— Рома, я так сожалею! — торопливо говорила жена. — Прости, что мы не смогли сразу навестить Матвея Сергеевича. Я ничего не знала, Леля мне послала сообщение, но я его не сразу открыла. А когда прочитала — сразу приехала в Саварск, в больницу. Господи, я и подумать не могла, что он сердечник, он же никогда не жаловался ни на что! А еще и твоя тетя Нина!.. Боже мой, какое горе!.. Почему же ты ничего не сообщил мне, я бы съездила с тобой на ее могилу! А Сашка так любил бывать у нее! Ром, я не брала его с собой в больницу, оставила у Лели, не знаю, как объяснить ему почему происходят такие страшные вещи, боюсь напугать. Ты сам должен с ним поговорить!
— Будет ли он меня слушать? И как обо всем этом говорить по телефону?
— Не надо по телефону! — крикнула в трубку его любимая женщина.
Роман тут же представил себе ее заплаканные глаза: огромные и глубокие, мокрые ресницы, покрасневшие щеки, припухшие губки, покрывающие его страстными поцелуями, горячие руки, обвивающие его шею, изогнутое тело, бьющееся в их сложных постельных танцах, и то как она стонет, когда…
— Рома, приезжай ко мне! — всхлипывала жена. — Мне так плохо без тебя!
Голос Лизы коснулся уха, словно ласковые губы подарили нежный поцелуй. Все существо Ромки Барховцева рванулось туда, где сейчас была единственная любимая женщина, которая, кажется, простила его. Каменная стена, стоящая между ними, рушилась, огромные валуны вылетали из нее, катились, рассыпаясь в пыль, и яркое солнце озаряло ему свободный переход на другую сторону, к Лизе. И тут он опять все испортил! Открывая рот, он почувствовал, как сердце любимой женщины оборвалось, упало на землю и покатилось, разбиваясь вдребезги, смешиваясь с придорожной пылью.
— Я не могу сейчас приехать, Лиз, — он проклинал себя, свои онемевшие губы, за то, что они произносят эти слова и не верил сам себе, что говорит это ей.
На том конце провода резко замолчали, а через минуту горько засмеялись.
— Извини, и правда, что это со мной? — чужим спокойным голосом произнесла Лиза. — Просто я расстроилась из-за болезни Матвея Сергеевича, из-за смерти твоей тетки, ты же знаешь, в каких мы были теплых отношениях. Забудь — это просто нервы. Жаль, что не удалось попрощаться с ней, но мы с Сашкой обязательно сходим на могилу. Как-нибудь, потом.
— Лиза! Я приеду к вам! Обязательно приеду! — заорал Роман в трубку.
Он попытался не дать этой проклятой стене снова вырасти между ними, но невидимый каменщик прямо на его глазах резво заделывал пробитые дыры, любовно обмазывал прочные камни скрепляющим раствором, укладывал следующие ряды кладки, все выше и выше, ехидно посмеиваясь над Ромкой! Из коридора на него с интересом посматривали обитатели квартиры, но он не обращал на них внимания.
— Лиза! Ты меня слушаешь?! Я приеду, только закончу здесь все дела, сейчас я никак не могу!
Он отчаянно кричал в трубку, но было уже слишком поздно — жена оказалась по другую сторону глухой каменной кладки.
— Ну что ты, Барховцев, — чертовым чужим голосом говорила Лиза из-за отделяющих ее валунов. — Не стоит бросать из-за нас с Сашкой свои дела. Я все понимаю, у тебя теперь своя жизнь. Ладно, пока. Ребенку я все скажу сама.
— Стой! Стой! Какая своя жизнь?! Какая, к дьяволу, жизнь?! — кричал Роман в замолчавшую трубку. — Разве у меня теперь есть жизнь?! Разве это жизнь? — добавил он уже тихо и взвыл.
В трубке послышались короткие гудки, а затем нетерпеливый голос доложил, что связь прервалась и нечего занимать линию. Сколько он просидел возле стены на полу? Кажется, прошла целая вечность. Роман был опустошен, выпотрошен, обессилен, обезножен и обезглавлен!..
И почему все так случилось, ну почему все случилось именно так?! Если бы он не приехал тогда из командировки раньше, чем она заканчивалась, то не поссорился бы с Лизой, и уж точно тогда бы он не стал ночевать в доме своей матери и ничего не узнал бы о старом погребе, не попал бы в тот клуб «Заревницы-flime», не напился бы там, не попал в полицию, не приехал бы на старую квартиру тети Любы и не встретил бы там Дарью. Но тогда все пошло бы по-другому: вероятнее всего, Дарью отправили бы в Детский дом, Марина Исхакова погибла бы в рабстве, а он, потыкавшись в разные Дома Малютки и не найдя там имени Барховцева Марина Матвеевна, перестал бы искать, а значит, чтобы обрести свою сестру он должен был поссориться с женой, заехать в Ельниково — наверное, это и было испытание, о котором он просил в больнице.
Просите и воздастся вам. Получите и распишитесь. В любом случае, надо разруливать эту ситуацию, потому что скоро на работу, и если сейчас все так и оставить, то действительно, семью можно потерять.
