И всё! Прыжок каждый раз выполнялся точно и красиво. Иван Павлович даже сказал бы «изящно». Однако добиться этого изящества не могли ни парни, которые после прыжка с шумом приземлялись на толстый мат всей своей массой, ни высоченная и длинноногая Седокова. Последняя с «козлом» была в очень даже большой дружбе. Но так красиво эстетично прыгнуть, да чтобы ещё и руки после прыжка плавно сами собой поднялись вверх, словно лебединые крылья – этого ей не удавалось даже после дополнительной часовой тренировки в спортзале. Более того, иногда Светка вместо того, чтобы с легкостью перемахнуть через «козла», оттолкнувшись от трамплина, садилась на него верхом. Это неизменно вызывало шквал эмоций и хохота, поэтому чтобы пореже попадать впросак, рослая девица старалась заниматься в спортзале дополнительно, оставаясь иногда после уроков на дополнительный час. Тренироваться больше Иван Павлович не то, чтобы не рекомендовал – он просто не разрешал этого делать, боясь за неокрепшие подростковые организмы. Некоторым ученикам только стоило дать волю – и они бы «зависали» в спортзале часами. Но Иван Павлович прекрасно знал, что это может кончиться растянутыми связками и перетруженными мышцами. Поэтому для дополнительных занятий спортзал открывался строго в шестнадцать ноль-ноль – и только на один час. Кроме того, школа была не спортивная, а самая обыкновенная, общеобразовательная, поэтому Иван Павлович не считал нужным требовать от своих подопечных заоблачно высоких результатов. Для этого, как он небезосновательно полагал, были школы Олимпийского резерва.
Машка появилась на дополнительных занятиях всего один раз. Проболтав минут десять в раздевалке с подружками, она тем самым сократила себе продолжительность не включенной в расписание уроков тренировки. Разминалась в зале она недолго. Разминка состояла из приседаний и растягивания икроножных мышц, да попыток подтянуться на шведской стенке. Подтягивания эти, как и предполагала сама Машка, не только не дали хоть каких-нибудь результатов, но и не принесли никакого удовольствия. Поэтому, посидев недолго на длинной синей скамейке, она подтащила к «козлу», который одиноко стоял недалеко от приделанных к полу брусьев, чёрный громоздкий трамплин и сделала несколько прыжков, неоспоримая элегантность которых заставила на какое-то время замолчать находившихся в зале одноклассников. Затем, оттащив трамплин на прежнее место, Машка, до которой доносились восхищенные возгласы мальчишек и девчонок, произносимые шёпотком, покинула зал.
Больше на дополнительных занятиях по физкультуре её никто не видел, да и что было без толку ходить и выполнять то, что и без дополнительных усилий давалось, словно само собой? А то, что не давалось – исправлять Машка и не собиралась. Уж такой у неё был характер: она считала, что то, что ей было дано от природы – это было как бы её личной собственностью. А уж то, что не дано – значит, ей это просто не надо. Так чего же терять время да измываться над телом? Не дано – и не дано. И баста!
***
- Лыжню! – то и дело доносились выкрики с лыжной трассы, где была дистанция, которую проходили мальчики. Машка лыжню не просила, потому что Седокова была достаточно далеко от неё. Остальные одноклассницы безнадежно отстали от двух первенствующих лыжниц.
Хотя Светкина синяя куртка маячила впереди где-то метрах в пятнадцати, Машка сдаваться не собиралась. Расстояние между ними то сокращалось, то вновь увеличивалось. Со стороны эти гонки были похожи на детскую игру под названием «Поймаешь – не поймаешь».
- Ну куда же ты, милая? - со злостью спрашивала Машка длинноногую бегунью Светку, обращаясь на весьма почтительном расстоянии к Седоковой, зная, что та её ни за что не услышит. После таких самоличных «подстёгиваний» Машке и вправду удавалось ненадолго приблизиться к сопернице, но проходила одна-две минуты – и расстояние возвращалось на прежний уровень. Светка бежала легко, она даже ни разу не оглянулась на Машку. Ах, как Машка хотела вот так же спокойно и уверенно пройти всю дистанцию, ни разу не оглянувшись назад! Не оглянувшись, зная, что равных соперниц ей просто нет!
Самой Машке гонка давалась тяжеловато. Постоянно сбивалось дыхание, ноги иногда проезжали не то расстояние, на которое рассчитывала юная лыжница, а всё потому, что она неправильно отталкивалась палками, иными словами «частила» упираясь железными крючковатыми наконечниками в истыканный по бокам другими лыжниками снег. Но Машка была упрямой, и, по всей видимости, именно это упрямство и выручало её на лыжной трассе.
Это были не прыжки через «козла» в спортивном зале, где всё получалось само собой. Здесь, если бы Машка даже очень захотела, «само собой» у неё ничего не получилось. Поэтому злость, которая нет-нет, да и слетала с губ, словно подталкивала её, и поэтому Машка периодически обгоняла словно саму себя. Она поставила себе цель: прийти к финишу второй, раз уж первое место было словно предопределено для Светки Седоковой. Второй, и только второй! – это стало её стимулом на всё время, пока продолжались соревнования. И она пришла, оторвавшись от Светки на десять с небольшим метров и показав разрыв во времени в три целых, семь десятых секунды.
