– А ведь со сцены, как оказывается, можно гораздо больше увидеть и заметить, чем, не находясь на ней. – Размышлял король Луи, глядя через кусочек открытого пространства занавеса, со своего сценарного места – у входа в грот горы, в зал, где пока он готовился к выходу на сцену, начались свои независящие от происходящего на сцене движения ног, голов и мыслей. А ведь король, не только догадывался, а давно уже подозревал, что стоит ему только своим отсутствием ослабить внимание и контроль за своими придворными, как они, выждав для приличия время, не преминут начать вносить в свои ряды и головы беспокойство. И ладно бы если это беспокойство относилось к королю, но нет, их в последнюю очередь беспокоит сам король, а вот кто за время его совсем чуть-чуть отсутствия, имеет больше всех прав и обладает соответствующим своему праву высокомерием, а также обозначен титулами и властью, то вот это их как раз неимоверно беспокоит.
– И кто же? – вспыхнув от второй части своего вопроса (если не я), который он даже в уме не осмелился произнести, Луи-до чего же справедливый, бросил свой проницательный взгляд в зал. Где сразу же натолкнулся на вызов стоящий в глазах сидящей в первом ряду по центру своей матушки Марии Медичи, рядом с которой своё бессменное место занимал этот ненавистный Кончини.
– Вот кто считает, что знает ответ на этот мой вопрос. – С беспокойством для себя, король заметил, что стоило ему посмотреть на свою матушку, то в тот же момент, у тоже, как и он, всё приметливого Кончини, нашлось, что сказать ей на ушко. – Наверняка, смеётся надо мной и выражает жалость и обеспокоенность, что для выражения своего восхищения игрой актёров, нельзя использовать гнилые помидоры и тухлые яйца. Вот бы тогда он, прикинув, кто на что горазд, метким броском, должно бы оценил актёрскую игру (и король даже знает, кого бы Кончини особо отметил).
Но не успевает король в полной мере насладиться мстительной изобретательностью Кончини, как со своего места поднимается герцог де Гиз – так часто замеченный в выражении своих верноподданнических чувств к нему, что даже до убеждённости не верится. И хотя все эти заверения верности и братской дружбы де Гиза, король воспринимал, как дань этикету, словоохотливости и коварности герцога, всё же король прямо сейчас не ожидал от него такого, и оглянуться не успел, открытого вероломства.
– Он что себе позволяет? – вновь вскипел король, глядя на де Гиза, который даже и не соизволил посмотреть на сцену, где может быть уже король появился, а повернувшись к сцене боком, приготовился покинуть зал. – Не смотреть! – а вот этот ответ на свой же вопрос, ввёл короля уже в свой умственный ступор, где он в своём ответе и увидел всю огромную глубину смыслов. Так его ответ на то, что позволял себе делать герцог, в тоже самое время служил своим ответом для короля, который, не закрывая глаза, а просто не смотря на все эти проступки своих вельмож, таким показательным пренебрежением к ним, мог бы продемонстрировать своё царственное величие.
А ведь король в своей постановке не случайно избрал роль демона огня: огонь и очищает нечистое, сжигает врагов, и отделяет ценные металлы от материй менее богатых, и как огонь самый высший из элементов, так и король высший над народом. Поэтому-то весь его костюм был покрыт языками пламени и «эти языки пламени были столь искусно выполнены и эмалированы», что «само пламя, казалось, пылало ярче от них, поскольку свет огромного множества факелов был направлен наверх».
– Ну смотри, не обожгись. – Смотря на герцога, король мстительно подул на свой костюм, тем самым, вызвав трепет одного из языков пламени. – Одного дуновения будет мало, чтобы сжечь всех этих изменников. – Уже переведя взгляд на Кончини, подумал король. Но поднявшийся в зале шум, вызванный хромотой герцога де Гиза, заставил короля вновь вернуться к нему.
– А это ещё что значит? – похолодев от страха, задался вопросом король. – Да как это понимать и вообще, что он себе позволяет? – чем больше возникало у короля вопросов, тем меньше он что-либо понимал. Что заставляет его перенаправить свой ищущий взгляд в глубину сцены, где присутствующая стража немного успокаивает его и король, заметив своего посыльного Тужура, в один внимательный взгляд подзывает его и, схватив за ухо, в один момент приближает к себе.
И хотя такая близость к королю, может лишь только в самых блистательных снах снится и то, только избранным, она между тем, почему-то не вызывает на лице Тужура того восторженного благоговения, который должен испытать каждый, кому выпало счастье прикоснуться к его величию. В чём или в ком, где вернее первое (в Тужуре), опять же видится его непроходимая дремучесть, которая не позволяет этому несознательному Тужуру, оценить всех ценностей этих взаимоотношений, где он вначале видит лишь одно, а следом другое – оттянутые свои уши.
И Тужур ещё смеет дерзить (опять же в кругу своих собутыльников), заявляя: «Век бы не видал!», – после чего он, запнувшись на внимающих ему ещё трезвых лицах собутыльников, понимает, что эти глаза напротив, ещё не готовы к откровению, очень своевременно (а то месье Помуж, неожиданно вдруг вспомнил о том, что он забыл, и было собрался выйти из их круга; а куда он собрался, Тужуру и догадываться не надо) добавив слово, уточнил Тужур.
