Книга2. Жизнь - борьба

Борьба есть условие жизни: жизнь умирает,
когда оканчивается борьба.
Виссарион Белинский

1. Борьба (02.05.1916)


Вот я в центре Европы! В реальной жизни, в теле стареющего программиста, я даже из - за Урала не выбирался пятнадцать лет, а тут, на тебе, -  весенний Цюрих 1916 года . На многолюдных улицах тепло исходит кажется из самой земли, от нагретых солнцем чистеньких мостовых. Благодаря моей влиятельной опекунше, меня, девятилетнего зауральского пастушка, помещают в центре старого города Schneggengasse 8, 1. Zurich Old Town–City Centre. Конечно я выбрал место сам, но ловко  избавившись от малейших подозрений со стороны кураторши, а по совместительству австро-венгерской шпионки. Получилось это довольно просто.
Согласно приказу её руководства, меня должны были поместить в специальной конспиративной вилле с максимально усиленным наблюдением. Естественно, что резиденция находилась за городом. Тётя Хильда уверенно проинформировала меня, тоном не терпящим возражений: «Сейчас едем в деревню где самое свежее молоко, самый чистый воздух и много слуг». Я, ещё более спокойным голосом упёртого дитя, ответил: «Никогда больше не хочу жить в сельской местности». Ты наверное забыла, что я родился в деревне и с шести лет работал пастухом так как был сиротой. Один вид коров вызывает у меня тошноту. Тут мне действительно стало противно, так как вспомнил, что отсасывал молоко, воруя его прямо из грязного вымени. Меня так натурально передёрнуло от отвращения, что она перестала настаивать. «Выбирай сам, где бы хотел жить?» - недовольно подтолкнула карту - путеводитель оставленную мне нашими  попутчиками. Она уже знала, что это была семья генерал - майора Селищева. Даже без умения читать мысли, по её выжидательному выражению лица, можно было понять, что она подозревает меня в сговоре с русской военной контрразведкой. Особенно её домыслы усилились после моего посещения Царскосельского дворца. Ведь даже если я и не встречался с императорской семьёй, как утверждаю, существует ещё охранная жандармерия, обязанная проверять всех стремящихся на аудиенцию к высочайшим особам. Именно там меня могли завербовать или просто взять под внешнее наблюдение. Первыми кандидатом на роль соглядатая подвернулась жена боевого генерала, участница русско - японской войны, Екатерина Дмитриевна Селищева в девичестве  Черных. Будь я на месте германской контрразведки, тоже бы заинтересовался единственной русской, ехавшей с нами почти до самого места назначения. Только мои способности, считывать мысли возникающие у людей при нашем общении, убедили меня в случайности её появления.
Но мои мнения, для врагов России, совсем не авторитет. Тем более меня никто, ничего не спрашивал.
«Хочу жить в центре города» - и развернул карту на весь столик. Показательно закрыл глаза ладонью и ткнул пальцем точно в середину, попав в реку. Поблизости нашёлся Штатт Отель (Statt Hotel), на который я и указал с  вопросом: «Пойдёт?» Поскучневшей госпоже Пруггер нечего было возразить. Место было действительно центровым и популярным. Но для меня его ценность состояла не только в туристической привлекательности, важнее близкое соседство с известным адресом Шпигельгассе,14. Всего в двух ста метрах снимает комнату скромная семья русских борцов с царским режимом. Что ещё примечательно, банкир из Pictet& Cie проживает тоже по соседству. Его банк расположен чуть дальше в официальном центре. Успокоив шпионку желанием отдохнуть с дороги, закрылся и тут же сбежал через окно третьего этажа. Мой попутчик, банкир Хансли, не ожидал такого быстрого появления. Пришлось напоминать наше,  давно оговорённое,  намерение встречи с его начальником. Он созвонился со своим банком, и только получив одобрение, мы отправились выполнять главную задачу командировки.  