Кому досталось третье место, Машка в тот день даже не поинтересовалась, а узнала об этом только из школьной радиопередачи на следующее утро. Впрочем, борьбы за третье место, как таковой, не было, потому что остальные девчонки, буквально с первых минут потерявшие надежду догнать Светку с Машкой, довольно долго безвольно ехали чуть ли ни целой толпой. И только потом, немного вырвавшаяся вперёд остальных Ольга Гребенькова, стала обладательницей диплома III степени.
***
На улице было темно и холодно. Мало того, там ещё взялась хозяйничать вьюга, завывая и разметывая по сторонам снег, так аккуратно убранный дворниками днём в небольшие искрящиеся на солнце кучки. Днём, увидев эти кучки из окна, Машка запланировала на следующий день пойти и поваляться в снегу, прихватив для компании Андрейку со второго этажа. Андрейка приехал на каникулы к своей бабушке, которая позволяла внуку гулять целыми днями. И хотя родители добросовестно снабдили не особо усидчивого в учёбе Андрея учебниками, «Родная речь» и «Математика» так и остались лежать в коридоре, в старом ранце. Прибегающий с улицы домой только пообедать, Андрей про них даже ни разу не вспомнил, а бабушка, у которой были свои взгляды на проведение зимних каникул, скорее всего, делала вид, что не помнила. Но теперь, после того, как вьюга навела в их небольшом дворе свои порядки, Андрею по всей вероятности так и пришлось бы засесть за решение примеров по математике, потому что пойти и поваляться в снегу после такой пурги представлялось маловероятным.
Приближался Новый год. В отличие от улицы у Машки дома было тепло, но как-то неуютно. Когда ещё была жива бабушка, она часто пеняла Машкиным родителям: мол, завели ребёнка, как какую-то вещь; дескать, ни занятий, ни общения дитя не видит. Впрочем, Машка давно уже привыкла к такому положению вещей. Картина повторялась каждый год с неизменной точностью. Мать с отцом уходили встречать Новый год к каким-то дальним родственникам, которых Машка даже не знала. Дочку с собой они не брали. Не взяли и в этот раз, оставив её дома с наполовину глухим дедом, строго наказав ему, «не баловать ребёнка и уложить его в десять часов, как положено».
Обычным временем, в которое «как положено» Машку укладывали в постель, было девять часов. Но ради Нового года родители «проявили милость», одарив единственную дочь дополнительным часом, в который можно было бодрствовать. Сказать, что Машку воспитывали в спартанских условиях было нельзя, но бабушка в своё время была права, сравнивая появление в доме новорождённой Машки с диваном или шкафом: Машку завели, считала она, потому что «так было надо», потому что «так было у всех». Правда, к бабушкиному ворчанию родители особо не прислушивались, неизменно поступая так, как считали нужным только они.
Пробило девять часов. Это значило, что Машкина свобода должна была закончиться ровно через час. Дед очень любил Машку. Он даже детские книжки ей читал на ночь, несмотря на то, что в последнее время плохо слышал даже свой собственный голос. Но он был настолько пунктуален в своих действиях, что Машка даже не сомневалась: раз родители велели ему уложить её в десять часов, это повеление будет исполнено с точностью до секунды.
Правда, была в доме одна вещь, которую родители оставили Машке, чтобы она не скучала и не чувствовала себя совсем покинутой. Это была высокая пушистая ёлка. Елка эта была самой настоящей, от неё чудесно пахло хвоей, и под ней стоял самый настоящий Дед Мороз в толстой блестящей шубе и такой же шапке. Наряжали родители ёлку обычно сами, потому что боялись, что непоседа-Машка разобьёт какую-нибудь игрушку. Поэтому когда Машка слушала рассказы друзей о том, как они вместе с родителями, а ещё с кучей других родственников вместе наряжали новогоднюю красавицу, она втихаря им завидовала. Ей дозволялось только любоваться на уже повешенные на ёлку шары, снеговичков, мальчиков-барабанщиков и мишуру. Дед в украшении ёлки обычно участия не принимал, поэтому Машка выходя из его комнаты уже после того, как ёлка была наряжена, только восхищённо ахала. Сердце её начинало биться учащённо, и она даже забывала обидеться на родителей, которые в очередной раз сотворили в своей комнате такую красоту, но сотворили без неё!
Сейчас, когда дома никого не было, если не считать деда и пёстрой кошки Мурки, Машка, недолго думая, забралась под ёлку, на которой горели, светились и переливались аж две гирлянды: старая – оставшаяся ещё чуть ли ни с дедовой молодости, и новая, которую купили в универмаге за месяц до Нового года.
Надо сказать, что старая гирлянда нравилась
Приятно такие отзывы получать. 
