это и под повязками видно, может быть она и человек хороший, а дочка у нее — чистое золото: воспитанная, послушная, заботливая — замечательный ребенок, прямо жалко возвращать матери с такой профессией. Опять ведь будет одна сидеть, а если в следующий раз к ней войдет не такой порядочный человек, как он, Роман, а какой-нибудь маньяк и жулик?!" (Жуликов тетя Люба боялась и не любила.)
На этом месте тетка принялась причитать и охать, но племянника из тисков не выпустила. Его же отвел Господь, не позволил, чтобы Марина оказалась его сестрой! На это Роман слабо сопротивляясь вякнул, что может, Бог приберег Марину для Пашки, ведь не может же он жениться на сестре. За эти слова Барховцев получил по лбу деревянной толкушкой, так как тетя Люба как раз мяла картошку в кастрюле, и, обреченно вздохнув, он пообещал поговорить с братом, так как в глубине души он и сам был такого же мнения, но сомневался, что Пашка его послушает.
Свои мысли он постарался донести до брата в доступной форме, когда тот вышел провожать его до машины. "Да, красивое личико; да, потрясающая фигурка, — но она работает стриптизершей! Это только называется «танцовщица», Пабло, а как насчет эскорта и остальных услуг?! А если твою жену узнают, когда вы с ней, допустим, в магазин пойдете? Приятно тебе будет? Заревницы — практически деревня, все друг у друга на виду: половина города у тебя в друзьях, вторая половина в приятелях и знакомых, а если кого-то не знаешь лично, то наверняка узнаешь в лицо. Да, конечно, по клубам ходят только единицы, но где гарантия, что эта самая единица не окажется близким твоим знакомым и не ткнет тебе в лицо, что твоя жена танцевала для него приватный танец? Да и вообще, Пабло, жена не должна быть б/у или, как теперь выражаются «с пробегом», а твоем варианте еще и «с прицепом». Дашку трогать не будем, она замечательный киндер и не виновата, что у нее такая мать, но жена должна быть твоя и только твоя. А ты в курсе, что, мягко выражаясь, доступная женщина — это диагноз на всю оставшуюся жизнь, это отпечаток на характере, это привычка манипулировать мужиками, строить им глазки — это уже сидит в печенках, лежит на подкорке! Ты сам никогда не сможешь доверять ей полностью и сам же будешь мучиться, страдать и проклинать тот день, когда потерял голову. Не понимаю я тебя, Паулюс: у тебя полно девчонок, твоя мать не успевает лица запоминать!.."
— Для меня она честная, — коротко ответил брат, глядя прямо в глаза, — припечатал. — «Пробег» не волнует, «прицеп» нравится. Ты сам готов был подраться со мной, когда думал, что она твоя сестра. А я вот, не понимаю, как можно из-за какой-то ерунды разводиться с Лизой?!
После разговора они чуть не поссорились (вот он, первый звоночек!), попрощались сдержанно, и Роман уехал с противным чувством, что не сумел убедить брата. И сейчас, набирая его номер, волновался, терять Пашкину дружбу он не хотел. Брат ответил сразу, голос звучал насмешливо, как обычно, но все же Барховцев различил в нем вызывающе-упрямые нотки:
— Привет, Ромуальдо! Нужна группа поддержки?
— Я ее нашел, Пашка.
— Как обстоит с особой приметой? — деловито поинтересовался брат.
— Совпадает.
— Даже боюсь спрашивать, как ты это узнал.
— Легко: я спросил — она ответила.
— Можно еще пройти тест ДНК.
— Дурак ты, Макаров, — рассмеялся Роман. — Представляешь, я ее сразу узнал, как будто видел уже. Она — вылитый папа.
— А кто тебе сразу сказал, что Сэмка — гений?
— Я у него в долгу, — вздохнул Барховцев. — Как только доберусь до дома, переведу деньги и постараюсь помочь с работой.
— Марину завтра выписывают, — сообщил брат.
— Ну прекрасно! — бодро ответил Роман. — Как она?
— Молчит. Повязку пока оставили, промывать нос надо три раза в день, закапывать, показаться в поликлинику, но у нее все документы у матери в Вяземках, и полис тоже.
— Далеко эти Вяземки?
— Да нет, сорок минут езды, но я не хочу, чтобы она появилась там с таким лицом, так что поедем с Дашкой вдвоем. Адрес она знает: дом рядом с высоким деревом, и канава, где гуси плавают.
— А еще там петух Борька — ее злейший враг.
— Вот и разберемся с ним на месте.
— А тетя Люба как? — осторожно закинул удочку Роман.
— Вот за что я свою мать уважаю, Романыч — так это за то, что она не любит капать на мозг, как ты, например, и навязывать свое мнение. С утра она озаботилась, что моя комната нам будет маловата, сегодня двигаем мебель, таскаем тряпки из ее комнаты в мою и обратно, а завтра заселяем Марину с Дашкой. Матушка будет пока спать в Катюхиной комнате, а после в мою переедет.
— То есть, вы с Мариной пока не вместе?
