Не вернуться в ясный, жаркий день. Не войти в него. Никогда.
Воспоминания. Что они дают? Малую толику тепла. Беглые ощущения, не передающие всей глубины случившихся событий, в которых осталась живая я.
Яркое солнце. Высокое небо. Ленинград. А впереди – туманы и дожди. Знать бы…
Чудо-лестница, ведущая под землю. Красивая станция метро. Дорогой мрамор. Грязь и суета.
Уткнувшись в начало станции, старый поезд остановился. Машинист лениво зевнул. Я втиснулась в людское месиво. Час-пик. Терпкий запах человеческих тел вскружил голову. Жаркое лето.
Вздрогнув, поезд покатился. Вперед. С шумом, песнопением под монотонный стук колес.
Фальшиво заиграла разбитая гармонь. Перекрикивая клокочущего железного удава, по нервам прошлись срывающиеся голоса. Ободранные дети. Идущие, поющие, просящие, поднесли к быстро реагирующему носу грязную шапку-ушанку. Звякнула монета, ударившись о медь. Начало девяностых.
Дорога наверх. Длинная, суетная. Грубые женские пятки перед глазами. Не выдержу. Упаду. Разобьюсь и потеряю ребенка.
Никто меня не звал и не просил приезжать. Я сама – подумав, что малышу без отца будет очень плохо. Четвертый месяц беременности.
В дом меня пропустили, напоили чаем и уложили на диван. Его жена была со мной любезна. Добрая женщина.
На утро она написала адрес хозрасчетной поликлиники. Дала денег на такси и искусственные роды. Взяв деньги, я отправилась на поиск работы. Только кому я была нужна? Закрывались заводы и фабрики. Предприятия, задыхаясь под обломками социализма, отправили рабочих к кострам, разведенным у станций метро.
Приткнулась. Не прогнали, пожалели. Протянули кусок жареной колбасы и чашку теплой водки. Отхлебнув, поела. Разговоры про новую жизнь до утра.
Рассвет. Легкая дымка над спящим городом. Воспаленные, красные глаза. И его руки. Посочувствовал? Сказал, что я похожа на его покойную сестру.
Так я оказалась в теплой квартире. Мы сразу стали жить, как муж и жена. Наверное, ему нравились беременные женщины.
Медленно, но сытно потекли дни. А для не родившегося ребенка – это главное. Покой, тушенка и сгущенка.
Кругом очереди, начинающиеся от дверей универсамов и заканчивающиеся к закрытию магазина. В запотевших руках крепко зажаты бумажные талоны (сахар, мясо, яйцо, макароны) и не дай бог их потерять. Это не война. Пришла в страну перестройка.
Я выжила. Благодаря Игорю. И никогда не спрашивала, чем он занимается, только радовалась пухлым пакетам с едой. Он оберегал меня от толчеи и голода.
Кто-то скажет, что в те годы люди не голодали. Не голодали те, кто так говорит. Другие захлебывались пустой слюной. Спросите у них сами.
Я ходила с трудом. Отекли ноги. Почти не выходила из квартиры. Он привозил милого суетливого доктора, который был рад заработать на свой кусок хлеба, осматривая мой круглый живот и деревянные ноги. В больницу нельзя было ложиться. Антисанитария и разруха. Куда-то исчезли медикаменты и младший медицинский персонал. Как рожать?
Родила дома под наблюдением того же доктора. Опасно, но все обошлось. Розовая девочка громко заплакала. Здоровый ребенок. Слезы радости на лице Игоря.
К моей Аленке Игорь всегда относился хорошо. Любил ее и баловал. Красивые игрушки. Хорошая медицинская сестра. Лучшая гувернантка. Частная школа. Так мы и жили.
– Расскажите мне о себе. Откуда вы родом?
Я родилась в поселке городского типа. Что это значит? Большие заводы пыхтели ржавыми трубами, загаживая воздух.
Большой стране было наплевать на маленький рай – Молдавию. Ей требовались подношения: сахар, консервы и компот.
Радужное и счастливое детство. Добрый детский сад, в группах по сорок орущих малышей. Не боясь грядущих дефолтов и инфляций, зная, что свою пайку получат в срок, женщины рожали. Стабильность великого государства.
