Словарик. Опыт. В.

  Виталь Демьяныч. Его – за глаза, конечно, - иначе и не называли. В глаза рявкали: «Товарищ прапорщик!» Он всегда этого как бы слегка пугался. Мы служили в то время, когда на звание прапорщика были переведены все сверхсрочники: и сержанты, и старшие сержанты, и старшины. До этого Виталь Демьяныч был старшиной по званию.
   Он и по должности был старшиной нашей группы. Мне кажется, звание «прапорщик» ему не нравилось, хотя всем и прибавили за две маленькие звёздочки на погонах по десять рублей в месяц.
   Мне это звание и до сих пор не нравится. В дореволюционной армии прапорщик – это был чин для молодёжи, причём, во время Первой мировой войны, молодёжи, случайной в офицерской среде, подготовленной на скорую руку. «Курица не птица, прапорщик не офицер!» - тогда эта поговорка и возникла.
  Как всегда у нас, хотели, как лучше, – поднять престиж сверхсрочников, сделать их «почти» офицерами. По-моему, для таких старшин, каким был Виталь Демьяныч Алексеев, это обернулось некоторым унижением. Даже чисто лексически – невольно уважительное «товарищ старшина» превратилось в невольно насмешливое для сорокапятилетнего человека «товарищ прапорщик», то есть, между прочим, если перевести на современный русский язык, «товарищ знаменосец».
  Виталь Демьяныч был добр и слабохарактерен. Эти качества совсем не свойственны должности старшины, а вот поди ж ты!.. Я не помню ни одного случая, чтобы он объявил кому-нибудь хоть один наряд вне очереди. Когда он сердился на беспорядок, он обычно начинал теребить себя указательным пальцем за левое ухо, словно тренькая на струне балалайки, и бормотать:
  - Алёши все, Алёши!..
Откуда взялась такая привычка, неизвестно, но привычка была устойчивой. Правда, она никого не пугала. Мы просто старались его не очень сильно огорчать.
  А слабохарактерен Виталь Демьяныч был до того, что абсолютно терялся в присутствии офицеров – как правило, между прочим, более молодых, и уж совсем ему не начальников. Однажды я печатал на машинке под его диктовку «бирочки для шкафчиков» в каптёрке, и в это время в канцелярию заглянул капитан Володзько. Я и не подумал вставать – мало ли офицеров заглядывали ко мне, в канцелярию, по делу и без дела? А Виталий Демьянович принял строевую стойку, попытался отдать честь, сообразил, что без фуражки, окончательно смешался и потерялся. Володзько ушёл, Виталий Демьянович пробормотал:
  - Совсем я что-то того… - и не сразу смог вернуться к диктовке «бирочек», вынужден был отдышаться.
  Мы любили его. Не вспомню, чтобы кто-то называл его «кусок». Он, между прочим, захватил самый конец войны (был призван в конце сорок четвёртого) и уже подлежал пенсии по выслуге лет – переслуживал. Тогда он казался нам, в общем, стариком, хотя ему было ещё далеко и до пятидесяти.
  Интересно, что прапорщика Сороку, старшину соседней группы, ровесника Виталия Демьяновича, тоже пожилого фронтовика, солдатики искренно ненавидели и иначе как «кусярой» за глаза его не называли. Тот был гораздо более хрестоматийным старшиной, вякал, раздавал наряды направо и налево… При этом – не отнять! – все свои старшинские обязанности выполнял предельно чётко. Но всё равно солдаты его ненавидели, и жизнь их была полна. Кстати, я не помню, как его звали по имени-отчеству, а может, никогда и не знал.
  А мы своего Виталь Демяьновича любили, и это тоже добавляло полноты в нашу жизнь. И сейчас добавляет. По крайней мере, в мою.