Новые времена. Отрывок №19(а) из романа "Одинокая звезда"

    Ольга недаром беспокоилась о будущем дочери. Что ждет ее умницу, когда кругом такое творится? Ну, поступит она в институт, окончит, а что дальше? Кому теперь нужны толковые инженеры? Везде нужны только толковые торгаши. Но Лена начисто лишена коммерческой жилки, как и сама Ольга.
    Программисты, конечно, тоже нужны. Но они зарабатывают такие гроши. Как, впрочем, и остальные бюджетники. Даже Ольге с ее профессорской зарплатой стало трудно сводить концы с концами, а что уж говорить о рядовых гражданах?
    Отработав свои пять лет в должности заведующей кафедры, Ольга без сожаления свалила с себя этот груз на надежные плечи Миши Сенечкина, защитившего к тому времени докторскую диссертацию. Да и о чем было жалеть? Хлопот полон рот, ответственность огромная, а платят за заведование копейки. И она с головой погрузилась в учебную и научную работу.
    Все бы ничего, но эти материальные проблемы! Они просто брали за горло. Неуклонно лезли в гору цены за коммунальные услуги, цены на одежду и обувь взлетели на заоблачную высоту. Непрерывно дорожали продукты. А оклады вузовских преподавателей стали позорно низкими. Теперь на них даже кандидат наук не смог бы прожить, не говоря уже о преподавателях без степени.
    Как и большинство знакомых, Ольга с Леной приветствовали перестройку. Ольге смертельно надоели ханжество и ложь коммунистов. Она помнила, как еще в пионерском возрасте — а она всегда была примерной пионеркой — радовалась, что живет в такой замечательной стране − Советском Союзе. Воспитанная на "Хижине дяди Тома" Оля искренне жалела детей, прозябающих в странах капитала.  
    Первые сомнения закрались в ее душу, когда  еще в студенческие годы ей удалось побывать по туристической путевке в Венгрии. Отцу выделили эту путевку по льготной цене, и он отправил дочь поглядеть на мир, совершенно не предвидя, какое смятение внесет в ее душу поездка в одну из беднейших стран социалистического лагеря.
    По Олиным представлениям там уже был построен коммунизм. В магазинах свободно торговали товарами, которые на ее Родине можно было достать только из-под полы. На каждом углу стояли лотки с клубникой — и это в августе, когда у них клубника давно отошла. Бананы, виноград размером со сливу, огромные, как шары, персики и еще какие-то невиданные фрукты — никто в группе даже не знал их названия — в изобилии продавались на улицах.
    Но окончательно добил Олю книжный магазин. Когда она обозрела его полки, у нее слезы навернулись на глаза. Здесь было все, о чем только могла мечтать душа советского человека, помешанного на книгах.
— Господи, ну почему у нас не могут все это напечатать в достаточном количестве? — думала Оля, хватая с полок все подряд: книги братьев Вайнеров, Голсуорси, Драйзера, Дюма, которые можно было купить только по подписке или великому блату. — Бумаги у нас, что ли мало? Или мозгов у издателей?
Она потратила на книги почти все свои форинты. С трудом дотащив до гостиницы тяжелые пачки, Оля разложила свои сокровища на столе и кровати и стала любоваться ими. Заглядывавшие в номер соотечественники, обозрев ее приобретения, молча крутили пальцем у виска и демонстрировали свои покупки — джинсы, кожаные куртки, замшевые пальто, обувь и прочее барахло. Что не помешало им позже растащить ее книги по номерам "на вечерок". С большим  трудом уже перед отлетом Ольге удалось их собрать.
    Однажды в одной из лавочек она увидела роскошное платье из марлевки — именно о таком она давно мечтала. Но оставшихся денег у нее хватало только на обратную дорогу. И потому она лишь вздохнула, покидая ту лавочку.