Протерев рукой сухие глаза, Роман обернулся на обитателей этой квартиры, которые внимательно прислушивались к каждому его слову в телефонном разговоре. Обитатели быстро подались назад — их можно было понять: незнакомый мужик, заросший до самых глаз (и чего он до сих пор не сбрил эту проклятую бороду?!), ворвался в дом, лезет обниматься и твердит, что он родственник — да случись с ним такое, он первым делом спросил бы документы, а вторым — спустил бы незнакомца с лестницы, потому что фамилия другая, а также отчество.
— Марина, перестань меня бояться, — устало произнес Роман. — И собирай свои вещи, мы уезжаем.
— Куда? — обеспокоился Слава.
— К нам домой, — объяснил ему Барховцев. — Я отвезу ее к отцу, правда, он пока в больнице, но скоро уже его выпишут. Мы подождем его дома.
— Слав, я никуда с ним не поеду! — возмутилась Марина и спряталась за парня.
Инвалид схватился за стену рукой.
— Нику-у-да она не пое-е-дет! — храбро заявил он Роману.
Барховцев мысленно досчитал до десяти — не помогло — и тут же, следом, до двадцати — почувствовал, что все еще мало. После тридцати немного отлегло. Он почти смирился с тем, что на убеждения и знакомство придется потратить времени гораздо больше, чем он предполагал, торопить сестру и командовать он не мог, как бы ему не хотелось.
— Так, друзья мои, давайте проясним ситуацию, — Роман поднялся на ноги, соблюдая всяческую осторожность — чтобы ненароком не задеть — прошел мимо парня-инвалида на кухню, достал из сумки письмо матери и подал его Марине. — Прочитай.
Девушка неуверенно забегала глазами по строчкам
— Мы ничего о тебе не знали. — Объяснял Роман. — Иначе, поверь, ты давно уже жила бы в семье. Только перед самой своей смертью наша мать сообщила нашему отцу о твоем существовании, он попытался тебя отыскать в эти несколько дней, но безуспешно, а потом ему сообщили о ее смерти, и он угодил в больницу. Да и я бы тоже тебя не нашел, если бы не помощь одного очень хорошего человека. Видишь ли, наша мать во время твоего рождения находилась под влиянием непонятной секты, похожей на сатанинскую, в роддом попала без документов, и ушла сразу же, как только смогла встать на ноги после родов, но все же сказала, чтобы тебя записали, как Барховцеву, по фамилии отца. Кстати, довольно редкая фамилия — только записали ее с ошибкой: не Барховцева, а Бархотцева, а дальше, уже при регистрации свидетельства о рождении букву «о» заменили на «а» — и ты стала Бархатцева. Имя она тебе дала сама, а отчество, вероятно придумали врачи. В тот день дежурил доктор Малявин Михаил Сергеевич — так ты и стала Михайловна. В архивной базе роддома прекрасно сохранены все истории родов за последние двадцать пять лет, мой друг специально для тебя скачал одну историю — читай!
Он протянул ей тоненький файл. Девушка нерешительно перебрала один за другим несколько листочков и смертельно побледнела над одним из них.
— Убедись, пожалуйста, что совпадает дата рождения. Совпадает?
— Да, — пискнула Марина.
— Фамилию видишь?
— Вижу. Бархотцева.
— В Дом Малютки ты поступила уже Бархатцевой — вот смотри! — жестом фокусника Роман извлек из сумки еще один файл. — Убедилась? В возрасте одного месяца отказных детей передают в Дом Малютки и ровно через месяц ты стала Бархатцевой Мариной Михайловной.
Девушка опустилась на стул, виновато и беспомощно посмотрела на своего друга-инвалида, который сидел с вытаращенными глазами, после некоторых колебаний подняла глаза на брата.
— Марина, поверь, я тоже хочу знать точно, моя ли ты сестра. — Роман старался тщательно обдумывать слова. За эти двадцать минут разговора он устал, как не уставал ни в одной своей командировке. — В письме нашей матери говорится про особую примету, можешь мне ответить, есть ли у тебя такие родинки?
Молчаливый быстрый кивок.
Марина сморщилась и закрыла лицо ладонями, на стол закапали слезы. Она плакала, как маленькая Дарья — без звука, без всхлипов, просто по рукам бежали мокрые дорожки, скрываясь в рукавах толстовки. Слава заерзал на стуле рядом с ней, попробовал утешить, погладил по плечу.
Марина не смогла бы ответить, рада она или нет обретению семьи. Пять лет после Детского дома она плотно захлопывала свою раковину, сторонилась соседей, привыкла к одиночеству и каждый день ожидала подлого точка в спину от жестокого мира. Она предпочитала затворничество с книгой всем развлечениям, не была алкоголиком или наркоманкой, старалась вести себя ровно и вежливо со всеми — и все же каждый раз при общении коллеги по работе или приятели давали ей понять, что по социальному статусу она стоит на ступеньку ниже их, чуть ли не отстает в развитии; каждый раз какие-нибудь слова собеседника напоминали ей, что она без роду и племени — отброс общества, никто из ниоткуда.
Она люто хотела поступить в институт, но второй год подряд недобирала несколько баллов, хотя была уверена в каждом своем ответе на тестах и выглядела белой вороной в потрепанных перьях
Ох уж эта Ксюха.
И с Мариной все это ханжество - они же не знают, что она действительно только танцевала. Рома все-таки патриархальный дриопитек(