Филька Пряников любил читать много и не всегда прочитанное ему нравилось. Редко он вообще не понимал содержание некоторых книг, но уж такая была у него привычка – вредная, как часто выражалась мама, Анисья Тихоновна, по этому поводу, увидев сына с очередным толстым томиком в руках – читать любую книгу от корки до корки. И не важно, что сюжет не интересен и скучен. Отдавал он предпочтения тем книгам, в которых были выражения, но не те, какими обмениваются во дворе отцы друзей при встрече, делясь впечатлениями от прошедшей рыбалки или во время игры в домино.
Он любил книги, пестревшие крылатыми выражениями или афоризмами, как летний луг покрытый бабочками, так однажды высказался папа, Лука Олегович; больше всего Фильке нравились мысли древних мудрецов на латинском языке, который звучал для него волшебной таинственной песней. Не только скупую точность и строгую лаконичность находил в них Филька, но и сдержанную прелесть латинского алфавита. Буквы содержали в себе скрытую красоту написанных ими человеческих мыслей на бумаге.
По недолгому размышлению, Филька завёл блокнот, изготовил самостоятельно из толстой общей тетради, обрезав лишнее по краям. За прошедший год не одно крылатое высказывание, прочитанное в книге, нашло своё место на страницах блокнота; как он сам говорил, тайной книжки забытых знаний. Почему именно забытых, Филька не смог бы доступно объяснить ни себе, ни кому-нибудь другому, найдись такой и рискни задать наводящий вопрос на заданную тему.
Фильке нравились многие записанные мудрые мысли, но особенно нравилось это: «Silentium aurum est», молчание – золото. Было это связано, возможно, с особенностью его характера. Мальчиком Филька рос общительным, разговорчивым, хлебом не корми, дай поговорить, но очень многое носил в себе, не выставляя напоказ, что творится у него на душе.
В учёбе ему не везло, не давались знания, хоть тресни, сколько ни бился, но гранит науки оказался не по его зубам. Твёрдый троешник, так говорила родителям Алла Максимовна, классный руководитель. При этом каждый раз подчёркивала, что их сын мальчик способный, не сказать, что ленивый, его, дескать, нужно растормошить или как клубок распутать, найдя конец нити, за которую потянешь и так далее.
Анисья Тихоновна укоряла сына, попеняла ему, мол, в кого он такой уродился. У неё одни четвёрки и пятёрки в школе были. Отец окончил школу на отлично. Выучились, хорошая работа, уважение; а в кого он уродился и что будет с ним, когда повзрослеет, она просто теряется в догадках.
Филька шмыгал носом, во время таких бесед у него непроизвольно из носа текло, не зная как объяснить, в кого он пошёл; обещал подумать над предложением мамы взяться-таки за ум и подтянуться в учёбе.
Жизнь школьная текла ровно, как шарик по наклонной прямой. Когда вызывали к доске, отвечал. И глядя на очередной трояк, успокаивал сам себя, мол, ну и что, что звёзд не хватаю, но мне и на земле уютно.
Так и себе Филька, строго по устроенной парадигме, поэтому сильно удивился, когда Алла Максимовна предложила ему задержаться после занятий. – «Удивлён?» - спросила она. – «Да», - ответил он. – «Хорошо», - сказала она и раскрыла лежащую перед нею тонкую папку из синего пластика. Что уж тут хорошего, мелькнуло в Филькиной голове. – «Это заявка на участие в общегородской математической олимпиаде. Мы внесли в неё лучших учеников». Филька промолчал, полученная информация не внесла ровным счётом ясности, что хочет от него классная. – «Я внесла и тебя». – «Почему?» - напрягся Филька. – «Я ожидала именно такую реакцию, - улыбнулась Алла Максимовна и повторила вопрос: - Удивлён?» - «За что мне это счастье?» - пожал плечами Филька. И Алла Максимовна объяснила, что его кандидатуру внесла она, что это не ошибка, потому как отличница Леночка Первозванная принимает участие в другом мероприятии, а он просто примет участие, успокоила, дескать, задания на олимпиаде будут не сложными, в основном на сообразительность. – «У тебя с сообразительностью всё в порядке, Филя, - завершила речь Алла Максимовна, - поэтому, думаю, ты справишься». – «А если не справлюсь?» - не зная на что надеясь, спросил Филька. Алла Максимовна несколько минут строго смотрела на него вдумчивым взглядом. – «Если не справишься, то…» Что под «то» подразумевала классный руководитель, Филька так и не узнал.
Конечно, дома слова об участии на математической олимпиаде произвели шок на родителей. Но Филька объяснил после того, как улеглись волны, что его включили для галочки. – «Ну что ж, на других учеников посмотришь, - констатировала мама, - и себя покажешь».
Без ураганного волнения встретил Филька утро знаменательного дня в своей непростой, но и не сложной школьной жизни. «Подумаешь, - с лёгким равнодушием рассуждал мысленно Филька, прохаживаясь по огромному холлу Дворца Творчества, наполненного гулким гулом голосов, где проходила Олимпиада, всматриваясь в радостно-весёлые лица участников, своих сверстников и тех, кто старше, мальчишек и девчонок, с оптимистично-возбуждённым огоньком задора и куража в глазах, смело смотрящих вперёд. – Важна не победа, а участие, - и тут же признался себе, вздохнув с сожалением: - Это оправдание неудачника».
В просторном актовом зале Дворца Творчества все места были заняты. Некоторые стояли возле стен, активно перешёптываясь между собой. Все ожидали напутственного слова от председателя комиссии.
