротким толстым пальчиком тыкала в него.
- Это Леон! Леон Идов! – быстро затараторила Эллен. - Я не успела вам его представить! Это тот самый Идов, писатель…
- Я не тебя спрашиваю, Эллка.
Маммонна не удостоила ее взглядом, уставившись на него. В этих глазах застыл дьявольский блеск, который выдавал удовольствие от встречи. Блеск глаз голодного человека, или не человека вовсе, который, не насытившись огромным куском торта, теперь желал чего-то еще, чего-то посолонее. Она пожирала его глазами, проникая в голову, в сознание, в самую душу. На мгновение Леонидов почувствовал себя жертвой перед хищником. Почувствовал себя раздетым, совершенно голым, беззащитным, он стоял, как школьник в гимназии, ожидая наказания. Правда, пока не знал, за что.
- Я тебя спрашиваю, ты кто такой? Леон… Идов. Ну, кто ты такой? Почему не идешь ко мне? Не “проставляешься”? Ты кем себя возомнил?
Люди вокруг притихли, с замиранием сердца наблюдая за этой сценой. Они привыкли к дурачествам своей Маммоннки, по-видимому, она имела на это право, поэтому с уважением, трусливо смотрели, ощущая себя на месте этого Леона - тигра, который оказался в клетке.
- Не жрет мой торт?! – продолжала она. - Не идет знакомиться! Никакого уважения! Дать ему торта! Принести моего торта! Быстро! – прокричала она.
Прямо у носа Леонидова оказалось блюдо, на которое плюхнулся огромный кусок торта, соскочивший с лопаты. Леонидов молча стоял, держа его в руках.
- Ну, Леон Идов, ты кто такой? И чего ты можешь в этой жизни? Псссатель.
- Скажи ей что-нибудь, - зашептала на ухо Алка. – Давай, чего ты молчишь? Ну, скажи что-нибудь! Ты должен ей понравиться!
А он все стоял и смотрел.
- Он что у тебя немой… или просто тупой?
Маммонна с удовольствием рассматривала его, прищурив глаза. Она готовилась съесть это блюдо целиком, но пока не решила с какой стороны начать. А этот псссатель не понимает, что нужно сказать комплимент царице вечеринки. Просто, в знак уважения, немножко унизиться, показать свое место. А этот стоит и тупо молчит! Какой скандальчик! Какая прелесть! Псссатель – придурок!
- Сделай ей комплимент, Леонидов! – продолжала шептать Алка, позабыв его новое имя. Ей было не по себе. Такой конфуз в ее доме! А Леонидов, как медведь, упирается и не может подкатить к Мадам! Какой ужас!
- Она лишит тебя всех контрактов! – шептала Алка, - я не шучу, она может все! Ты должен ей понравиться! Давай!
- Должен! Снова должен! – подумал он.
А Маммонна продолжала сверлить его глазами. Но теперь это не был взгляд тупой самодовольной жабы, в ее глазах застыло острие, которое пронзало его насквозь.
- Конечно, должен! – мягко прошептала она. Леонидов был поражен. Она читала его мысли. – А ты как думал? - продолжала она. Это не была шумная, взбалмошная бабенка. Это была женщина, которая умными всепонимающими глазами смотрела на него и улыбалась. Это была улыбка человека, который знал про него все. Ему даже показалось, что выглядит она теперь по-другому. Он не мог понять, как, но этот наряд, килограммы краски и жира были бутафорией, фикцией. Под всем этим скрывалась умнейшая, красивая женщина, которая смотрела на него и ждала. А еще понял, что этот взгляд он уже видел, она ему кого-то напоминала. Он оглянулся, словно ища поддержки. Вокруг никого не было. Исчезли люди, исчез яркий свет праздничного зала, они остались вдвоем. И полумрак вокруг.
- Темный затхлый могильник, – мелькнуло в голове. - Что вам нужно? - спросил он.
- Чтобы ты любил меня, свою Богиню Маммонну, - ответила она. - Чтобы вступить в мой Клуб, нужно выполнить некоторые правила. Ты должен искренне полюбить меня и молиться этой молитвой. Или ты с нами, или один – третьего не дано. Ты никто! Ты ничтожество, Леонидов, - ответила она, смеясь.
Он точно видел эти глаза, этот взгляд, и видел его не один раз. У многих людей, у разных людей. Только, не мог вспомнить - у каких. Вдруг рядом в сумраке появился некто. Ангел! Его Ангел! Слава Богу – он не один!
- Ты должен понравиться ей! – прошептал Ангел, - такое правило, ты должен ее полюбить, тогда у тебя все будет.
- Снова, должен? – промелькнуло в голове.
- А ты как думал? – читала его мысли Маммонна. - Писссатель, гений… Мне не нужны гении, - улыбнулась она совсем не доброй улыбкой. - Их время давно прошло. Это я тебя так, на всякий случай предупреждаю, на будущее, а каким будет это будущее, решать теперь мне. А за тобой я давно присматриваю. Ты никто и ничто без меня. Ты понял? Ты ничтожество, Леонидов.
Он тупо молчал, словно перед детектором лжи, боясь подумать о чем-то еще, а Маммонна, наконец, оторвала от него пронзительный взгляд. Снова яркий свет, снова люди кругом, они смотрят, ждут. И еще один человек на него пристально смотрит. Этот взгляд выделялся из толпы. Или показалось? Тот самый человечек – тот старичок. Он смотрел на него и тоже ждал чего-то, хитро улыбаясь.