– Век бы не видал своих ушей! – пощёлкав по своим ушам пальцем, сказал Тужур, с прищуром посмотрел на месье Помужа, вновь забывшего то, что он буквально недавно вспомнил. Правда месье Помуж, по исходящим от Тужура вкусным запахам, всегда помнил об усталости Тужура от двора и он, не обладая такой привередливостью Тужура, готов был хоть сейчас вместо него подвергнуть свой зад и уши такому испытанию. Ну а для этого, от месье Помужа требовалось всего-то наступить себе на горло и поменьше пить. Что, конечно, можно сделать, но при всех требовательных склонностях месье Помужа, чьей визитной карточкой был его красный нос, было совершенно невозможно требовать. Что, отлично знал Тужур, который коварно используя все эти знания, совершенно не давал просыху горлу месье Помужа, который, конечно, и хотел задать наводящие на заговорщицкие цели вопросы, но в виду предусмотрительности Тужура просто не успевал этого сделать, раз за разом, окуная свой нос в поднесённую Тужуром чашку вина.
– А, впрочем, зачем мне подставлять свой зад, хоть и самому королю, когда подставляющий ему зад Тужур, и так меня отлично поит. – Похвалив себя за свою рассудительность, месье Тужур решил стать самым верным другом для Тужура, и если что, прерывать Тужура на лишнем полуслове, а также ограничить его от близости этих прихлебателей и окружающих его заговорщиков, которым только дай повод, то они быстро понесут это лишнее, с пьяни сказанное слово, туда, куда не нужно Тужуру совсем.
– И представляете, что он мне сказал? – Тужур многозначительно поднял палец к небу, чем вызвал частичное затмение в головах своих близких по чарке вина товарищей, устремивших свой взор вслед за его пальцем в потолок. Но, не дожидаясь когда у себя голова закружится от всех этих потолочных видений, находящийся на своём чеку месье Помуж, так и не найдя, в отличие от пары его товарищей, уже грохнувшихся под стол, на потолке для себя вразумлений, быстро возвращается с небес на землю и не даёт сказать Тужуру слова, провоцирующего на действия его ещё могущих слышать товарищей.
– И знать не хотим! – ударив по столу кулаком, от имени всех дерзновенно заявляет месье Помуж. Что, конечно, вызывает искреннее удивление у собутыльников Помужа, не помнивших того, когда это они наделяли этого Помужа полномочиями говорить за всех. Да и самому Тужуру, уже слепому от своих чрезмерных возлияний, и совершенно невидящему в этих хитроумных действиях Помужа его помощи в том, чтобы не дать Тужуру возможности сболтнуть лишнее слово, видится только завистливость Помужа, к заду которого ещё никогда не прикасался носок ботфорт его величества. Ну и конечно, такое единение мыслей и цели, вскоре выходит боком месье Помужу, который между тем, несмотря на то, что он после нравоучительных маканий его носом в пол, ничего видеть не мог, всё же добился своего, и Тужур в этот вечер, так и не смог рассказать, куда его послал король.
– А-ну. Мигом лети и узнай мне, что там случилось с герцогом! – поддав ногой под зад Тужуру, отправил его за ответами король (а это значит, быстрыми и обдуманными). Ну а что же Тужур? Ну а ему не в первый раз получать такие дельные королевские указания, которые и говорить не надо, что выполнялись им на один щелчок другому, чуть поменьше рангом слуге.
К тому же Тужур знал все ходы и выходы дворца, а также всю придворную кухню, со своей негласной иерархией среди слуг, где от титульности и влиятельности придворного вельможи, зависела влиятельность самого его слуги, который иногда был куда влиятельней, нежели какой-нибудь барон или тот же виконт без доходу и связей, так что, никто во дворце, кроме него (Тужура), не смог бы лучше справиться с поручением короля. А всё потому, что Тужур, находясь на вершине иерархической лестницы среди слуг, имел куда более широкие возможности и полномочия для исполнения поручений своего соверена – короля, и поэтому, он мог уже сам поддать кому-нибудь под зад, для того чтобы таким скорым образом, выполнить поручение короля.
Так вновь задетый за живое королём Тужур, в свою очередь, хотел тотчас проделать тоже самое с чьей-нибудь первой же попавшейся головой или задом, если бы он по выходу от короля, сразу же наткнулся на эти услужливые лица, но к своему ещё большему ожесточению, к этим отбившихся от его рук и до дерзости нерасторопных слуг, по выходу от короля, никто из них не оказался им встреченными. И оказавшемуся в вынужденном простое Тужуру, пришлось даже задуматься над таким своим одиноким положением, которое определённо оказалось сродни королевскому. Ну а когда слуга начинает задумываться и в особенности над своим, как оказывается, полным подчинения положением, которое его и без лишних задумчивых дел, по большому счёту, относительно своего хозяина не устраивало, то тут уж ничего хорошего не жди.
[justify]– Королевское постоянство, это, конечно, признак хорошего здоровья государства. – Потирая