Прогульщики

За окном тяжелой шапкой нависало мутное питерское небо, старые стены отражали блеск дешёвой вонючей краски, проникающей в нос, чуть-чуть отсвечивала неровными переходами синего в голубой цвет убогую атмосферу когда-то блестящего особняка одного из вельмож екатерининской эпохи.

В иные времена сюда стекалась торжественно одетая публика, лакеи в расшитых ливреях, кланяясь, открывали двери, взлетали вверх тысячи пробок от бутылок шампанского, бесперебойно работал буфет с лакомствами и заморскими деликатесами, окруженный праздными щеголями, иронично или с любопытством разглядывающими в лорнеты девушек на выданье и окружающую публику.

Тут решались судьбы войн и перемирий, а за изразцовой голландской печью монотонно, как часы-ходики, стрекотал незаметный правитель вечности-сверчок.

Именно здесь танцевали дамы в бриллиантах и кавалеры во фраках, жилетах и белых галстуках, и, казалось, что в этих, теперь уже ничем не примечательных и простеньких помещениях с обычной для этого города сыростью, где-то под сводами затаились звуки оркестра, игравшего по торжественному случаю вальсы, мазурки и полонезы, сохранялись изящные нотки духов, остро-терпкие запахи мехов убитых животных, накинутых на голые плечи дам, и доносились далеко из далека скрипы ботфорт по моде одетых светских красавцев, ловко и громко щелкающих каблуками в такт музыке, и глухой стук палки с золотым набалдашником старой княгини, разлетающийся эхом по анфиладам комнат дворца. Она торжественно и гордо, " по-английски", покидала праздник по причине старости, недомогания и скуки. Сплетни для нее были не новы, люди - давно неинтересны, а события предсказуемы. Умудренная опытом и вошедшая в лета дама знала, что ожидание любви гораздо лучше ее самой и без труда объяснила себе "не светский" уход и нестерпимое желание поскорей задернуть бархатную занавеску своей кареты и уехать во свояси.

За окнами шелестел дождь и все было - тревога, неопределенность и ожидание...В углу аудитории примостился черный лаковый рояль с забытыми кем-то из участников художественной самодеятельности нотами романса:
" Разочаровывать не надо... Разочаровываться жаль!".

И верно!

Август-пора пред прощальная. Пред жизнью, пред любовью, пред экзаменами, все пред... Лето идет на осень, хочешь того или нет. И совсем неизвестно, что же будет тебе вскоре уготовано: теплый выдох " бабьего лета", новые страсти и размышления, необычные поездки и встречи, или сразу беспричинный удар непогодой, неурядицами, разочарованиями, сожалениями о неисполненных планах и пустых, необдуманных, данных ненароком обещаниях, и бесконечные бессловесные холода, не дающие ни на что объяснений.

Что продержится, проживет дольше? Букет разноцветных астр, выплескивающих одним ударом щедрость лета или смерть, не желающих жить в неволе, багряных и желтых кленовых листьев, разглаженных утюгом, в самодельной вазе из синего бутылочного стекла?

Строгая экзаменаторша с нескрываемым отвращением спокойно и внимательно, поверх очков, рассматривала абитуру, которая вызывала у неё состояние безграничного превосходства и полного презрения к этой малообразованной и легкомысленной публике и раздавала сухой рукой билетики, как вожделенные пропуска в райские кущи, с вопросами на тему русского языка и литературы.

Мы оказались ввергнуты без всякой вины в ужасную атмосферу пренебрежения и стоически ждали решения нашей участи, когда , наконец, это все закончится и жизнь станет прекрасна и удивительна, украсится красными гвоздиками и шоколадом фабрики имени Надежды Крупской, а мы станем достойными гражданами этого общества.

Я сидел и думал, трепал заветный билетик, размышлял, что же такого умного сказал Горький в романе «Мать», кроме того, что тётку - в скобках "мать" - шпарил по роже муж, обычный пролетариат- недоделанный дебил, когда он нажирался, как свинья, вернувшись со смены с завода, не имея для этого никакой экономической или другой глубокой причины, понятной разуму. Какая связь между его " Буревестником" и забитой неграмотной бабой?

Но это ещё ничего, второй вопрос был ещё замысловатей.

Что я думал о социальной сущности отношений Анны Карениной и Вронского в мировом творении Толстого?

Тут, вообще, надо задуматься. Что тут сказать?

Это ведь так очевидно.

Истеричная дамочка, которая хотела секса и одновременно приличного положения в обществе, которая не заплакала, не проронила ни одной слезинки о бедной лошадке «Фру-фру», но зарыдала со страшной силой, что ее молодой любовник - Вронский упал и разбился, сломал хребет своей толстой жопой, с жирными, переполненными спермой яйцами, беззащитному животному.
Он выбрал « Фру-фру» только по одному гадкому обоснованию - она была легка, худа и удобна, чтобы выиграть гран-при и потом красоваться в обществе с лицом и повадками греческого бога, принимающего героические позы.

Он думал только о одном - выиграть дерби. Тварь! Мразь!
Остальное для него не существовало и абсолютно не могло существовать.

Вот в этом как раз и есть социальная суть героя - а совсем не в том, что пишут в учебниках. Какое тут, к черту, неуважение к женщине, пороки и условности общества? Она что в три смены пахала на фабрике? Ездила не в Италию, а на шесть соток полоть морковку без устали, рыть картошку, чтобы не пропасть с голоду?

Самое страшное, что Анна Аркадьевна в силу своей привлекательности и приятной полноты перепутала,
что с чем едят, и какая комбинация лучше из эти двух разнообразных блюд, предложенных ей.