Маленький значок октябренка на груди. Алый пионерский галстук на шее. Борьба за честь быть принятой среди первых в ряды комсомола, меньшего брата коммунистической партии.
Много солнца и здоровых отношений. Нараспашку двери домов. Отсутствие преступлений. Человек человеку – добрый гость.
Инфантильность размышлений делала нашу жизнь простой и счастливой. Если люди не стоят под зонтами, не значит, что на улице не идет дождь. ГУЛАГ. Соловки. Были далеки от наших мест.
– Вы жили в дорогом доме. К вашему мужу относились с почтением и уважением, почти поклонением.
– Да. Меня устраивало такое положение вещей. Я гордилась своим супругом.
– Не задаваясь вопросами?
– Именно.
– Вернемся к вашему отрочеству.
– С удовольствием.
Не зная, что такое карьера, я пыталась ее делать. Вела пионерские линейки и дудела в горн. Читала стихи, восхваляющие любимую коммунистическую партию. Пела песни, превозносящие правильность выбранного пути. Переписывала в пухлый блокнот цитаты из съездов партии. Я была хорошей девочкой. А он приехал и разбил мою жизнь. Он был царем и богом. Он приехал из Ленинграда.
Весна. Цветущие яблони. Запах-дурман, распространившийся по всей Молдавии, вскружил мне голову. Его руки были мягкими, а глаза добрыми. Я полюбила его – командировочного.
Он не снимал апартаментов в гостинице (у нас не было гостиницы). Ему предоставили хороший дом и вышколенный обслуживающий персонал. Он носил меня на руках. Угощал конфетами и дарил пластинки. Рассказывал о Ленинграде. О музеях и фонтанах. А я слушала и любила его.
– Вы догадывались, что у него есть семья? Жена? Дети?
– Нет.
– Но вы приехали в Ленинград. Как вы узнали адрес?
– Легко. Приехала и обратилась в справочное бюро, находившееся у метро «Площадь восстания». Назвала фамилию, имя, отчество и год рождения.
– Его возраст не смущал вас?
Я любила его. Когда он уехал, я ему писала, но он не ответил ни на одно мое письмо. Я не могла просто принять это, ведь под сердцем жил его ребенок. И мне было всего шестнадцать лет.
Постучавшись в дверь его дома, я не думала, что встречусь глазами не с ним, а с его женой. Двое детей, вприпрыжку выбежав за ней, уткнулись в мои колени. А он спрятался в дальней комнате. В тот вечер мы не увиделись. Его жена сказала, что он работает.
– И вы возненавидели людей?
– О чем вы? У меня был Игорь и Аленка. В моей жизни все было хорошо, пока он вновь не ворвался в нее. Старый и ободранный – отец моей девочки.
– Как вы узнали его?
– По глазам.
– Но ведь прошло много лет.
– Пятнадцать. Так ли это много, чтобы не узнать любимого человека?
– Вы любите его?
– Теперь нет.
* * *
– Я навел справки о вас. Сложилось нечто интересное.
– Нет ничего интересней, чем сама жизнь.
– Вы действительно приехали в Ленинград, но не были в положении. Придя в дом к вашему любовнику, вы принялись шантажировать его семью.
– Вы ошибаетесь. Я не шантажировала! Я предложила им расстаться с деньгами, указав на свой растущий живот.
– Бандаж.
– Да, бандаж.
…Похоронная процессия продвигается по широкой улице, утопающей в яблоневом цвете. Весна. Религиозные знамена, православные иконы и небольшой гроб, обитый красной дешевой тканью. Гроб слишком мал для человека, для взрослого человека. Люди, которые несут его, улыбаются и смеются. Стоящие по обочинам неширокой дороги счастливо приветствуют процессию.
Давно не было дождя. Еще немного и наступит засуха. Для аграрной республики – смерть.
Уговорить природу одарить землю проливным дождем можно. Если прибегнуть к древним обычаям, сохранившимся глубоко в подсознании местных жителей. Языческий обряд – захоронение куклы. Кукла-невеста, принесенная в жертву, преданная земле, поможет избежать несчастья.
