Тишь

Трясет какой день уже. Стыдно признаться. Немыслимо. Чай с красивыми трупами когда-то счастливых бутонов, поющих под солнцем на синегорных лугах, отсыревшее письмо на подоконнике с кратким, в четверостишие, монологом о "возвращайся", ложка соли и еще ложка соли вместо сахара. За тебя.

Ни дна, ни покрышки мне, милая. Не заслуживаю.

Я сама ушла, ничего не объяснив. Человек однажды ночью просыпается со стоном внутри и ищет объятия дождя, выходя за дверь босиком, в домашней одежде. Человек глуп.

Ты правильно говорила. Ты плакала и искала.

Теперь я - беспокойный человек, навек поссорившийся с дождем и тобой.

Вернусь.

Сейчас, сию минуту, выскочу на улицу и побегу, побегу, полечу, разгоняясь все сильнее, разметав крылья, крича, скомкав вдох и потеряв выдох, побегу, воспламенюсь от скорости, чтобы только быстрее к непослушным медным локонам и розовым, беззащитным мочкам ушей.

Чтобы смешать горячее дыхание с первым разорванным всхлипом. "Я так тебя... Я так тебя..." Не договорить.

Ты ведь знаешь, что.

Я добегу или доползу. Или незнакомые люди убаюкают меня в своих ладонях, выдохшуюся, упавшую на бесконечные, впивающиеся в горизонт, рельсы, и внесут букетом в дом...

Почти вломлюсь в квартиру, потому что ключи-то у меня остались, видишь, видишь? В вывернутом наспех карманном нутре вместе со смятым билетом в один конец, откуда возврата нет. Но я сильнее.

По лестничным пролетам - с трудом. Как восхождение на высоты поднебесного Эвереста. В легких тесно. Шаг, шаг, шаг. Эхо катится вниз вместе с сердцем и здравым смыслом.

Ничего не заперто. Ты беззащитна, и дом твой нараспашку открыт.

Они пожелтевшими пальцами скручивали сигареты и курили, осыпая все вокруг пепельным снегом. Они говорили отрывисто и громко, скаля белые, крепкие клыки. Они сменяли друг друга, несли на ботинках и вытертых пиджаках придорожную грязь, рассматривали фото - там я, ты, смех, старая яблоня, которой сейчас уже нет, которая уже прах - пренебрежительно: "А... Это та самая?"

Зачем ты впускала эту многоглазую толпу, холодящую, выветривающую тепло из нашего укрытия, где мы спасались от гроз и осуждения ровно два месяца назад?..

Не вломлюсь, значит, а зайду, кроша подошвой в пыль осколки разбитого зеркала. Почти. Прямо и налево. Тот же упадок. Бледный сквозняк, бродящий по комнатам, шепчущий позабытое.

Синее одеяло - волнами, подушки - скалами, и на всем этом - ты отпечатком сна. Лежи, пожалуйста, так. Только посмотри. Я задыхалась расстояниями, чтобы сказать.

Сказать.

- Давай начнем сначала, милаялюбимаядорогаяхорошая, я не убегу, я никогда больше не убегу, не обниму дождь, пожалуйста, ну почему ты молчишь, почему, почему? Повернись же, взгляни, я стерла в кровь ноги, я летела и спешила, я проплакала всю чертову дорогу, я в шрамах, оставленных слезами... Посмотри...

По-прежнему будешь лежать лицом к стене. И не размыкать губ. Тебе будет все равно.

И, знаешь, я пойму. Всё-всё. Поцелую в последний раз уже начавшее холодеть плечо, тихо выйду из комнаты, запру за собой дверь.

Толпа, разворотившая наш дом, права лишь в одном: возвращаться - плохая примета.