- Так, ты соизволишь мне что-нибудь сказать? – уже не выдержала Маммонна. Ей надоело пассивное созерцание, и она желала развязки, финального аккорда.
И снова глаза старичка…, снова Маммонны.
- Я не даю интервью, - неожиданно для себя громко произнес он и галантно улыбнулся.
- Да, ну-у-у-у? – изумилась Маммонна, на мгновение застыв и прищурив глаза, - какие люди у нас сегодня! – и широким жестом пригласила лицезреть это зрелище. Гул удивленных голосов пронесся по залу. Теперь она говорила медленно, с удовольствием, как только что разрезала торт.
- Мы не даем интервью? Какая прелесть! И тортик мой тоже есть не собираемся?
А он стоял, смотрел на нее и тоже почему-то улыбался. Маммонна погрузила в торт палец, и провела белым кремом по его костюму.
- Ах, какой конфуз! – воскликнула она, - какая жалость! Последний костюмчик от Медильяне, видел бы он сейчас! Бедный Медильяне! Душка Медильяне!
А он видел. Он смотрел на него, и в памяти Леонидова воскресла фраза этого человека: - Единственный раз в жизни сделай то, что ты хочешь. А что он хотел? Очень хотел?... Он обезумел? Он сошел с ума?
Но остановить Леонидова уже было невозможно. Он спокойно заглянул в глаза Маммонне. Галя в ужасе отшатнулась, заметив этот взгляд. Она хорошо его знала. Она еще помнила “того” Леонидова. Дальше все происходило, словно в замедленной съемке. Леонидов спокойно поднял блюдо с тортом, плавно перевернул его и надел огромный белый кусок крема на голову Маммонне. Люди в зале выдохнули, застыв в оцепенении, мертвая тишина повисла в просторном помещении. Люди не знали, что им делать. Они хотели отвести глаза, сделать вид, что не видели, не заметили, хотели исчезнуть, раствориться.
- Что он хочет еще? – стучало в голове, - что? – и оглядел эту разодетую, пеструю толпу. А глаза старичка продолжали сверлить его и улыбаться. Старичок подбадривал его, он был с ним! Леонидов медленно снял с себя замазанный кремом пиджак, отшвырнув его в сторону, и полез на торт. Он хватался за его края, скользил, наконец, взгромоздившись на самую вершину, взял в руки лопату. И тут произошло невероятное. Маммонна наконец сняла с себя огромный кусок торта, голова ее куда-то исчезла, и теперь на всех смотрело незнакомое лицо то ли зверушки, то ли кого-то еще. Леонидов тем временем воткнул лопату в торт, поднял большой кусок крема и теста и метнул это угощение в толпу людей. Вой пронесся по залу, а он снова и снова копал торт и швырялся им по сторонам. Потом стащил надоевший галстук, снял грязную рубашку и отбросил в сторону. Он остался в одной майке. Майке Медильяне! А глаза старичка продолжали за ним следить. И улыбаться. “Сделай то, что ты хочешь! Не одевать, а раздевать!”
И тут пронзительный крик сорвался с губ Маммонны без головы:
- Ах ты, мерзкий пиарщик! Паразит! Ай да, молодец! А он мне нравится, ублюдок эдакий! Безобразник! Отпиарился, гаденыш, оторвался!?
Она тоже стащила с себя одежду из лоскутков, покрытых кремом, и перед изумленной публикой возник образ незнакомого человека. Мужчины! Похожего то ли на зверушку, то ли на человека из мультика. Человек-Мультик! Леонидов узнал его! Это снова он! Тысячи сережек блестели в ушах и ноздрях, все тело было покрыто татуировками, и он издавал радостные нечленораздельные звуки.
- Мультик! Тот самый!
А Мультик закричал: - Ну, что, засранцы, уставились, а ну, раззздевайййсь! Ну-ка быстро стряхивайте с себя грязное шмутье! Что смотрите – забыли, кто в доме хозяин? Быстррро!
А сам, раздевшись до нижнего белья, оказался в шортах и майке. Самой настоящей майке от настоящего Медильяне!
Люди в зале начали спешно раздеваться, стягивая с себя наряды – пиджаки и вечерние платья. Теперь они оставались в одних шортах и майках. А Мультик все продолжал кричать: - Ну, Леон…Идов, ну, пиарщик – сделал всех. Гений пиара! Умница! Вот это ЭКШЕН! Вот это КИТЧ!
Женщины, сбросив с себя наряды, остались почти безо всего. Под восхитительными платьями у них ничего и не было. И только белый крем скрывал их загорелые тела и пышные формы. Бомонд утопал в креме.
Человек-Мультик скакал рядом с Леонидовым. Он ловко запрыгнул на торт и тоже швырялся огромными кусками. На мгновение повернул лицо и бросил жестко, но беззлобно: - Поговорим ишшо, успеется, - снова обернулся к толпе и продолжил нечеловеческий танец. А рядом Леонидов увидел еще одного человека. Тот танцевал, кривлялся, строил дикие рожицы. Нет, не человека – Ангела. Своего доброго Ангела! Тот опять был рядом. Он находился на вершине торта, а Леонидов на самой вершине карьеры и славы, потому что выше подняться невозможно. Некуда. Сегодня его признала сама Маммонна – богиня основных инстинктов, богиня ЭКШЕН! Богиня мультика под названием - КИТЧ! Его Ангел был счастлив! Его добрый справедливый Ангел. Наконец, ему удалось все! Он сделал ЭТО!