— Ну почему, почему мы не имеем всего этого?— с горечью думала Оля по дороге домой. — Ведь мы — страна победившего социализма. Мы выиграли войну, значит, мы должны лучше жить, чем побежденная Венгрия. У нас такие природные ресурсы, которые той же Венгрии и не снились. Боже мой, какая у них чистота и красота! Какие города, улицы, парки, велосипедные дорожки! Почему же у нас такая грязь и убожество?          
    Она вспомнила, как в Будапеште переходила по зебре широкий проспект. Стоило ей только приблизиться к переходу, как все автомобили по обе стороны зебры остановились, пропуская ее, и не тронулись с места, пока она не ступила на тротуар. А дома? Да она никогда бы не рискнула переходить проезжую часть, не пропустив все машины. Ведь сбили бы, невзирая ни на какую зебру. Может, все дело в воспитании?
— Не забывай, мы их всем снабжаем, — доказывал отец, когда по приезде дочь принялась доставать его своими вопросами. — А иначе они тут же переметнутся на Запад. И снова у наших границ, как в сорок первом, будут враждебные государства. Себе отказываем, лишь бы у них все было. И разве их города в войну так бомбили? Будапешт вообще не трогали.
— Но, папа, после войны уже столько лет прошло. Дрезден тоже весь разбомбили. И Берлин. А теперь они живут, как нам и не снилось. И почему они должны переметнуться к капиталистам, если наш советский строй самый лучший?
— Ты поговори, поговори мне! — свирепел отец. — Хочешь из института вылететь да за решетку загреметь за антисоветчину?
— Но у нас в группе все об этом спорят! Ты бы послушал, что другие люди говорят, — оправдывалась Оля.
— Другие пусть говорят что угодно, а ты помалкивай! Не забывай, кто твой отец! Черт меня дернул эту путевку покупать. Все, больше никаких заграниц! — И рассерженный отец хлопнул дверью. С тех пор Оля эти темы при нем не затрагивала.
    Но ведь сравнивать и думать не запретишь. И позже она не раз размышляла над мучившими ее вопросами.
    Однажды Ольга прочла в газете, как дочь видного московского чиновника, только что вернувшуюся с отцом из Америки, спросили, чего бы ей сейчас больше всего хотелось. И та ответила только одно слово:  “Забыть.” Это было уже в эпоху Горбачева, когда стало можно говорить вслух то, о чем прежде даже думать опасались.
    Ольга по природе своей была аполитична. Как математик она понимала, что ее мнение абсолютно ничего не значит и не решает − и потому не любила участвовать в бурных дискуссиях, то и дело возникавших в стенах института. Считала все эти споры пустым сотрясением воздуха. Но для себя давно сделала вывод, что почти все партийные боссы говорят одно, а делают другое. Требуют от людей честности, правды, безупречного труда, высокой морали, а сами ведут себя прямо противоположно, являя примеры чванства, стремления к показухе и безудержной роскоши, подхалимажа и прочих человеческих пороков.
    Конечно, такие мелкие сошки, как ее отец, были далеки от всего этого.  Но они были причастны к партии и, значит, к делам тех, кто стоял над ними.
    Всех потряс кошмар штурма телецентра в Прибалтике и разгон демонстрации в Тбилиси. И это творилось с благословения партийного руководства страны.
    Потом грянул ГКЧП.
    Недолго музыка играла, — думала тогда Ольга. Сейчас Горбачеву заткнут рот, а Ельцина закопают. И снова наступит тишина.
    Но она ошиблась. ГКЧПистов посадили — правда, ненадолго. Советский Союз развалился на глазах, и теперь они жили в другой стране. Ольга от всей души радовалась приходу Ельцина к власти. Все, кого она знала, голосовали за него. С ним люди связывали надежды на освобождение от лжи, коррупции, всевластия номенклатуры, надежды на свободу слова и обеспеченную жизнь.