На сцену вышла дородная дама, - председатель, пронеслось по рядам шелестом приглушённых голосов, - в строгом сером костюме, в туфлях в тон ткани на высоком каблуке, они зрительно увеличивали и так немалый её рост. Выкрашенные в огненно-красный цвет волосы аккуратно уложены. В руках она держала тонкую кожаную папку колеров государственного флага со словами напутствия к участникам Олимпиады.
После эмоционально-огненной речи участников развели по аудиториям, где на столах лежали письменные принадлежности и запечатанные конверты с конкурсными заданиями.
Шагая за девочкой из соседней школы, успели познакомиться на ходу, Филька вспомнил папины слова: «Ну, не наломай там дров. В смысле, не ударь лицом в грязь». И надо же было такому случиться, он запнулся на ровном месте. Неуклюже взмахнув руками, Филька, как подстреленная птица распластался на полу, больно ударившись лицом о пол. Послышался смех. К нему бросились на помощь. Десятки протянутых рук помогали подняться. Затем раздался высокий женский голос, вещавший, чтобы медсестре дали дорогу приблизиться к пострадавшему. Помимо слов соучастия и сопереживания, услышал Филька и такие: «Плохая примета. Да-да. Ничего лучше нельзя ожидать. Да-да. Плохая примета». Сквозь слёзы Филька пытался рассмотреть говорившего, но вокруг было столько народу и все говорили одновременно, так что затея оказалась пустой.
Зайдя последним в аудиторию, он сел за единственный свободный стол, почти возле подиума, где сидели члены комиссии. Спиной он чувствовал взгляды своих оппонентов, колкие и выразительные. Уселся с шумом на стул. Если с утра настроение, хоть какое-никакое было, то после инцидента оно тайно ретировалось. «Будь, что будет, - решил Филька, не наполняясь ни отвагой, не собираясь бросаться с шашкой на танки. – Важно – участие».
В числе кураторов Филька с удивлением обнаружил классного руководителя.
Когда участникам в очередной раз объяснили правила проведения Олимпиады и все сразу вскрыли конверты с заданиями и принялись за решения, она подошла к нему, наклонилась, якобы поправляя рукой бумагу, негромко произнесла: «Не сиди просто так, Филя. Понимаю, точнее науки не твой конёк, но я говорила, здесь задания на воображение. Импровизируй, изображай старание. Вспомни своё участие в школьном театре».
Поняв, что остался один против всех, не испытывающих к нему никаких чувств, кроме индифферентности, он приободрился. Не понурился, не скис, ознакомившись с заданием. Как противно шуршала бумага, когда он листал тонкую брошюру. В итоге он понял то, что ничего не понял. Буквы вроде бы родные русские, но смысла не понял. «Не вешать нос, гардемарины! – пропел он вполголоса строку из недавно просмотренного фильма. – Что сказала училка, изображай старание. Вот и буду старательно водить ручкой по бумаге!»
- Итак, - констатировал Филька, просмотрев повторно задания, - понять бы, каков ты из себя страшный зверь и с какого боку к тебе можно подступиться.
Но конкурсные задания оказались зверем туманным и размытым по содержанию. Как ни напрягал мозг Филька, подхода ни с какого бока не нашёл. Вздохнул, подумал, что с мельницами Дон Кихоту сражаться было намного проще, они находились перед ним во всей своей доступной простоте, не смотря на все его внутренние страхи, споря с ветром, крутились лопасти. По совету папы Филька прочёл эту скучную книгу и посчитал её откровенно скучной, не разделяя мнения отца о полезности данного романа на все времена и эпохи.
С большим энтузиазмом Филька со всеми участниками из его группы воспринял сообщение о перерыве и лёгком обеде, состоявшем из стакана молока, сдобной булочки со штрейзелем, шоколадки и одного апельсина.
Алла Максимовна во время перерыва, впрочем, как и прочие члены комиссии, осмотрела несколько работ участников. Узнать метод решения, проследить логический путь. Взяв в руки конкурсное задание Фильки, она откровенно расстроилась, увидев, что накалякал (именно так она подумала) её ученик. Но будучи оптимистом, сильно не огорчилась, зная хорошо своего ученика. И когда конкурсанты снова заняли свои места, подошла к Фильке и шепнула ему на ухо:
- Не думаю, что своим бездействием ты прибавишь себе уважения и авторитета родителей, одноклассников, школе. Хорошенько подумай, Филипп. Сдать чистые листы – равносильно, что расписаться в собственном бессилии.
Сказала, взъерошила волосы и больше к нему не подходила; хотя других учеников вниманием не обделяла.
Слова Аллы Максимовны Фильку задели. Вспоминая самые плохие слова, а их он узнал много, Филька костерил себя, будто рубанком доски строгал, только стружка по сторонам летела. Это не помогло. Он не собирался расписываться в собственной тупости, но никак не мог вникнуть в суть задач. Будто возникла глухая стена, её не обойти и не перепрыгнуть. Соответственно, он не мог найти способ решения. Захотелось плакать, сдержался, не мог показать собственную слабость остальным, так успешно расправлявшимся с заданиями, что в помещении стало жарко, как в доменной печи.
Сдерживая слёзы, он вдруг почувствовал чей-то пристальный взгляд, устремлённый на него откуда-то сверху. С потолка, откуда в принципе, никто не мог за ним наблюдать, кроме, разве что, ламп, но они не обладают они этой удивительной способностью.
Первая реакция, он насупился и уткнулся в листы, но смотрящий на него не прекратил своего занятия, чем сильно Фильку рассердил. Потерпев немного постороннее назойливое внимание, Филька поднял лицо к потолку, чтобы выразить своё неудовольствие.
Рот Фильки так и остался приоткрытым. К своему великому удивлению он увидел прямо перед собой
пропущено слово "жил"