СОП (или как я однажды работал лесником)

заинтересовал Таньку рассказ о полевых практиках на факультетских учебных станциях, которые ей, счастливой, ещё только предстояли. О живописном месте, рядом с которым находилась зоостанция Казанского университета, там где Свияга впадает в Волгу, стоит рассказать особо. Вид, открывающийся с высокого, изумрудным косогором сбегающего к воде берега, величествен и прекрасен – мне кажется, это самое красивое место в Татарстане. Напротив слияния рек раскинулся остров – возвышенная часть города Свияжска. Всё, что осталось от него после заполнения Куйбышевского водохранилища. На острове сиротливо высились полуразбитые монастырь и два храма (церкви и обитель сейчас отреставрированы и используются по назначению). Этот незабываемый пейзаж вдохновил знаменитого художника Константина Васильева, жившего и творившего в поселке Васильево, что напротив зоостанции через Волгу, на написание известной картины «Свияжск». Художник запечатлел живописный берег и вид на остров, подчеркнув торжественность пейзажа одинокой женской фигурой, облачённой в развевающийся на ветру красный сарафан. На заднем плане – гладь широкого разлива реки, окаймлённой дальней панорамой бескрайних, уходящих за горизонт лесов Заволжья, отражает в себе бездонную голубизну неба, подёрнутую легкими облачками.
  Вспомнилось, как на той зоостанции мы, юные романтичные первокурсники, ходили на рассвете купаться. Как девчонки из нашей группы сбрасывали одежды, нарочито строго наказывая нам, ребятам: «Не подсматривайте!» И, игриво бултыхая ножками, входили в воду, которая после бодрящей предрассветной свежести казалась парным молоком. Но, разумеется, мы тайком любовались, как первые лучи солнца, вынырнув из-за горизонта, запутывались в мокрых волосах наших русалочек, окрашивали их точёные фигурки в неестественно розовый цвет, а капельки воды, преломив солнечный свет, задорно разбегались по телу россыпями маленьких бриллиантиков…
  – Ну-ну, чего замолк-то? – Танька с недовольством в голосе напомнила о себе: оказалось, что я, погрузившись в воспоминания, как в сновидение, уставился в одну точку на стенке и замер с улыбкой на застывшем лице.
  – А, да-да, – очнулся я и, кашлянув, огляделся по сторонам.
В полумраке, при свече, в отблесках огня из весело потрескивающей печки моя «подопечная» стала мне казаться хорошенькой.
  Смеркалось, потихоньку наваливалась темень за окном – вот-вот должны были вернуться наши защитники природы. Я затянул свою любимую сказочку про 99 зайцев. И, закончив её, услышал Танькин вердикт, после которого не то что общаться, видеть её не захотелось.
  – Знаешь, ты такой дурак! Я всегда считала, что пятикурсники все такие взрослые, серьёзные!..
  – Ну, что ж, девчушка, – помолчав пару секунд, переваривая услышанное, ответил я. – Спасибо тебе. Что я могу сказать? Вообще-то, все люди разные: одни – серьезные, немногословные, другие – веселые, разговорчивые. Поживёшь ещё – узнаешь. Я, понимаешь ли, торчу тут с тобой, развлекаю, кормлю, разве что сопли тебе не вытираю. Ты сидишь довольная, сытая, в тепле, а ведь ещё вчера устроила нам «концерт по заявкам». Да-а, уж… Не ожидал… Ещё раз большое спасибо!
И, отвернувшись от неё, прилёг. Замолкла и Танька. В тишине, разбавленной лёгким потрескиванием печки, я услышал её всё более и более усиливающееся сопение, потом тоненький всхлип и, наконец, громкое: «Прости, пожалуйста!!! Прости!!!» –  и горький, с надрывом плач.
  Я глубоко вздохнул, почесал затылок и снова уселся, уставившись на Таньку. Успокаивать не хотелось – не отошёл ещё от её обидных незаслуженных слов. Но и рёв тоже угнетал. И тут снаружи раздались голоса, смех, топанье ног. В клубах пара в избушку ввалились заиндевевшие Саня и Лёха, лица их были красными от мороза, но довольными. По ним читалось: день прошёл удачно. А тут ещё и в тепло сразу, и пожрать уже готово – замечательно! Только рёва они никак не ожидали услышать.
  – А у нас что, слёзы каждый день по расписанию? – строго спросил Герасимов. – Что тут у вас случилось?
  – Да ничего особенного, – отвечаю. – Так, небольшие педагогические мероприятия.
  – А-а, ясно – ну, это полезно.
  «Отважная дружинница» перестала реветь, только резко всхлипывала, судорожно вздрагивая и протирая кулачками мокрые глаза – перед командиром, от которого полностью зависела её поездка в вожделенный Байкальский заповедник, нюни распускать не полагалось.
  Поужинали. Вечер коротали в разговорах. Саня с Лёхой показали на карте какие квадраты обследовали, сколько и какой живности определили. Рассказали, что следов браконьеров не обнаружили – северная часть заповедника была наиболее удалена от населённых пунктов.
Потом, переглянувшись, обратились ко мне:
  – Петь, нам бы втроём завтра потропить: тяжело вдвоём-то.
  Я опешил:
  – Вы что, мужики, неужели решили, что мне здесь нравится сидеть?! Да и Танька, по-моему, в полном порядке. Завтра же иду с вами!
  Танька, подняв глаза, часто-часто заморгала:
  – Да-да-да, ребята, конечно. Я приберусь, и поесть приготовлю, и печку буду топить, и дровишек принесу. А у тебя, Саша, вон штаны порвались, снимай, я зашью!
  – Добро. Только от избушки не дальше, чем на десять метров! И смотри, не запали её!

