Город затянут мелкой сеткой ноябрьского дождя.
В сотый раз пытаюсь открыть твой ярко - фиолетовый зонт, но и эта попытка снова не увенчается успехом.
- Выбрось …- голос дрожит. – Его уже ничто не спасёт, как впрочем, и нас.
Ты ещё плотнее прижимаешься ко мне, и я ощущаю неровное дыхание и тепло. Наш сумасшедший поцелуй, привлекает внимание случайного прохожего. Он удивленно смотрит на такое безрассудство, и продолжает свой путь.
«Интересно, что он подумал о нас?»
Наши пальцы переплетены и я всё ещё сохраняю молчание, хотя одно моё слово может изменить течение двух судеб. Слово, после которого обломки разрушенной жизни могут сложиться кирпичиками в крепкие стены.
Но я так давно рисую серым, что, кажется, ненароком закрасил его когда-то. Замалевал другими словами своих драм, которые имеют оглушительный успех у читателей и испепеляющий эффект для моей собственной жизни. Мое мироощущение извратилось страданиями, чередой потерь, которые я создал сам. С тех пор, как её не стало, в один из таких же дождливых дней. Она сожгла книгу наших чувств, а заодно и моего существования. И я перестал ждать, разучился любить. Бесконечно воплощая в разных обличьях на страницах своих произведений, я словно оживлял буквами и знаками её - единственную, моё утраченное счастье. Я существовал в них рядом с ней, снова, и снова пытался научиться её отпускать.
И так длилось много лет. До тех пор, пока ты не ворвалась в мою реальность с этим красочным зонтом: фиолетовый – цвет вечного противостояния страсти и сдержанности, символ трудных постижений. Помню, как сейчас, то выражение твоих огромных по-детски откровенных глаз, и голос, переполненный стеснением:
- Я так мечтала о вашем автографе... Но весь тираж, к сожалению, уже распродан...
Как называлась та книга? «Люби и умирай» - быстро находится ответ. Ты выглядела такой потерянной в этой наивной печали.
- Что ж, я бы, пожалуй, мог расписаться на вашем зонте перманентным маркером… - вырвалось у меня, но предложение пришлось весьма кстати.
Улыбка коснулась твоих приоткрытых пухлых губ. И я невольно улыбнулся в ответ. Вряд ли ты догадывалась о том, как долго со мной не происходило подобного: желания ответить на посланные кем-то в мой адрес эмоции радости и участия. Я не осознавал тогда, что заодно с той улыбкой я вручил тебе надежду. И ты осталась со мной. Светом, которого бы хватило согреть весь мир, но, всё же, ему было не под силу проникнуть в мою одинокую пещеру отчаяния.
Я волевым усилием размыкаю наши руки, разрываю нить связи, которая день за днём удерживала меня на плаву. Но теперь настала пора окончательно погрузиться в своё море дымчатых облаков.
Нужно идти быстрее, необратимо удаляться от тебя, чтобы не поддаться вредоносным желаниям – остаться, завладеть тобой, допить до дна. Нет, я не позволю себе разрушить и твою жизнь.
Мой блуждающий в серости городского пейзажа взгляд внезапно улавливает аметистовое пятно – твой сломанный зонтик, который я нечаянно захватил с собой. Может быть, оставить его, сохранить на память? Вот и полустёртый след моего автографа. Уголок рта предательски ползёт вверх – всё стирается и исчезает.
Но тут я случайно замечаю, что надписи две: одна возле другой. Силюсь понять значение той, что принадлежит не мне. И, наконец, зрение доносит его до мозга: «Аimer et Vivre».
Воспоминания о тебе поражают сознание молниеносно, как обжигающий разряд тока. Я ощущаю, как трещат каменные стены моей пещеры, как сквозь разломы проникает острый горячий луч. И в следующее мгновение, словно очнувшись от векового сна, я бегу. Бегу, раздавливая стальную гладь бесконечных луж. А в висках стучит, кричит осипшим голосом, разрываясь на слова каждым глухим ударом измождённого сердца, твоё пророческое послание: «Люби. И. Живи».
