ПОШТО Я НЕ РАКЕТА?

А что, вдруг она и вправду есть, эта самая реинкарнация, и мы сможем после смерти во что-то там трансформироваться? Во всяком случае, я бы такую хорошую возможность не отбрасывал.
А раз так – неплохо бы уже заранее как-то определиться, забить для себя какие-то превращения. Чтобы уже ясно было в тамошней инстанции: чего ты сам-то от следующей жизни ждешь?
Встретит тебя какой-нибудь их уполномоченный по этой части и спросит: «Ну-с, каковы ваши пожелания?» А что ты ему на это скажешь?
И я стал прикидывать такой вот с ним доверительный разговорец.
Сперва пошел от обратного –  начал рассказывать, чего мне во второй жизни вот уж никак не хочется.
Перечисляю ему эти мои «не», а конца им не видно, до того меня всё вокруг достало. Ну, а по отдельным организациям и личностям пришлось на всякий случай на шепоток перейти, не хочется все-таки и эту жизнь гробить…
Уполномоченный даже заерзал от нетерпения. Говорит: – Ну, при таком упадническом настроении придется делать вас чем-то неодушевленным, очень уж у вас тяжелый характер.
– Что ж, давайте неодушевленным, – соглашаюсь я, – с меня всех этих мучительных чувств хватит. Хочу хоть в другой жизни быть непрошибаемым…
– Может, скалой поживете? – ухмыляется он. – Она и не чувствует ничего и в то же время смотрится эффектно…
– Можно и скалой, к этому, помнится, еще Марк Аврелий призывал,  – отвечаю я. – Но только у нас и скалу запросто снести могут, если какому-нибудь высокому чину или тузу финансовому территория понадобится. Мне бы что-то такое более надежное, устрашающее, чтобы и приблизиться не посмели.
И тут я вспомнил про нашу новую ракету, о которой откровенно, как всегда, поведал Верховный. «Вот это, пожалуй, мне бы подошло», – думаю.
– Ракетой хочу быть, – говорю я ему твердо, – нашей новой супер-ракетой! Тут и полная неуязвимость, ни одна сволочь не достанет, и никаких тебе ограничений – хочешь на Северный полюс лети, хочешь на Южный. Ну и силища, конечно, невероятная, любую брешь пробьет. Буду и самым мощным, и самым неуловимым, а главное – самым приоритетным. Важнее у нас вроде как и нет ничего, ничто не может с ней сравниться на нашем госпространстве…
Он внимательно слушает, что-то себе в блокнотике помечает.
– Да и по внешнему виду, – продолжаю я, – она вполне презентабельна, фаллос напоминает – тоже ведь дело хорошее для новой жизни...
– Это точно, – оживляется он совсем как-то по-земному. – Но вот ваша воинственность меня расстраивает…
– Ну, не такой уж я и воинственный, – говорю. – Я же имею в виду не настоящую ракету, а муляж…
– Муляж? – удивляется он и начинает громко хохотать.
– Ну да, мне, по правде сказать, главное – покрасоваться, показать, какой я крутой, чтобы боялись меня, заискивали… А что там на самом деле – это уже без разницы. Ну, вы-то, наверное, знаете, какова у нас сейчас роль муляжа.
– Где же вы хотите красоваться? – спрашивает он с двойной издевкой, словно Соловьев на сеансах пропаганды.
– На ВДНХ, одно из самых любимых моих мест, я там еще в детстве гулял. Хочу выситься как главное достижение нашей эпохи…
Он опять что-то там записывает и, наконец, резюмирует: – Ясненько, считайте, что мы вас услышали. Шефу всё будет доложено.
А я в тот же день отправился на ВДНХ подыскивать для себя место.