кашляя и утирая ладонью сопли, с ветошью в руках, и с виноватой улыбкой не тщательно испачканном лице, появился виновник переполоха. Походкой обреченного на казнь, он подошел к хозяину.
- Что не заводится? – банально вопрошал начальник, почему позавчера, когда не нужно было заводить, часами гонял дизель, убивая грохотом все живое вокруг?
А вот теперь он завести его не может. Саботажем видимо, занимаешься, на врагов работаешь. Спрячу я тебя, пожалуй, в ПКТ. Там ты у меня умишка поднаберешься, мозги свои прочистишь.
Почему не ремонтировал дизель, почему не промывал запчасти, где бензин, который я велел тебе выдать для промывки частей двигателя?
Саиду никто, никогда, никакого бензина не выдавал, но сказать об этом хозяину осужденный не решался.
А тот, все сам прекрасно понимая, про бензин сказал так, куража ради, постепенно доводя Саида до умопомрачения. Но скоро этот спектакль начальнику стал, видимо, надоедать, и он спросил, уже по-дружески, что необходимо сделать, чтобы двигатель заводился тогда, когда надо.
- Запчастей не хватает, гражданин начальник, вам их достать нужно, - немедленно отрапортовал, несколько осмелевший, Саид. Крайне удивленный наглостью зэка, хозяин, хорошо знавший его дело, связанное с запчастями, сменив гнев на милость, засмеялся:
- Да, ты все запчасти страны, на десять лет вперед продал чабанам в своих горах. Толпа взорвалась хохотом.
- Он их на баранов променял, - сделал неловкую попытку еще раз рассмешить толпу, заместитель начальника колонии по режиму, майор милиции по прозвищу « Калека», но почувствовав на себе недобрый взгляд начальника, быстро осекся, и незаметно пробравшись сквозь толпу, ретировался в сторону штаба.
- Ну что? В глазелки долго еще будем играть? - обратился начальник к собравшейся толпе. - Делать нечего? Так я шустро вам сейчас работу найду. Все, кино закончено, все по местам. Толпа нехотя стала расходиться. Через пятнадцать минут возле помещения дизельной установки, никого кроме Саида не было.
Кто и когда построил эту зону, известно только ее проектировщикам и строителям.
Наверняка в живых то их осталось совсем немного. Территория колонии находилась рядом с заводом по производству минеральных удобрений, в километрах тридцати от небольшого города.
Колония, по предварительной задумке проектировщиков и заказчиков, предназначалась для поставки рабочей силы заводу.
Засыпанные траншеи для несостоявшихся подземных переходов из зоны на завод свидетельствуют о серьезности этих намерений.
Задумка эта не была осуществлена по причине того, что международной конвенцией было запрещено использовать труд заключенных на вредных для здоровья производствах.
И видимо какой-то проклятый шпион сообщил о начавшемся строительстве куда следует.
Поднялся международный вой, и строительство тоннелей было срочно остановлено. Мало того, ни один зэк с тех пор не работал на заводе.
А то, что бесконвойники ходили туда выгружать и загружать железнодорожные вагоны, а затем после работы заходили купаться в заводские душевые, или питались в заводских дешевых столовых, то это их личное дело.
В плане зона выглядела большим прямоугольником, разделенным пополам, так называемым коридором, в который редко, только во времена общего шмона, загоняли всех осужденных.
В жилой половине колонии расположились казармы, летняя эстрада, где демонстрировались фильмы, столовая, ПТУ и школа. На этой же территории были баня, больничка и спортивные площадки. В торце ее располагались штаб колонии, и в этом же здании находились комнаты свиданий.
На территории промышленной зоны были расположены производственные цеха, склады и другие вспомогательные помещения. Переход из жилой территории в промышленную зону служил для провода зэков с предварительным их шмоном.
Вся территория колонии была окружена мощным кирпичным забором с рядами колючей проволоки и следовыми полосами по обе его стороны.
С одной стороны охраняемой территории, в плотную примыкая к ней, располагались ЧИС/часть интендантского снабжения/ и войсковая рота, охранявшая зону. С другой стороны располагалась псарня, с обслуживающим ее персоналом, а так же гараж колонии.
Свинарник, недавно построенный по инициативе хозяина, находился в километре от общей территории зоны, и был относительно спокойным для расконвоированных зэков местом – уж больно воняло там.
За исключением осужденных работавших на стройке города, основная часть бесконвойников была, так или иначе, подвязана к гаражу колонии. Используя мало-мальски приемлемый для постройки конуры материал, зэки лепили для себя всевозможные конурки.
И за многолетнюю историю колонии, облепили ими всю территорию гаража. Конурки, выполнявшие роль помещений для приема родных и близких, приезжавших к зэкам на свидания, строились с быстротою роста грибов после дождя.
В строительстве этих конур использовались всевозможные подручные материалы - шифер, различный металл, остатки раскуроченных автобусов, фанера, и даже картон. Все шло вход - лишь бы укрыться на время от посторонних глаз.
Внутри помещений, прозванными местными острословами, блуднями – зэки, вооружившись плитками и кастрюльками, соорудив примитивные лежаки, проводили свидания с семьями.
Затем, на некоторое время, передав своих детей под присмотр друзей, уединялись с супругами для интимных ласк и разговоров.
Над всей этой, казалось бы, не прикрытой плотской вакханалии, неизменно присутствовал некий закон, опиравшийся на такт, этику, взаимовыручку, и уважение друг другу.