— Ромуальдо, ты прям старый извращенец! Дай оклематься человеку! Мы с ней пока мало пообщались, она молчит все время, но радуется мне, я вижу.
— Совет, да любовь, — благословил Роман. — Я же просто переживаю за тебя.
— Да я знаю, — успокоил его Павел. — Только тебе, по старой дружбе и позволил высказаться, а другому сразу бы набил морду, и потом, считай, что твой благородный порыв я заценил: кто, если не родственники скажут тебе правду в глаза.
Барховцев тихо рассмеялся и отключился, на душе стало легко. Ловко тетя Люба его использовала в своих целях! Ну да ладно, пусть Пашка будет счастлив с Мариной, ей крепко досталось от жизни, возможно, тихую семейную гавань она воспримет, как награду за перенесенные страдания. Роман убрал телефон в карман джинсов и оглянулся.
Его сестра уже вернулась и с виноватым видом тихонько стояла на пороге кухни.
— Я не могу с вами уехать.
— Как это не можешь? — не принял отказа Роман. — Еще как сможешь, к тому же, это не обсуждается, отец тебя ждет не дождется.
Марина помолчала. Слова, которые она подготовила, пройдясь по морозу, как нарочно вылетели из головы, а ведь несколько минут назад она так складно, уверенно и убедительно проговаривала их самой себе, закрепляла, поднимаясь по лестнице, и уже готова была выпалить их в лицо свежеиспеченному брату, но тот, как нарочно, разговаривал с кем-то по телефону. Постояв всего две минуты в дверях, посмотрев на высокую фигуру чужого бородатого мужчины, занявшего собой всю кухню, Марина упустила ниточку разговора, за которую держалась всю дорогу и убедительные слова разбрелись в ее голове, как дикие козы по горам, а те, что она произнесла, самой показались жалким лепетом.
— Ксюха останется одна, ей некуда идти.
— Ладно, убедила, — согласился Барховцев. — Пусть Ксюша остается в этой квартире. Потом, если захочешь, ты сможешь оформить ей временную прописку, чтобы все было законно, или подписать дарственную — тебе эта квартира уже не нужна.
Глаза Марины вспыхнули интересом, но тут же погасли.
— Она одна не сможет, она же не работает — ей не на что будет жить.
— Ну так пусть выходит на работу, — предложил Роман.
— Ее не берут никуда! — голос Марины наполнился слезами. — Больше недели нигде не держат! Она… Она больна, понимаете?!
Барховцев чуть не рассмеялся, но вовремя себя удержал. Сестренка стояла перед ним такая маленькая, трогательно-беспомощная, по-детски наивная, просто трудно поверить, что ей уже двадцать два года — рассуждения, как у шестнадцатилетней дурочки. В загадочную болезнь Ксюши он не поверил ни на грош, то есть, он согласен был, что она больна — болезнь под названием наркомания видна невооруженным взглядом — а ты, Марина-простушка, жалей ее, работай в три смены, таскай еду из столовки, снабжай деньгами на ханку и на косяки.
— Чего ты перед ним стелешься? — прошипели сзади. Ксюха услышала голос подруги и вышла из комнаты. — Не говори ему ничего! Если не хочешь с ним ехать — нечего оправдываться — это его проблемы! Явился тут!
Барховцев открыл было рот, чтобы растолковать Ксюше, какие у нее начнутся проблемы через часок-другой, но тут в дверь позвонили: самоуверенно, нагло, по-хамски.
— Вы ждете кого-нибудь?
Девчонки помотали головами: Марина испуганно и тревожно, Ксюха — подозрительно задумчиво. Роман понял, что у него действительно появилась неожиданная проблема — вот она, стоит вместе с ним в прихожей, одетая в чужую майку-борцовку, и пока она рядом с его сестрой, вот такие внезапные звонки будут их преследовать постоянно.
— Открывай, сука! — в дверь долбанули ногой. — Думала, не найдем тебя?!
— Идите в комнату, — прогнал девушек Роман.
Те поспешно скрылись. Барховцев посмотрел в глазок и удивленно поднял брови. На площадке, держась друг за друга стояли два молодых парня-алкоголика, причем один из них все еще поспешно допивал свою бутылку. Роман открыл дверь.
— Ну?
Алкаши чуть отступили перед ним и принялись обсуждать друг с другом.
— Этот парень?
— Не-а, тот хромой был.
— А это тогда кто?
Обсудив, они снова уставились на Барховцева.
— Мужик, а ты кто?
— Там одна из девок должна нам деньги, — икнув, сообщил один из них. — Пускай отработает!
— Или гонит бабло, — предложил выбор другой.
Роман поддернул вверх рукава джемпера.
— А я предлагаю другой выбор: или вы уходите отсюда сами и забываете дорогу, или я вам помогу спуститься с лестницы.
— Не, мужик, их же там двое, нам только одна нужна.
Ох уж эта Ксюха.
И с Мариной все это ханжество - они же не знают, что она действительно только танцевала. Рома все-таки патриархальный дриопитек(