– В какую?! – в исступлении крикнул он.
– Я не знаю!
Суини был обезоружен, однако все еще неудержимо рвался вперед – уже не тело, но его душа.
– Даже если б мы знали, где венчанье… даже если бы вы оказались там сейчас – что вы можете сделать? Только выдать себя!.. – продолжал убеждать его Энтони. Он старался заполнить словами угнетающую, напряженную тишину, сознавая, что в эту минуту молчание доведет его друга до безумия. – Вы слышите меня, мистер Тодд?..
Суини отошел вглубь комнаты и прислонился спиной к стене.
– Я должен был предвидеть это! – прошептал он, горящим взглядом устремившись в пустоту. – Сразу догадаться обо всем, как только вышел из тюрьмы! Ведь меня отпустили, потому, что она согласилась! Ее свобода – цена моей!..
Замявшись, Энтони попробовал найти слова, которые смогли бы его утешить, но рассудив, что это бесполезно, по-мужски протянул ему руку и серьезно спросил:
– Как вы намерены поступить?
Нелл с удивлением посмотрела на юношу: и откуда взялась эта зрелая рассудительность? Безусловно, у него был достойный пример!
Порою сдержанная дружеская стойкость убедительнее всяких утешений. И это возымело свое действие.
– Спасибо, Энтони. – Когда Суини Тодд ответил на рукопожатие товарища, его рука была вполне тверда.
Они вдвоем присели на крышку сундука.
– Я должен помешать ему… Сегодня же вечером. – Суини говорил спокойно, без тени гнева, но голос его был глухим.
– Позвольте мне быть рядом с вами! – воскликнул молодой человек.
– Нет, Энтони. Это слишком опасно. И не настаивай. Я должен пойти туда один.
– Но что вы сделаете? – Настойчивый вопрос был далеко не риторическим.
Суини подобрал упавший канделябр.
– Мне надо подумать, – ответил он только.
Понимая, что сейчас ему необходимо побыть наедине с собой, Нелли потихоньку вышла из цирюльни, и Энтони благоразумно последовал за ней. В теченье нескольких минут, которые тянулись дольше часа, им оставалось лишь гадать о том, на что способен решиться мистер Ти.
– Я подожду у вас, пока все не закончится, – заверил Энтони. – А лучше, – на всякий случай он понизил голос, – тайком пойду за ним и буду наготове!
Вскоре Тодд появился в пирожковой и спросил, где хранятся инструменты. Затем зажег фонарь и с полчаса возился в кладовой. Прислушиваясь к лязгающим звукам за тонкой дощатой дверью, миссис Ловетт пришла к заключению, что он подбирает железный рычаг, который заменит ему ключ. Ключ – под любой замок. Чтобы добраться до Джоанны, ему придется проникнуть в дом судьи, и если…
Раздался стук захлопнувшейся крышки, и Нелл поспешно отступила от двери.
Суини вышел из каморки, держа в руке небольшой сверток. Он был на удивление спокоен, как будто только что искал обычный гвоздь. Уж не приснился ли ей весь этот кошмар?.. Суини Тодд всегда умел держать себя в руках, но сейчас его сдержанность настораживала. Он словно заперся внутри себя – до нужного момента.
– Я закончил, – сказал он ей всего лишь два слова. И снова поднялся к себе.
Но миссис Ловетт было трудно обмануть, и все внутри нее болезненно сжималось при одной только мысли о том, для чего он берег свои силы. В нем зарождалось нечто неведомое ей – пугающее, скрытое в глубинах его духа, как сокрушительная сила шторма таится в недрах океана.
Сознавая, что сейчас он уйдет, избегая прощания, без объяснений, Нелли решительно направилась в цирюльню.
Она застала Тодда наедине с его серебряными бритвами. На тумбочке у зеркала лежала открытая шкатулка, а в углу – распакованный чемодан. Он отыскал их! Зрелище, открывшееся ее глазам, притягивало и завораживало одновременно. Впервые через столько лет Суини говорил со своим другом…
– Прости! Я ошибался: ты для меня – не просто серебро! – шептал он, вглядываясь в безупречно зеркальную поверхность, поглаживая остро заточенную грань.