Нарушитель этого закона мог подвергнуться физической расправе, или что еще хуже моральному прессингу со стороны остальных зэков. Он терял свое лицо, и до окончания отбытия своего срока наказания и выхода на свободу, мог остаться отверженным и презираемым.
Изголодавшаяся по женским ласкам мужская плоть требовала интима, много интима. Поэтому, если к кому-либо на свидание приезжала жена, или другая особа женского пола – этот осужденный считался именинником и автоматически освобождался, своими товарищами по отсидке, на время свидания, от всех трудовых повинностей.
Мало того, коллектив брал на себя моральную обязанность – обеспечить спокойное время провождение со своей возлюбленной. По-иному здесь выжить было бы не возможно.
Длительные свидания зэков с семьями проходили в комнатах свиданий, и продолжались двое суток. Узкий коридор, общая кухня, туалеты – вот все пространство, где должны мучиться приезжие гости.
Для зэков – дело привычное, а для посетителей, приехавших на свидание к своим родным и близким – эти условия превращались в непростое времяпровождение, если не сказать – тяжкое испытание.
Конечно же, после нескольких таких посещений, и они начинали привыкать - и к духоте, и к тесноте, и к другим прелестям этого рая.
Самыми тяжелыми минутами для осужденных – это время расставания после первого свидания, когда надо было оторваться от такой нежной и теплой жены, идти обратно в зону, смотреть на выбритых осужденных, выходить на построения, с головой окунаясь в прежнюю зэковскую жизнь. После второго, третьего и далее свиданий, дела шли легче – привычка свыше нам дана…
Как отмечалось ранее, жизнь на зоне, если в ее течение грубо не вмешивались, была более или менее спокойной и это спокойствие базировалось на балансе сил.
И этот баланс сил являлся гарантом стабильности и взаимопонимания между администрацией колонии и контингентом, в ней содержащимся. Вот один из примеров того, как нарушение этого условия, приводило к непредсказуемым последствиям. Однажды утром, зэки, после туалета шли в столовую завтракать.
Там, каждый зэк, если хотел, накладывал себе из бачка, стоящего на столе, так называемую кашу, и наливал из большого чайника, по словам поваров, сладкий чай.
Насколько хватало мужества и сил, зэк проглатывал этот завтрак, и со спокойной совестью, терпеливо дожидался обеда.
В этот святой процесс поглощения пищи осужденными не рискнул бы, вмешаться сам министр внутренних дел. Ибо, наверняка, с его благословения была введена, во всех колониях нашей родины, эта рутинная система кормления зэков.
Однако одному прапорщику, видимо явившемуся на свою работу с хорошего похмелья, пришла в голову идея изменить этот, веками отработанный порядок приема пищи.
Имея неконтролируемую никем власть, а главное, держа в руках ключ от решетчатой двери, которая отделяла столовую от голодного мира, этот надзиратель, мотивируя свои поступки тем, что по колонии еще не был объявлен завтрак, закрыл толпе доступ к его законной порции каши и чая.
Даже после объявления по радио начала завтрака, наслаждаясь все той же неограниченной властью, он не торопился открывать дверь в местный пищеблок.
- Ну, что зона накушалась? – раздался, наконец, в голодной толпе чей-то громовой голос.
- Нажрались, все сытые, давай по домам, - послышались выкрики, и толпа, медленно, но верно, стала таять на глазах. В это утро в столовую не зашел ни один зэк.
Голодовка – это страшное слово молнией облетела всю зону. Те осужденные, кто только намеревался идти в столовую, узнав о начале голодовки, остались в бараках, а кто уже был на пути в столовую, моментально поворачивали назад.
Территория вокруг столовой в момент превратилось в табу, куда не смела, ступить нога осужденного. Вся несъеденная за завтраком пища, а в колонии были размещены две с половиной тысячи человек, пошла на корм свиньям. Благо при колонии, с легкой руки хозяина, руками зэков, был построен свинарник. Среди осужденных работа на свинарнике, считалась центровой, то есть престижной, а самое главное, сытной - свинари, не только давали корм животным и убирали за ними дерьмо, но еще и резали их для столовой и начальства.
Естественно, самые лакомые куски мяса доставались свинарям. Они считались круглосуточниками, и жили отдельно от общей массы заключенных, прямо на свинарнике. На работу туда попадали те, у кого имелись деньги, так как цена устройства в свинарник доходила до пятиста полновесных рублей.
Итак, в зоне была объявлена голодовка. Осужденные, после развода на работу, придя на свои рабочие места, немедленно повытаскивали с потаенных мест, припрятанные для особых случаев, продукты, и сразу же принялись варганить себе пищу.
Во время обеденного перерыва работающий на производстве контингент, вооружившись мисками и ложками, дружно вошел в столовую.
Рассевшись по местам, зэки спокойно сидели и переговаривались между собой но, ни один человек не прикоснулся к приготовленному, как никогда жирному, издававшему дразнящий запах, борщу.
По негласному распоряжению смотрящих за зоной, древним старикам и больным зэкам разрешено было кушать. И те редкие старики, кто не мог терпеть голода, вроде бы нехотя накладывали из общих бачков в миски одно мясо и, ничтоже сумняшеся, поедали его.
Для администрации колонии дело с голодовкой приобретало тревожный характер -
