АККЕРМАНСКАЯ КРЕПОСТЬ. Возвращение
Оанэ был немало удивлён, обнаружив, что на него не посягал ни один из зверствующих сейчас турецких воинов. Он догадывался, что соответствующие указания на его счёт могли быть даны тем самым посланником, который накануне так легко вывел пыркэлаба на чистую воду, или даже самим всемогущим Аббасом. Последняя мысль нравилась Оанэ гораздо больше. Заметно осмелев, он направил своего коня навстречу торжественно приближающемуся к крепости высшему генералитету турецкого султана. В свите находился и его недавний обидчик. Он почему-то указывал на Оанэ рукой и что-то увлечённо объяснял турецким генералам. Те важно кивали, и Оанэ решил, что речь, наверное, идёт о его достоинствах и о той неоценимой и своевременной помощи, которую он, рискуя собственной жизнью, смог оказать великому султану. В груди изменника-пыркэлаба закипала бурная радость. А тем временем посланник Аббаса отделился от своей группы и изящным боковым аллюром стал приближаться к молдавскому боярину. Тот уже предвкушал, какие слова благодарности сейчас на него посыпятся.
- Видишь, я сдержал данное мной великому Аббасу обещание! – Воскликнул, придерживая коня, воодушевлённый собственным предательством сиятельный пыркэлаб,
- Крепость в назначенное время распахнула для славного турецкого войска свои гостеприимные ворота!
- А ты заметил, господин пыркэлаб, - Вкрадчиво, как и всегда, отвечал турок,
- Что ни один из ворвавшихся в крепость солдат не тронул тебя даже пальцем? Что ни одна из тысяч стрел не была пущена в твою сторону? Что ни одно копьё не просвистело над твоей головой?
- Я подумал, что это ты распорядился, - Забеспокоился Оанэ. Интонация, с которой обратился к нему турок, ему явно не нравилась,
- Или же, я предположил, что это сам благословенный Аббас…
- Вот как! Забавно. Ты и впрямь полагаешь, что у тайного советника великого султана нет более серьёзных дел? Но сколько же можно, боярин, тешить себя пустыми иллюзиями? – Турок вдруг переменился в лице, а у Оанэ по спине побежали струйки холодного пота.
- Мудрый Аббас уже давно забыл о твоём существовании! Знай, господин, что это я, ты слышишь, я запретил солдатам трогать тебя! А знаешь ли, почему? – Лошадь под турком вдруг захрапела и, нервно перебирая копытами, пошла боком,
- Потому, сиятельный негодяй, - Натягивая поводья, продолжал коварный собеседник Оанэ,
- Что мне нетерпелось собственноручно, понимаешь, собственноручно перерезать горло жалкому изменнику, - И с этими словами молниеносным и неуловимым движением турок всадил в мягкий живот Оанэ свой невесть откуда появившийся искривлённый кинжал.
Изумление и ужас застыли в глазах смертельно раненного предателя. А посланник, безжалостно вынув свой нож и блестя жемчужно-белой улыбкой, продолжал вонзать его снова и снова. Оанэ зашатался в седле и рухнул на землю. Турок слез с коня и одним последним, стремительным взмахом перерезал Оанэ горло. Хотя в этом уже не было необходимости. Оанэ испустил дух прежде этого последнего движения. Турецкие военачальники, придерживая лошадей, весело смеялись, наблюдая за происходящим. Убийца Оанэ брезгливо вытер об его одежду окровавленный кинжал, легко запрыгнул на своего коня и присоединился к пышной процессии.
Крепость Четате-Альбэ была разграблена. Чудом оставшихся в живых защитников крепости угнали в рабство. И с тех пор город стал называться Аккерманом, что в переводе с турецкого означало Белый Камень, а крепость, соответственно – Аккерманской крепостью.
- Тебе пора возвращаться, Иллианнук…
- Опять? Только не это! Куда же мне возвращаться, Иштариани, ведь я не знаю того места, о котором ты постоянно упоминаешь! Пойми же, любимая, мне нет без тебя жизни! И я не устану спрашивать тебя: почему, почему мне невозможно остаться с тобой?!
