кавказских народов. Так вот:
– Падажди, дарагой. Сядь, дарагой. Остынь, дарагой. Выпей кофе. Поговорим. – Мишаня, к этому моменту, уже почти успокоился.
– Поговорим. – Мишаня присел на краешек стула. - Хотя, разговор будет коротким, Ашот Акопович. – Замолчал на секунду, глотнул кофе, который успела поставить на стол секретарша, дождался, когда она выйдет, решился и произнес:
– Отличный кофе. Но я не кофеи к вам распивать пришел. Есть разговор. И разговор серьезный. – Мишаня набрал воздуха, резко выдохнул и продолжил. - Не сочтите за наглость, Ащот Акопович, мне срочно нужен ствол. –
Директор ресторана от неожиданности вздрогнул и поперхнулся, несвоевременно пролив напиток на утреннюю белоснежную нейлоновую рубашку, последний писк моды тех лет. Однако, не подал вида, будто удивился без меры. Поставил чашку на стол. Накрахмаленной салфеткой смахнул капли с рубашки. Молча, встал. Вышел за дверь в соседнюю комнату, где отдыхал в редкие минуты передышки, от тягот руководства. Через пять минут вышел оттуда, в чистой, но уже полотняной сорочке и положил перед Маргулисом сверток.
– Возьми. Надеюсь, не меня убивать собрался. – Взял со стола чашку с остатками кофе, и, как ни в чем не бывало, допил.
– Спасибо, Ащот Акопович.. Надеюсь, стреляет?
– Обижаешь, дарагой. Еще как, стреляет. – Ашот Акопович пытался сделать очередной глоток. Но, чашка была пуста. – Но, имей в виду, Ты мне ничего не говорил, Я ничего не слышал.
Эх. Если бы он мог предвидеть в тот момент, во что выльется это его легкомыслие и даже гусарство. А как иначе назвать, то, что он в тот момент сделал? Потом он не раз себя корил за это и проклинал, тот глупый и совсем недальновидный порыв, когда положил перед Моргулисом этот сверток, с завернутым в нем наганом выпуска 1939 года, да еще и с полным барабаном патронов.
Ах, если бы знать. Если бы знать. Вон, сколько соломы валяется по обочинам. Непременно постелил бы. Все мягче было бы падать.
Но, судьба распорядилась по-своему. И глубоко умный, Ашот Акопович, сумевший встроиться в систему социализма на свой собственный лад, обмишурился, как двадцатилетний русопятый пацан. И в результате, в один момент развалил свою же собственную империю, которую, так тщательно и успешно годами выстраивал на просторах великого Союза, в отдельно взятом ресторане.
Продолжение следует