    Надежды не сбылись. Те, кто и прежде был у кормушки — все эти партийные чиновники, секретари обкомов, председатели исполкомов, директора и прочая номенклатура — у власти же и остались, поделив между собой пирог народного богатства и раздав простым людям смешные бумажки под названием "ваучер". Но самым страшным оказалось не это.
    Самым страшным результатом распада страны стали межнациональные войны. Люди, прежде жившие бок о бок, вдруг принялись выяснять, кто какой национальности, и ненавидеть друг друга. Ольга понимала, что семена этой вражды взошли не на пустом месте. Их посеяли в прежние годы — годы всевластия Коммунистической партии и советского строя. Причины вражды ей были не очень понятны. Но ведь не будет абсолютное большинство населения республики голосовать за выход из Союза, если им в Союзе было хорошо. А страны Прибалтики? Там, похоже, все население радовалось независимости.
    Однако распад ее Родины на отдельные государства стал для Ольги тяжелым ударом. Родные ей люди — сестры и другие родственники Серго, Отар с Юлькой и их дети — все, кого она так любила, оказались в другой стране.
    Потом началась война в Абхазии. В страшном сне ей не могло привидеться, что в светлом раю, где они с Серго были так счастливы! — в их Пицунде! — по пляжу будут ходить люди с автоматами. Что будут вырезать грузинские семьи, включая малых детей. А ведь там жил с семьей родной дядя Отара! И узнать что-нибудь о них было практически невозможно — поезда туда не ходили и самолеты  не летали.
    Да и от Юльки давно не было известий. Как только началась война, Ольга с Леночкой перестали ездить к ним в отпуск — это стало опасно. К тому времени у Отара с Юлей было уже трое детей: два сыночка — Серго и Тимурчик,  и долгожданная доченька Олечка. Свою маленькую тезку Ольга так и не видела. Страшные вести, приходившие оттуда, вызывали в ее душе острую тревогу за их судьбу.
    Хорошо еще, что сестры Серго послушались Ольгу и не продали отцовский дом. В нем поселилась семья Каринэ, а домик Каринэ стали сдавать приезжим курортникам. Деньги, полученные от них, упрямые Нино и Каринэ клали на сберкнижку на имя Леночки − как Ольга ни отговаривала. Но в год гайдаровской реформы все эти сбережения превратились в ничто.
    Как Ольга радовалась, что не продали домик Каринэ, не потеряли и эти деньги. Наверно, сейчас они им совсем не лишние.
    Когда в девяносто третьем произошел расстрел Белого дома, Ольга вообще перестала что-либо понимать. Ей стало казаться, что все руководство страны сошло с ума.
    До нее не доходило, как взрослые умные мужчины, облеченные властью, могут такое творить. Собирались бомбить Кремль — это же уму непостижимо! Громить Останкино, громыхать танками по Москве, стрелять в соотечественников. Да будь ты хоть коммунист, хоть демократ, но есть же табу! Нельзя стрелять в безоружных людей! Нельзя поднимать руку на национальные святыни! Прежде, чем отдать приказ, надо крепко подумать. И обязательно — головой.
    Ольга с Леночкой поддерживали и демократические преобразования, и гласность, и открытость странам дальнего зарубежья. Ольга не соглашалась с теми, кто во всех свалившихся на них бедах винил президента Ельцина. Она полагала, что его имя войдет в историю как имя первого всенародно избранного главы России. Впервые у народа спросили, кого он хотел бы видеть во главе государства, − и большинство назвало Ельцина.
    Она считала, что нельзя на одного президента вешать "всех собак" — не лишнее и на себя посмотреть. Но вместе с тем, Ольга понимала, что он завел страну куда-то не туда.
    Да, хорошо, что магазины полны товаров − но кто может их покупать? Единицы! И как можно не выдавать людям заработанные ими деньги, пенсии? А на что им жить? Да, хорошо, что республики смогли реализовать свое право на самоопределение