- Любимый… Помнишь, мы договорились: я буду жить в твоём сердце. Всегда. – На своем лице Иллианнук почувствовал лёгкое дуновение от приблизившихся к нему рук Иштариани,
- Смотри, на стене поверженной крепости появился Великий Жрец. Значит, пора. Он зовёт меня. И он считает, что тебе пора возвращаться в твой мир.
- Мой мир там, где есть ты, любимая!
- Прощай, Иллианнук! Прощай, любимый. Прислушивайся к своему сердцу. Я буду жить там. Я буду жить в самых сокровенных его уголках, неторопливо перебирая накапливающиеся в них сокровища твоей прекрасной души. И искренне радуясь им. Теперь прощай! Возможно, Великий Жрец когда-нибудь пожелает вновь встретиться с тобой. Кажется, он тебе это обещал. Тогда и мы сможем провести вместе какое-то время. Прощай…
- Нет! Подожди! Я не хочу! Иштариани! Нет!! – Ответом было безмолвие. Иллианнук растерянно оглядывался вокруг и тут его взгляд упал на крепостную стену. Сын Великого Бога Ану, огромного, просто циклопического роста, стоял на крепостной стене и был даже выше самой стены. Казалось, он подпирал собой небо. Ветер с лимана шевелил его жёсткие седые волосы. Сложив руки на груди, он молча смотрел на Иллианнука. Со всех сторон одновременно, клубящимся вихрем, вдруг стали наползать рваные грязно-серые облака.
- Ты жесток! – Превозмогая шум внезапно поднявшегося ветра, с горечью выкрикнул Иллианнук. Он яростно сжал кулаки.
- Ты жесток… Но скажи, скажи мне, в чём смысл такой непонятной жестокости? - Глаза его засверкали гневом неожиданно полыхнувшего озарения.
- Ты потешаешься надо мной?! Но зачем? Зачем? Не молчи! Ответь мне! – Небо чернело с каждым мгновением. Ветер продолжал набирать силу. Великий Жрец, не шелохнувшись, всё так же смотрел на влюблённого скитальца. Разбивая пламя своего сердца о каменное равнодушие Сына Великого Бога Ану, Иллианнук в бессилии опустил голову. Затем, словно воспрянув духом, вновь с мольбой протянул обе руки в сторону застывшего колосса:
- Для того ли я проделал этот тяжкий и долгий путь?! Для того ли я так страстно выжигал своё сердце в исступлении бесконечного поиска, чтобы сейчас, постигнув, наконец, самую суть, лишиться главного? Что же ты молчишь, Великий Жрец? Что же ты молчишь?.. Молю тебя, отдай мне мою любимую! Отдай! Слышишь? – Грудь Иллианнука распирало от рыданий. Он упал на колени, продолжая воздевать руки к бесчувственному изваянию. Ветер усиливался. Клубящийся сумрак стелющегося тумана, вдруг как-то сразу накрывшего почву под ногами, доходил теперь до пояса Иллианнука. И вдруг, решительно вскочив на ноги, он прокричал:
- Так знай же, ты, великий тиран, что отныне и навсегда, до скончания веков, я с радостью жертвую твоей беседой со мною, жертвую, хоть и жаждал её до исступления во все прежние тысячелетия! Жертвую, ради одного – ради своей любви! Знай, что я ликую от этой жертвы! Потому, что знание освободило меня! Потому что все сокровища твоего Музея – это прах, это – тлен, это – тщеславие и ложное и суетное величие единиц, и океан страдания целых народов! Потому, что это всё – ложь, великолепная, умело и талантливо обставленная ложь, а главный, истинный и единственный источник во всех бесконечных мирах Вселенной – это Любовь! Любовь! Вот он, главный источник! Вот то единственное и вечное, во имя чего только и стоит сооружать храмы и музеи, вот та никогда непостигаемая до конца истина, в поисках которой и упрямо не замечая которую, тратили свои жизни лучшие умы человеческой расы! И я никогда не поверю, что для тебя, Великий Жрец, мои слова являются откровением. Отдай мне Иштариани! Отдай, и что хочешь, бери взамен… Отдай!.. – Последние слова Иллианнука потонули в рыданиях.
