Командор

      Жил-был в далеком военно-морском гарнизоне, расположенном на краю Великого Океана капитан в отставке. Все его звали - Командор. Говорили, что ему на том свете был готов паек.
      Жил он долго-долго, но на душе у него на старости лет стало темно, холодно и сыро, как в старом корабельном трюме.
      Готовый быть развеянным по ветру, он стал понимать, что всякая купленная им вещь - переживет его.
      Чтобы не так страшно было умирать, отставной капитан увлеченно рассказывал о флоте, о различных морских легендах, жертвах ураганов и штормов, о морских сражениях, о русалках и кладбищах погибших кораблей. Повествовал о сокровищах вечно погребенных на дне морском, о призраках и душах погибших моряков.
      Когда ветерана спрашивали о страшных случаях из его морской биографии, он любил вспоминать:
     - Как-то мы перевозили  десять тысяч кукол. Попали в шторм. При бортовой качке корабль круто накренился на правый борт, и все эти куклы хором сказали «Мама!» Тут я и обделался.
     Пришло время, когда Командор, весь в кровавых морщинах похожих на раны, понял, что согласие женщины стало пугать больше чем ее отказ. Он уже готов был лизать распятие. Ветеран почувствовал всю тяжесть роковой ответственности за сделанное и не сделанное им в жизни.
     Лежа у себя в спальне на жесткой, словно настил над зияющей могилой, кровати, он готов был открыть дверь в бесконечное и неведомое. Лицо было сурово и напряженно. Большой свет был погашен, горела лишь небольшая лампа на прикроватной тумбочке, да свечи у иконки Николая угодника. Тени с углов спальни шевелились, как приведения. В глазах Командора была не печаль, не тоска, а что-то серьезное - искренность!
     Многочисленная родня, склонив головы, обступила старика, лежащего на подушках, мысленно прощаясь уже с ветераном. Свет ночника в изголовье постели подчеркивал бледность их лиц. Слышались сердечные удары в груди окружающих. Внук подумал: "Лучше хрен с тобой, чем ты с хреном!".
    Командор, лежа тихо и торжественно с терпеливым выражением лица, поправив морщинистые руки на одеяле, изрек:
     - Когда я умру, то разрежьте мой хрен на три равных части, - почесав остатки седых волосенок под «тельником» старый отставник пугая тени в углах, привстал с подушек и поднял очередной мутный стакан с корабельным спиртом, откашлялся и медленно продолжил. - Одну часть отдайте детям, чтобы после смерти никто не говорил: «Умер… и не хрена после себя не оставил!»
   - Отец! Нам не нужен твой хрен! Главное, чтобы ты выздоровел! - воскликнул сын, а сам подумал: "Почему в жизни до хрена - это много, до хренища - очень много, а хрен тебе - это ничего?"
    В дальнем углу гавани на одном из крейсеров объявили вечную предобеденную приборку. Повеселевшее от воинских недостатков прибалтийское небо с улыбкой прищурилось от зеленоватого моря.
     Сын Командора тоже такой же с прибабахом флотский офицер вспомнил про свой хрен. Когда к нему приходили в гости, всегда ставил его на стол, чтобы гости тоже не говорили, что у него ни хрена нет. Как правило, старался поставить на стол несколько видов хрена, чтобы можно было сказать гостям: «Какого хрена вам еще надо?»
     - Другую часть хрена, - похрустев соленым огурцом как сухим тараканом, отставник медленно продолжил. - Заройте подальше от всех в парке на набережной имени Неизвестного Матроса под старым-старым, как я, дубом, чтобы люди потом не говорили: «Умер и хрен с ним!»
     Командор прикрыл глаза, откинувшись на подушки. В комнату ворвался муссон и стал прислушиваться к происходящему в доме.
     - Ну, а последнюю треть, - ветеран, посмотрев на домочадцев, выдержал в раздумье значительную воспитательную паузу, и сурово приказал. - Отдайте командованию нашего флота!
     - А это то зачем? - не удерживается от вопроса жена сына, старательно поправляя подушку под головой Командора.
     Окружающие, вытянув шеи, с интересом и любопытством ждали ответа мудрого маремана, лицо которого показывало, что он постиг Тайну и Величие Океана!
     Каково бы не было прошлое этого старика в минуту роковой развязки, он был торжественным, будто чисто отдраенный гальюн.
     Старец потемнел лицом так, что даже склеротические глаза краснеют, и выдал очередной флотский перл:
     - Чтобы не говорили, что на нашем атомном, ракетоносном и океанском Флоте ни хрена нет!
     - Подожди, не умирай! - просили родственники и друзья. - Скажи нам еще что-нибудь мудрое и вечное.
     Командор подумал и сказал словами морской притчи: В жизни все фигня кроме службы! А если хорошо подумать, то и служба - ерунда!