Какое кушанье, поданное чопорным официантом будет лучше, вкуснее, полезней?
Чем уж так хорош толстый член Вронского в сравнении с положением Александра Александровича в обществе - пусть с его искусственной челюстью, хранящейся по ночам в симпатичной банке жёлтой эмали с силуэтами приятных дам в шляпках на беззаботной прогулке по Булонскому лесу?

Можно запутаться!

Можно сдуреть.

Но Анна Аркадьевна взяла карету, чтобы уж так сильно не принимать близко к сердцу все эти проблемы и тут же забыла об этих неинтересных и несущественных условностях и препятствиях, прочих чудовищных аллегориях, которые так вредят цвету лица, приложила к лицу изящную перламутровую пудреницу с морфием, со встроенными внутрь крышки маленькими бриллиантами.

И вернее, просто, без прикрас и осложнений, вернуться пить свой вкусный кофе со сливками, поднесённый услужливой и чисто одетой служанкой - тем более, что Петергофский вокзал с его резным чугунным великолепием в стиле «ар-деко» и хорошим буфетом был совсем в двух шагах от ее дома.

В этот момент ей был так желаем и притягателен вонючий и терпкий жар паровозного дыма. 
Эротичный и тоненький носик ловил запахи отходящего на всех парах локомотива, дымящего белым паром всеми трубами.
Он наводил на неё неожиданные и симпатичные эмоции и страсти, желанные или воображаемые.

Этот контраст между вожделением и конкретной жизнью, медленно проплывал перед глазами, закрывал поволокой и слезил глаза мягким дымом, бросая мелкую гарь на безупречно-белое, отглаженное модисткой платье и шляпку с фиалками, обволакивал ее таким чужим и резким посторонним запахом паровозной вони, контрастирующим с ароматами парижских духов и сладким одурением мозгов от морфия.

Я раздумывал над всеми этими алогизмами и о том, как же мне пройти этот чёртов экзамен, не нагрубить экзаменатору, сказав, что Каренина- обычная шлюха, а Горький - дурак, который полагал, сидя на Капри в белом средиземноморском особняке, в широкополой шляпе , широких портках и мягких кожаных мокасинах, жмурясь от уходящего за горизонт солнца, приводящего к нему лиру, а не дай бог, музу, что он духовно возглавит русскую революцию, излечит русский дух от заблуждений и напастей, и Нижний Новгород вдруг станет столицей мира по простому указанию его двух, скрученных туберкулезом пальцев - типа « одним щелчком великого пролетарского писателя», и который написал кучу дерьма и прославился на деньги партии большевиков.

Ну, какая же еще дурь могла придти в голову молодому человеку, увлекавшемуся стихами Мандельштама, безоговорочно любившего и принимавшего его " Щелкунчика", зачем-то интересующегося перепиской Цветаевой и Рильке и подолгу плавающего в глубинах "Степного волка" Гессе? Видящему во всем засаду хорошо замаскированного обмана и лжи?

Как же замутить сознание чопорной преподавательнице и, одновременно, не наврать себе, чтобы было не гадко от сознания собственной лжи, чтобы она поставила свои заветные оценки в жалкий экзаменационный листок? Где он - тот пароль, который бы она опознала? Чтобы ни о чем таком предосудительном она не догадалась?

Что же предоставить экзаменаторше с презрительным лицом, буклями и жёлтыми пальцами? Что? Разве мы тогда могли понять глубину прозрения в сцене отравления в "Вассе Железновой" Горького или переходящие в вечность воззрения Толстого о мучениях Анны?

О, милая неосведомленность юности! Я бы все равно ни за что ее не променял!
Проблема в пытливом и дерзком разуме, знающем все и обо всем, который ищет выход из всех сомнений и переживаний, вечных ответов и не находит их. Почему старые люди дают благоразумные советы? Просто потому, что уже не могут подавать дурных примеров. И это верно.

Вдруг, я услышал шёпот, похожий на мольбу обессиленного заточением и жаждой африканского пленника:

- Ты знаешь, что такое "онегинская строфа" ?
У меня билет.

Это был вопрос заданный шипящим голосом за моей спиной - шок, как появление змеи из мешка с подарками на торжественной буддийской свадьбе из третьесортного фильма киностудии « Болливуд», производства города Дели.

- Отвали и жди! 
 Сейчас выкину листок под партой. Пиши, пока пиши всякую остальную фигню про эту нашу любимую русскую великую литературу... 
 И сиди, как маленькая мышка, бестолковая и бесполезная, удобная для экспериментов биологов, и не пищи, как голодный зверёк без крупы и самца рядом, жди и ничего там в рифмах потом при ответе не перепутай!
Тетка из комиссии нас обоих вышвырнет без всяких умных академических разъяснений, если будешь бузить и привлекать внимание.

В конце концов экзамен был сдан. С этим безобразием было покончено.

Когда мы встретились в группе в университете,
он представился: « Митя» , а ему в ответ:

- Почему не Дима?

- «Митями» - так называют обычно поросят, если свинью вдруг по счастью экономического процветания в колхозе и перспективы скорой победы коммунизма заведут в деревенском сраном хозяйстве, воняющем навозом на три губернии вокруг.
 В лучшем случае, «Борька». Чего с тебя взять?

Он мне ответил.
- Я согласен. Ты прав. Давай дружить!

Митя пригласил меня в дом. Это была квартира с окнами, выходившими на Неву и Петропавловскую крепость. 
По ней отстраненно бродил или почти кружился в каком-то безумном круговороте порхания мотылька с прозрачными пыльными крыльями, мужчина, дядя Мити. Он то и дело разглядывал с нескончаемым изумлением, как будто видел из окон дома бывшего имперского Санкт-Петербурга все это в первый раз, будто бы он только родился, и впервые начал познавать все вокруг и