Пронизываемый потрескивающими разрядами молний холодный, порывистый ветер неожиданно закрутился вокруг Иллианнука. Великий Жрец, также молча, продолжал смотреть на странствующего и несчастного влюблённого. Взгляд его не был суров, в нём сквозили неподдельная грусть и бесконечное сожаление. Тем временем, клубящаяся мгла множилась с каждым мгновением и насыщалась осязаемой терпкостью, кружила, ниспровергалась, взмывала спиралью, рассыпалась танцующими воронками, и вот уже не стало солнца и неба, не стало крепости, только свинцовый сумрак и двое, напротив друг друга: Иллианнук и Великий Жрец. Но, спустя ещё короткое мгновение, образ Сына Великого Бога Ану, подобно миражу, стал терять очертания и окраску и, наконец, бесследно растворился в пространстве. Иллианнук остался один. Вокруг него всё более сгущалась оскалившаяся ледяными иглами мгла и он вдруг с ужасом осознал, что больше не чувствует присутствия Иштариани. Он без устали выкрикивал её имя, но она не отзывалась. Голос его тонул в окружающем мраке, он даже перестал слышать самого себя. Внезапно фиолетовый вихрь с жутким завыванием пронёсся над его головой, и необъятный мир, казалось, навечно погрузился в густую фиолетовую тишину…
Илья постепенно приходил в сознание. Фиолетовая вата, всё время окружавшая его липким и плотным бархатным покрывалом, понемногу стала терять насыщенность и, наконец, отступила совсем. Глаза Ильи были ещё закрыты, но слух, слух очень медленно, но всё же приходил в норму. И первое, что он услышал, вначале издалека, но потом всё ближе и ближе, оказалось резким, но не лишённым некоторого очарования, женским голосом:
- Солдат! Солдат! Что с тобой? Да приди же в себя! Ну, что мне, скорую вызывать, что ли? Солдат! Ох, господи, боже мой, да что же это? Какую-такую Иштариани ты там постоянно зовёшь? А? Солдат! Что за странное имя? Невеста твоя? Кто она такая? Кто она тебе? Ага, кажется, ты меня слышишь. Открой глаза! Ну же! Ну, вот, реснички задрожали. Уже хорошо! А ты симпатичный! Зовёшь и зовёшь её, кричишь даже. Бедный мальчик! Кажется, у тебя съехала крыша! И что с вами там только делают, в этой вашей армии? Посмотри на меня, ну, посмотри же! Ну, наконец-то ты открыл глаза! Ты видишь? Ты видишь меня? Солдат! Ожил? А меня зовут Ирина.
- Кто ты? – С хриплым стоном выдавил из себя Илья. Сейчас он словно слышал себя со стороны, но зрение, по-прежнему, не повиновалось. Единственное, что ему удавалось разглядеть перед собой – это пляшущие, бесцветные и размытые контуры,
- Что со мной?
- Вот и я бы хотела знать, что с тобой! Уже с полчаса пытаюсь привести тебя в чувство. Надеюсь, не зря.
- Спасибо… Кажется, я потерял сознание, - Илья ощущал бесконечную усталость. Перед глазами стлался фиолетовый туман, язык был, словно налитый свинцом.
- А я прохожу мимо, вдруг слышу, кричит кто-то. Сюда заглянула. Гляжу, ты мечешься, страсть, мне даже страшно стало, бормочешь что-то, будто разговариваешь с кем, а потом опять её звать начинаешь. Имя диковинное такое, я уж и позабыла. Не выговоришь.
К Илье возвращалось сознание. Шаг за шагом, он вспомнил, как оказался в этой каменной нише. Силы прибывали с каждым мгновением. Но вкус свинца во рту и головокружение оставались. Илья попробовал пошевелить рукой. Получилось. Он поднял руку и провёл ладонью по лицу. Ладонь стала мокрой. "Испарина" – Подумал Илья и попытался сфокусировать зрение на девушке.
- Ты туристка?
- Ха-ха! Туристка! А можно и так сказать. Все мы в этой жизни туристы… Хотя я, всё-таки, предпочитаю говорить правду. С детства приучили. Видишь ли, малыш, я… Как бы это тебе доходчивей пояснить? А, ладно, чего уж там! Короче, я тут работаю. Вернее, я тут промышляю. Усекаешь? На
Продолжение