Теплый край хорошо знает, что такое засуха. Грубая земля. Унылые поля. Мертвая пшеница. Обугленные шапки подсолнухов.
Пошел дождь. Быстрый и обильный. Легко вздохнув, земля заколосилась богатым урожаем.
– Вы воспитывались в детском доме, затем учились в интернате.
– Жизнь за высоким забором. Хотите, я расскажу, что это?
Жизнь, расписанная по минутам. Жизнь толпой и в толпе. Ничего лишнего, ничего личного. Застиранное белье, меняемое раз в неделю. Гельминты, ворочающиеся в кишечниках. Банный комплекс холодный и грязный. Похотливые глаза учителей, следящих за развитием форм. Педофилия. Отторжение. Старые грязные лезвия. Вскрытие вен. Сепсис. Привыкание. Умение находить выгоду во всем и всегда, в любых сложившихся ситуациях. Раннее развитие. Школа жизни. Школа выживания.
– Как вы познакомились?
– Партийный работник, приехавший на завод с резолюцией. Я не могла упустить свой шанс.
– К тому времени вы закончили школу?
– Да. В пятнадцать лет я закончила восьмилетку. И получила место работы. Прачкой в государственный дом.
– Зачем прачке философия древних и оккультные науки?
Секс. Горячий, страстный. Его глаза и мое молодое тело. Мягкое и податливое. Дарящее уверенность и спокойствие. Наверное, ему не хватало этого с требовательной женой. Любящей дорогое кружевное белье, мягкий свет ночника и душистый аромат чистой кожи.
Яркие солнечные лучи, стучащиеся в предбанник прачечного комплекса. Запах потного тела и хозяйственного мыла на территории криков и брани. Тазы, лавки и мыльные пузыри. Биение сердец. Ритмичное, бешенное. Простые эмоции.
Похотливый и ненасытный. Мне было легко с ним. Он не копался в моей голове. Он пребывал в состоянии безнаказанности, уверовав в то, что все сойдет с рук. Расслабился и рассказывал. Где живет, как живет.
Пришлось научить его смело думать, быстро реагировать и трезво анализировать. Он растерялся, испугался, ударился в бега (скрылся в дальней комнате). Я общалась с его женой.
Умная, грамотная, она сразу поняла, что к чему, взглянув на мой живот. Она с лихвой расплатилась за его смелые фантазии.
– Почему вы не могли иметь своих детей?
– Я же сказала: детство и юность за высоким забором. Что происходило за ним, никто из счастливых людей и не догадывался.
– Вы подверглись изнасилованию?
– Я не назвала бы это так. То, о чем вы говорите, было нормой жизни и поведения. И никто не задумывался о наших детородных возможностях в дальнейшем.
– Как в вашем доме появилась девочка?
Шел добрый снег. Мягкий, пушистый. Мы ловили его губами и смеялись. Послышался писк. Зовущий писк, доносящийся из темного сквера. Ночь в угрюмом городе, экономящем на электричестве.
Мы с Игорем увидели маленький сверток, лежавший под заснеженной елкой. Кто-то, за ненадобностью, выбросил на улицу ребенка. Мы не осуждали – мы радовались, что малыша не утопили и не удушили.
Голодное время. Живых детей прокормить бы. А только что родившийся ребеночек еще и не человек вовсе. Так думали многие.
Нам очень повезло. Аленка оказалась здоровой девочкой. Она не стала инвалидом, несмотря на то, что жизнь свою начала, запеленатой в рваную тряпку. Мы даже не знали, как долго она пролежала в снегу в том зимнем сквере.
– Ваш муж вас очень любил.
– Да.
– Почему же вы убили его?
– Вы так много знаете и ничего не поняли?
Разговоры по душам. Море водки. (У меня были деньги). Но не было жилья. Интересная информация, собранная тогда у костра, помогла мне выстроить правильную линию поведения.
Нужный макияж, линзы, цвет бровей и волос, особая дикция (пришлось удалить два зуба) сразу расположили его ко мне. Я стала похожа на его покойную сестру. Он был виноват перед ней – она погибла в перестрелке. У него был комплекс вины. Я
