В ночной час по одной из безлюдных улиц Тремонта, освещаемой светло-жёлтыми сферами фонарей, двигался, прихрамывая, человек в лёгком бежевом плаще, запачканном какими-то тёмными пятнами. Дойдя до главной площади, где располагалось здание ратуши с часами и башней, подсвеченной изнутри синим светом, человек вдруг услышал бой часов, поразивший его, как гром. Часы, казалось, твердили: «Позд-но, позд-но, позд-но, позд-но». Охваченный внезапным отчаянием и злобой, он слушал раздававшиеся на площади удары часов, сжимая кулаки.
Куранты на башне были безжалостны и с металлическим упрямством твердили одно, одно, одно, и их стук неумолимо раскалывал его череп. Когда отзвучал звон часов, по площади стала разливаться торжественная мелодия гимна Тремонта. Резкий крик отчаяния вырвался из треснувшего под ударами времени сознания и прорезал прохладный воздух летней ночи, разбивая прекрасную мелодию гимна, как стекло, разлетавшееся на миллионы звенящих осколков, отражавших звёзды и бесконечность, лежащую между ними и нами. Многие звёзды, которые мы, как нам кажется, видим в ночном небе, на самом деле давно погибли, их невидимая для нас смерть установила между ними и человеком чёрную бесконечность – их уже нет, и даже если бы мы отправились в межзвёздное путешествие, то скорее всего не нашли бы в ледяной глубине Вселенной даже и следов их существования.
А потом в маленькой дешёвой комнатке старого двухэтажного отеля на Сиреневой улице в окне, несмотря на поздний ночной час, за лиловыми с золотистым узором занавесками горел свет настольной лампы. Дело было решено – завтра же он отправится к мастеру часовых дел, который не сможет отказать ему в его безумной просьбе. Выключив настольную лампу, человек встал у открытого окна, глядя вниз, где в свете ночных фонарей спали пустые улицы. Чуть дальше, за крышами домов, он видел огромный и тяжёлый купол собора, высившегося на площади. А ещё дальше, за собором и рядами домов, чернел лес, над которым серебрились в лунном свете края облаков. Это был час, когда спят почти все. Но он не мог спать из-за переполнявших его мыслей. Даже если бы он попытался заснуть, мысли и образы, заполнившие его сознание, не позволили бы ему погрузиться в мир сна.
Вдали снова зазвучали куранты, а потом, когда бой затих, до его слуха донеслись звуки музыки, после чего всё вновь погрузилось в тишину, но теперь уже начинал светлеть горизонт, а серебристый лунный свет, создававший ощущение волшебства, начинал меркнуть. Он знал: то, что должно исполниться, исполнится в своё время. Июньская ночь была коротка, слишком коротка. Ворота подземного царства мёртвых уже были открыты, и солнце, с каждым новым днём снова и снова попиравшее смерть и торжествовавшее победу над ней, начинало подниматься над миром, как и сотни и тысячи лет до этого. Уже потускнел в окне свет, а на улице под окном стали слышаться шаги спешивших куда-то прохожих, откуда-то донёсся звук моторов. «Время пришло», думал он, глядя на просыпавшийся город, освобождавшийся из колдовских объятий ночи.
Часы на башне шли, и вновь звучали торжественные звуки гимна, и солнце уже начинало золотить крыши. Куда-то в звенящую и сияющую бесконечность уходило прошлое, но улицы хранили память о былом. Воспоминания о давно ушедшем времени снова вставали перед его мысленным взором, накладываясь на мощёные улицы Тремонта, как одно изображение, полупрозрачное и призрачное, накладывается на другое, почти идентичное первому, за исключением некоторых деталей, успевших исчезнуть в потоке времени. Он снова видел рассвет далёкого дня, когда прямо под этим окном бежали солдаты и падали, встреченные пулемётным огнём. Он снова видел разрушенную башню ратуши и её черневшие окна без витражных стёкол, он слышал выстрелы, крики погибающих и раненых, которые уже не могли подняться.
Рассвет того дня на совершенно ясном небе запомнился ему отчётливее всех остальных рассветов в его жизни. Слева и справа от себя он видел уничтоженные огнём здания, от которых ещё поднимался в объятия неба серый дым, и ему казалось, что это души зданий клубятся над городом и растворяются в утреннем студёном воздухе. Такая же картина была на многих улицах, в руинах лежала половина Тремонта, в котором к тому времени почти не осталось жителей. Наступление на город началось ещё ночью, за одной волной шла другая, взрывались и горели дома, по воздуху с остервенением носились пули. Он был одним из тех, кто в то утро оказался в засаде. Он был одним из тех, кто в те роковые минуты выжил – но как много было тех, кто уже не поднялся…
Воспоминания захватывали его, и ему казалось, что всё это вновь происходит с ним, но потом он неизбежно пробуждался от этого жуткого сна наяву, и всё снова становилось прежним. Он вновь видел пустынную улицу внизу, ратушу и далёкий купол собора. Со временем страшная головная боль сама собой прошла, солнце взошло, и ночные призраки вернулись в подвалы и на чердаки домов, которые почти все были построены века назад людьми, имена которых давно уже были забыты. За его спиной мерно качался из стороны в сторону маятник, и тиканье часов успокаивало и одновременно вносило отчётливость во всё, что было вокруг. Оно напоминало о том, что он должен был совершить: время пришло.