Моё первое появление там  вызвало неприятное удивление директора: «Ребёнка могли бы оставить в приёмной у секретаря, господин Хансли». Благодаря выработавшейся привычке, ответственные встречи начинать с включения «экзаменационного режима»  ускоренного мышления, чётко уловил причины непроизвольной антипатии. Более чем мой несерьёзный возраст, хозяина банка озадачил мой непритязательный внешний вид. Только когда я вынул из своего потрёпанного заплечного мешка портфель с ценными бумагами Царя Николая второго, а также доверенностями на право управления ими, хозяин кабинета всё быстро понял.  Мой зауральский знакомый, устроивший нашу встречу Роби Хансли, чуть не заплакал, когда не дав ознакомиться с документами, его твёрдо попросили оставить помещение. Глядя вслед сгорбленному силуэту финансиста, прочитал горькие чувства обиды ещё не созревшие в конкретные мысли. Догнал своего старого спутника и пообещал обязательно навестить вскоре: «Есть более важное дело которое могу доверить только проверенному человеку» - добавил на ухо заговорщически. Пьер Вотье, как звали директора, внимательно просматривал документы уже второй раз, делая какие-то выписки. Молча наблюдал, ожидая его вопросов. Как и предполагал, тема первых вопросов коснулась подтверждения моих полномочий. «Господин Кузьменко, - осторожно, подбирая слова, начал банкир, - согласно международным правилам, заверять поручительство документов такого уровня положено подписями трёх человек, факсимиле которых широко известно». Нотариальная доверенность удостоверяющая  подлинность  вашей подписи заверена только одной известной мне личностью. Конечно император России достойное доверия лицо, но две другие фамилии мне не известны. Снова, молча развязываю свой сиротский сидор, с которым ещё просил милостыню по дворам родной Мендерки. Вынимаю несколько, заранее приготовленных банкнот. Ещё не взяв их в руки, финансист понял, что он должен увидеть - прочитал я его мысли. Уже для порядка сверяя подписи управляющих государственного банка, выслушал мой комментарий, что при необходимости, личная телеграмма любому из подписавшихся снимет последние законные  сомнения. «Сомнения вполне оправданные, - добавил в его поддержку, - когда речь идёт о сумме в десятки раз большей». Эти процентные бумаги на пятнадцать миллионов сто двадцать тысяч шестьсот рублей, только первая часть зарубежных активов. На устремлённый, в немом изумлении взгляд, я печально развёл руками, подтверждая: «Мне поручено собрать все зависшие в Европе и по всему миру аккредитивы Романовых и Российской Империи». Кроме того, после окончания войны, вам возможно будут переправлены на хранение личные золотые запасы Романовых, оцениваемые в четыреста миллиардов долларов. Сознавая всю выгоду от подобного вклада, швейцарец мысленно потирал руки: «Чем могу быть полезен вам, уважаемый мессир?» О! «Я уже повышен в звании?» - чуть не похвалил я его за понимание важности момента. Ничего  особенного, от вас не требуется. Главное, чтобы вы приняли все вклады под единственной моей подписью, безо всяких оговорок, как от частного лица. «Вы имеете все документы позволяющие сделать именно это? - склонил голову, заглядывая ему вопросительно в глаза. - Может быть позвоним Николаю Александровичу?» Наконец поняв, что все вклады России будет переведены только на моё имя, опытный банкир реально испугался. Желая быстрее снять с него груз недоумения, мягко, даже вкрадчиво, произнёс: «Разумеется снять деньги и проценты сможет доверенное мною лицо, вы же понимаете...?» - многозначительно не договорил фразу. Ушлый финансист сообразил, что мною уже подписаны доверенности на получение вкладов совершенно другим людям. Возможно для самого  Романова или кому - либо из его родственников. Эти «золотые» бумаги будут лежать в сейфах России или той же Швейцарии, до поры до времени. Он только подивился, как идеально выбран исполнитель. Ребёнок не вызовет больших подозрений, долго проживёт, а при желании и наоборот, рано погибнет, не вызвав излишнего недоумения. Дети есть дети, тем более непоседливые мальчишки. «Ну надо же какой зверюга? - только и удивился я его циничным мыслям, - Не так жалко будет его кинуть». Как положено с ценным клиентом он предложил мне охрану за счёт банка, проживание и перемещение в  пределах Швейцарии. Вежливо отказавшись, попросил лишь три велосипеда на время пребывания здесь. Господин Вотье удивился, но пообещал обеспечить меня требуемым транспортом. Прощаясь, он дружески посоветовал сменить одежду на более привычную в Европе. «Деньги, кроме российских рублей,  имеются?» - неожиданно искренне и заботливо спросил он. «Ведь реально ценит меня и ему неприятно испытывать уважение к недостойно одетому клиенту» - понял я его не высказанные мысли. «Мне трудно успевать переодеваться согласно этикету каждого места куда я попадаю в этом путешествии, - вместо извинения  признался ему на прощание, - а к бедно одетому мальчику всегда меньше внимания».  Улыбнувшись, мужчина мудро парировал: «В центре богатой  Европейской страны ваш наряд привлекает больше внимания чем думаете». Согласно кивнув головой поблагодарил и вышел из банка. Передвигаясь полупустыми, окольными улицами к дому господина Хансли, остановился подготовить документы для предстоящего разговора. Сидя прямо на мостовой, роясь в развязанном мешке с ценными бумагами, услышал звон монеты по камням мостовой. Подняв лицо увидел сострадательный взгляд слегка выпученных глаз, таких знакомых, по многочисленным фотографиям. Надежда Константиновна Крупская шла с дальнего рынка, того,  что  подешевле. Как раз размышления о своём нищенском существовании в эмиграции, а затем, вид ещё более бедного горожанина, заставил её расчувствоваться и бросить мне монетку от сдачи. Именно такие нищие встречались ей в России,  в далёком Шушенском. «Прямо сибирский наряд побирушки» - подумала она сразу, как только увидела меня.
Возможно ностальгия по тому времени, которое я заставил вспомнить, или память о событиях случившихся девятнадцать лет назад, заставили её забыть правило не бросать ничего попрошайкам. «Пожалуй самые счастливое моё время, - подумала она вдруг по бабски горько, - любовь, свадьба с Володей, радостные ожидания». Почти всё в прошлом. Четырнадцатого февраля стукнуло сорок семь лет, что ещё можно ожидать в личной жизни, - остаётся отдать себя борьбе без остатка. «Господь вас благослови госпожа - матушка, - проговорил я по сибирски окая и перекрестился кланяясь профессионально, - здоровья вам, вашей семье и вашим детушкам». У  расщедрившейся эмигрантки, от неожиданности, подкосились колени. Я предупредительно соскочил и поддержал её под локоток, наговаривая: «Всё равно ведь не бельмеса не понимаш, а падаш. Придётся до дома довести, однако». Быстро вернув самообладание, профессиональная революционерка ловко нашлась с  ответом: «Да уж проводи родимый, а лучше сумку помоги донести». Не давая опомниться, спросила: «Сам - то давно из Сибири?» Открыв рот, изображая неимоверное удивление, восхищённо протянул акцентируя на «о»: «Так вы ишо и в Сибири бывали госпожа моя...?» - и нежно обнял её за талию, вместе со всеми покупками. Невольно польщённая детской откровенной радостью от нашей встречи, хозяйка пригласила меня отобедать. «Если ты не вшивый, - строго проговорила наклонившись к моему