*  *  *
 
  Оставшиеся дни я с удовольствием изучал заповедную тайгу, помогал чем мог СОПовцам, добросовестно топтал глубокий снег. Сказать, что Саня Герасимов молодец – значит не сказать ничего. Я не встречал людей, которые бы так разбирались в шарадах многочисленных звериных следов. «Так, это – тот самый русак-двухлетка. След вчерашний, его я помню и по другим квадратам. Ишь, разбегался! Ага, лисица: след совсем свежий, видимо, нас учуяла, только что ушла. Ну, это, похоже, та же волчья тропа, что идёт на север». И так далее. Где-то он снимал с коры еле заметный клочок шерсти и, помяв его и понюхав, называл хозяина. Где-то, достав спичку, клал её на снег между отпечатками лап. И всё вполголоса рассказывал и рассказывал Лёхе, тот кивал, тоже щупал кусочки шерсти, ковырял кору на деревьях, определял по компасу направление следа. Затем доставалась карта, что-то сверялось, что-то записывалось карандашом на бумагу в планшете.
  Я внимал этим премудростям вполуха. Понимал лишь главное: существуют специальные методики определения численности разных видов животных по паутине их следов. Меня всегда завораживали названия изучаемых «охранниками» дисциплин: лесоведение, луговедение, охотоведение... Но тут отчётливо понял: всё это – не просто так.
  За четыре дня мы истоптали изучаемый сектор заповедника вдоль и поперёк, даже заглянули на соседний – вдруг кого-то из наших увидим. Или браконьеров. Но никого не встретили. А девочка наша старалась изо всех сил: в избушке всё блестело, к нашему приходу всегда был готов ужин, печка протоплена, дровишки аккуратно уложены. Ну и ко мне она стала проявлять подчеркнутые учтивость и уважение – учение пошло впрок.
  За день до нашего возвращения в Галашки Саня устроил, как принято говорить у туристов, «днёвку»: что-то нужно было починить, подлатать, пополнить после себя запас дров, да и просто отдохнуть перед обратным марш-броском. Внимательно наблюдали за Танькой, оценивая ее состояние.
  И вот ранним утречком мы, позавтракав и поклонившись гостеприимной избушке, двинули назад. Бог послал погожий солнечный денёк, осадков за весь период нашего пребывания не было, рюкзаки заметно похудели, поэтому по своей же лыжне добрались до Галашек очень резво. Танька на этот раз не подкачала. Но лишь когда впереди мелькнули между ёлок первые деревенские избушки, Герасимов шумно выдохнул. Затем тихо, но зловеще прохрипел мне: «Ох, и выдам я Ленке Рощиной: это она мне подсунула Таньку!..»
  Контора Сулемского лесничества, к которому относился Висимский заповедник, размещалась в одной из изб. Здесь мы встретились с остальными СОПовцами. Ни у кого не случилось никаких происшествий, все были рады встрече. На грузовиках добрались поздно вечером в Висим. Ввалились к Ляйсан голодные, уставшие, но счастливые. Выяснения отношений Герасимова с Рощиной я не видел, но заметил, что они стараются не замечать друг друга. Танька растерянно посматривала на обоих. Ладно, думаю, история окончена – сами промеж себя разберутся. Только однажды, во время ужина у Ляйсан, Саня перед всеми громогласно со смехом изрёк: «Ну, Таня, расскажи, как медведей за уши ловила!» Юная «медвежатница», надув губки, опустила глаза. «Штатная» журналистка дружины Кащеева что-то лихорадочно переписывала из блокнота в блокнот.
Накануне отъезда Герасимов с руководителями других групп сдали в контору все данные по обследованию территорий. Утром мы двинули в Нижний Тагил, а оттуда – в Свердловск.
Через день в УЛТИ начиналась Всесоюзная студенческая конференция дружин охраны природы. Мне было любопытно глянуть на студентов – энтузиастов своего дела. И я не обманулся в ожидании абсолютного позитива: сотни светлых, умных лиц с увлечёнными искрящимися глазами. Делегаты (многие были знакомы друг с другом) радовались встрече. Честное слово, мне стало так хорошо, что захотелось их обнять – каждого поодиночке и всех вместе. Думалось, что защита природы в нашей стране в надежных руках. Были и печальные моменты. По традиции, конференция началась с минуты молчания в память о студентах – защитниках природы, погибших от рук браконьеров при исполнении своей добровольной миссии…

  Спустя три года после окончания университета я увидел Саню Герасимова по телевизору в очень популярной некогда программе «Взгляд». Шёл рассказ о Бадхызском заповеднике в Туркменистане, которым он руководил и где навёл образцовый порядок.
А Таньку, сразу после возвращения из Висима, я встретил в нашей общаге. Она буквально затащила меня в гости, представив соседкам по комнате, таким же зеленым первокурсницам, «большим другом». Ладно, думаю, на здоровье. За кружкой чая я подробно рассказал о большом вкладе Татьяны в дело защиты уральской природы, не скупясь на комплименты в её адрес. Она, сияя, глядела сверху вниз на раскрывших рот подружек. И только уходя, я вполголоса сказал ей: «Ну, а уж как ты «ловила медведей за уши», расскажешь им сама». Она, привычно опустив глазки, промолчала. На том и простились. Больше я с Танькой никогда не встречался. По отрывочным сведениям узнал, что на пятом курсе она вышла замуж за Лёху. Дай бог, чтобы всё у них было хорошо, чтоб добрым словом вспоминали «наше зимовье». Но удалось ли ей тогда попасть в Байкальский заповедник, я так и не узнал.