Так смотрят в небо, дерзко вопрошая Бога, так воин проверяет острие клинка, прежде чем встретиться лицом к лицу с врагом. Его оружие! Другого нет. Наблюдая, как взгляд его бродит по лезвию бритвы, Нелли замерла, точно боясь потревожить их, оборвать этот странный разговор. Бесчувственное лезвие не плачет, не смеется – оно лишь отвечает хозяину холодным, ясным блеском, готовое безропотно служить.
– Миссис Ловетт, вы здесь? – неожиданно обратился к ней Тодд, заметив ее отражение в зеркале. Вопросительно, но не удивленно: он как будто предвидел ее появление.
– Да, это я… – чуть слышно отозвалась Нелли.
Спрятав бритву, Суини направился к ней. Или к выходу?..
– Что ты задумал? – спросила она тихо.
Остановившись у дверей, Тодд повернулся к Нелл. Он нашел в себе силы слегка улыбнуться ей, словно маленькой девочке.
– Я заберу свою дочь! – ответил он просто и коротко. И тут случилось невероятное: не дав ей возразить, Суини быстро привлек ее к себе. Нелли даже опомниться не успела, как прохладные губы едва ощутимо коснулись ее лба… И в следующий миг он осторожно отпустил ее и вышел прочь, не говоря ни слова.
Миссис Ловетт и грезить о подобном не смела. Но вместо сладостного трепета она внезапно остро почувствовала страх. Никогда он не вел себя с ней, как сейчас – даже когда в первый раз покидал ее дом! Суини Тодд поцеловал ее как дочь или сестру, и Нелли с опозданьем поняла, что он, возможно, попрощался навсегда.
– Бенджамин! – тихо позвала она. Но на улице не было ни души…
* Постижеры – мастера по изготовлению париков, усов, бакенбард, шиньонов из натуральных и искусственных волос. Кстати, люди такой профессии во все времена считались редкими специалистами.
Глава 13. ДО СИХ ПОР ЖИВА!
На город быстро опускалась темнота. У дома Торпина еще стояли экипажи, толпились в ожидании лакеи, сновали тени, мелькали огни… Окна нижнего этажа ярко освещали широкую улицу, у парадного входа зажглись фонари. Только верхний этаж оставался подозрительно погруженным во тьму. И, пристально следя за пестрой суетой внизу, Суини знал наверняка одно: пока эти окна темны – в комнатах нет ни души.
Тодд наблюдал за домом уже несколько часов. Ограда небольшого парка скрывала его от любопытных глаз, теперь же, под покровом сумерек, он мог покинуть свое укрытие. Звуки музыки стихли: торжество подходило к концу. Выйдя на улицу, Суини увидел, как отъехала первая карета. Прошло не больше получаса, и гости стали понемногу расходиться. Оживленные шутки, одобрительный смех… Скоро это фальшивое торжество завершится и наступит затишье.
В ночном тумане череда высоких окон сливается в единственное светлое пятно, и не часы, а сердце отсчитывает время, которого осталось так немного. Пора! Окна бального зала постепенно погрузились во мрак, и, как будто давая условный сигнал, зажигается свет наверху. Едва заметный сквозь задвинутые шторы, но это означает, что он там! У Тодда перехватило дыхание при мысли, что он может не успеть. Он быстро пересек пустую улицу и, торопливо оглядевшись по сторонам, нащупал на двери отверстие замка... Один из тонких железных рычагов со звоном покатился в темноту. Не тратя времени на поиски, Суини вытащил другой и осторожно повернул его в замке. Перепробовав несколько инструментов, замирая при каждом движении, он внезапно услышал негромкий щелчок. Его рука, державшая отмычку, дрожала так, что чуть не сбила механизм. Тодд ухватился за рычаг обеими руками – замок со скрежетом поддался. Не может быть!.. Прерывисто дыша, Суини прислонился к двери. Внутри ничто не нарушало спокойной тишины. Швейцар придет размеренным неторопливым шагом, только если услышит удары молотка.
Суини осторожно приоткрыл дверную створку – упругая пружина не издала ни звука. Темнота поначалу ослепила его: особняк точно вымер или – после похорон. Слуги отпущены, шторы задернуты. Пустота, гладкий мраморный пол, мягкий ковер… ступени!.. Он двигался неслышно, словно тень. Сердце все еще часто стучало в груди, только разум его был поразительно ясен – как будто скрытая неведомая сила уверенно и властно вела его вперед. Трудно поверить, что это происходит наяву: когда твой враг так близко, а ты готов на все. И, шаг за шагом приближаясь к цели, ты словно поднимаешься на эшафот – за чужие грехи, но по собственной воле!..
Вот она – полоска света на полу из щели приоткрытой двери… За нею – комната, откуда исходит свет. Непроизвольно Тодд остановился. Он знал, кого найдет за этой дверью: дверь в комнату Джоанны не может быть открыта! Устремиться сейчас в глубину коридора и пытаться ее отыскать – это значит отрезать путь себе назад.
…Чего ты ждешь – судья в твоих руках! Не ты ли говорил, что хочешь посмотреть ему в глаза?!.. Пальцы сами находят в кармане удлиненный чеканный предмет, холодок серебра обжигает ладонь. Разве со стервятником ищут соглашения? Вы сами объявили поединок, мистер Торпин – шестнадцать лет назад. Тогда вы первым нанесли удар, и рана до сих пор не зажила!..
Короткий шаг вперед, еще один. Чем ближе, тем труднее отличить горькую боль утраты от нестерпимой жажды мести. По спине пробегает озноб, но рука не дрожит…
Он сидел у огромного зеркала, подпирая руками тяжелую голову – незнакомый седой человек, удрученный глубокими думами. Разглядывая согбенную фигуру, Тодд усомнился было, что перед ним тот самый Торпин. Где ваши слуги, господин судья? Присяжные, полиция, тюремщики?.. Их нет, как вашей совести. Суини медленно приблизился к нему, и под его ногами вдруг скрипнули осколки разбитого стекла.
– Я же сказал: оставьте меня одного! – резко выкрикнул Торпин и обернулся. – Кто… в-вы такой? – с трудом проговорил он и попытался встать.
В ту же секунду сильная рука рывком вернула его на место. Он ощутил горячее дыханье… и стальной холодок – возле самого горла. Непроизвольно дернувшись вперед, он потянулся к шнуру звонка – и замер. Но его удержало не острое лезвие бритвы, а взгляд, – из зеркала, – вместивший все неистовые, яростные чувства, на которые способен человек. Взгляд, от которого бросает в дрожь и невозможно отвести глаза.
Оба смотрят в пространство – оба видят себя.
Пытаясь побороть нелепый бред, судья зажмурился: так видят сверху собственное тело в тяжелом сне, когда душа в смятении мечется над ним. Его снова преследует наваждение! Бесплотный призрак по ту сторону стеклянной грани, которого на самом деле нет! Порою, долгими бессонными ночами, ему мерещились подобные кошмары. Он убеждал себя, что искупил вину, заботясь о чужом ребенке, но совесть – этот тайный необъяснимый страх, идущий изнутри, упорно напоминала о себе. Чем ближе к вечности, тем чаще вспоминаешь Бога – это общий Закон, и, старея, ему подчиняется даже судья. При виде бритвы память внезапно приоткрыла перед ним туманную завесу: когда-то молодой цирюльник гостеприимно принимал его в своем уютном доме. Открытый и доверчивый, с душою, незапятнанной пороком, он так любил свою жену и дочь… Торпин забыл бы его имя, но год за годом рядом с ним жило напоминание о нем: Джоанна! Шестнадцать лет назад под именем ее отца судья собственноручно поставил подпись, а строчкой выше – роковое и непостижимое пожизненно! И все вопросы, оправданья и мольбы сливаются в сдавленный хрип:
– Вы… Бенджамин Баркер!.. – На этом обрываются