Мой.

Старый ты стал. Старый. Еле по ступенькам поднимаешься. В прошлом году носился, как сумасшедший, а сейчас приехали на дачу, ты вывалился из машины и мордой в газон. Потом подошел к дому, уставился на ступени и замер. Перевел взгляд на меня: – “Возьми меня на ручки”.
- Ага, сейчас! 37 килограмм!
Хотя, ты прав, на этот раз ехали долго – 3.40. К примеру, из Мадрида за это время можно спуститься к морю, проехав около 300 км. Из Тель-Авива пересечь почти всю страну и оказаться в Эйлате. А здесь меньше сотни километров. Зато по пробкам. Почему так?...

- Ну, и чего смотришь? Нет, на ручки не возьму.
День проходит и другой, неделя – не хочешь ты по ступенькам ходить. Или изволь тебя долго уговаривать, умолять - и только тогда…
А может, ты придуриваешься? Внимания к своей персоне требуешь – мол, старенький я стал, носите меня на руках, жалейте, любите… Мало тебя любили?
Если подумать, в жизни у тебя было все  - кормили, по три раза в день гулять выводили, баловали, терпели любую придурь. Ты всегда был в центре внимания. Любой праздник начинался, конечно же, с тебя. Сначала тебе давали праздничную кость, и только потом дарили подарки друг другу.
Одного у тебя в жизни не было – женщины. Так решили мы – твои хозяева. А может оно и к лучшему. Кстати, у вас их почему-то называют суками. Мужиков – кобелями. Иногда кажется, что у нас их значительно больше. Интересно – как называете вы нас?
Молчишь? Не хочешь говорить? Ну, и правильно. Мы много лестных слов заслуживаем… Хотя, тебе жаловаться не приходится. Тебя любили – это главное.

Один раз из-за тебя даже не поехали во Францию. А какие были планы! Хотели прилететь в Париж, в столицу мира, побродить там несколько дней, потом спуститься на ж.д. к морю и провести пару недель, не думая ни о чем. А вернуться назад из Ниццы. Такой вот сделать кружок. Готовились, собирались... А в последний момент узнали, что родственники затеяли ремонт – оставить тебя больше не с кем. О передержке речи не шло, такое и в голову не могло придти. Вот и не поехали.
Как тебя, скотина такая, я тогда ненавидел! Минут десять ненавидел. Может быть, пятнадцать.
“В следующий раз”, – успокаивали родственники. И только у тебя все было в жизни не следующий раз, а сейчас и сразу.

Старый ты старый - через месяц будет 11. Много? Я в твои годы… Ну, да ладно… Да! Любим тебя. Жалеем. Все, как ты хочешь. Все для тебя одного… Сколько мы с тобой прожили? Всего и не упомнишь…

А однажды, давно это было – лет десять назад, я был в длительной поездке. Возвращаюсь, а жены дома нет. Гуляет с собакой, понял я. Пошел искать, желая сделать сюрприз. Смотрю, идет моя, а рядом с какой-то собакой на поводке незнакомый тип пристроился - соловьем заливается. Подхожу.
- Познакомься, это Грин, - показывает она на чужого пса.
- А этот кто? – спрашиваю я.
- Саша, - невинно отвечает она.
Первым законным желанием было дать соловью по морде. Чего, мол, к моей пристаешь? Она сразу же заметила, все поняла и отвела меня в сторону.
- Ты все неправильно понял. Он не мужик.
- А кто?
- Собачник. Все собачники бесполые. А ты не знал? У кого есть домашние животные - такая культура общения. Это нормально. Все друг друга знают.
А мой пес поддакивает:
- Да-да, бесполые. Не переживай. Все под контролем – у меня не забалуешь.
Ладно, думаю я. Этого типа трогать не стал. Бесполых не обижаю.
Теперь и я собачник?! Я бесполый? Бесполый собачник? Культура – говорите?
Человек я контактный, с людьми схожусь легко, тем более с женщинами, отказать мне в общении невозможно… Нашел себе собачниц. Трех!... Заметила! Возмущена!
- Ты чего девиц клеишь? – спрашивает она.
- Так они же бесполые! – отвечаю я.
- Это они то? А с той слепой старушкой гулять не пробовал? У нее собака-поводырь нашей породы.
- Почему же, с ней здороваюсь… Иногда.
- Значит, со старушкой здороваемся,  а молодых девиц клеим?
- Они же собачницы. Это нормально. Это такая культура! Забыла?
Молчит. Возразить нечего.
- Не нравится? – спрашиваю я.
- Нет, - честно признается она.
С тех пор гуляем втроем.

- Чего смотришь? Да, втроем. А мир вращается вокруг тебя одного. Тебя - любимого.

Три года назад случилось непредвиденное. Такое никогда не ждешь. Однажды ты отказался от еды, вечером после гулянья не стал заходить в спальню, где находится твой коврик, лег у порога и… тихо поскуливая, собрался умирать.
Э, нет. Так не пойдет, - решили мы.
В клинике нам поставили короткий диагноз – рак.
- Это конец? – спросили мы.
- Это собака, - ответил хирург.
- Что делать?
- Удалять опухоль.
- Когда?
- Еще вчера. Утром я сделаю операцию…
- Есть шансы?... Наверное, нужно оплатить послеоперационное место? Сколько он будет приходить в себя? Как вы за ним будете ухаживать? – задавали мы дурацкие вопросы.
- Да, конечно, место можете оплатить, - коротко ответил доктор.
- Когда можно будет к нему придти?
- Часиков в шесть вечера.
Про шансы он ничего говорить не стал.

Днем нам сообщили, что все прошло нормально, и мы с нетерпением ждали шести часов. Всю дорогу в клинику я думал – как он нас встретит? Наверное, он еще под наркозом. Наверное, еще спит. Он не может шелохнуться. А может быть, он хотя бы откроет глаза, узнает нас? Осталось немного, и мы увидим его. Наконец, клиника, длинный коридор,… в самом конце которого раздается грохот. И удар. Знакомый удар. Так моя собака лбом обычно открывает двери. Через мгновение из одной комнаты выскакивает счастливая морда и, виляя хвостом, мчится к нам. Послеоперационная попона жизнерадостно волочится следом. А за ним гонится врач.
- Заберите его, пожалуйста! – кричит он издалека.
- А как же палата, как быть с восстановлением?
- Дома. Все дома. Заберите его, - взмолился доктор, - он мне всю больницу переполошил.
Забрали. Вечером ты пошел на улицу, потом съел целую миску корма и отправился на законный коврик в спальню.

Вот так. Таким ты был. А тут вдруг решил поиграть в старика? Не рановато ли?

И, все-таки, ты показал свое лицо. Вернее, морду. Наглую морду – иначе не назовешь. Три недели я сижу с тобой на даче. Три недели ты еле-еле передвигаешь лапы, ходишь, высунув язык, как древняя развалина.
- Любите, жалейте, носите меня на руках, - только и слышу от тебя. А вчера открываю калитку, чтобы с тобой погулять. И тут этот наглец подпрыгивает и куда-то исчезает. Уже мчится вдалеке. Замечаю ворота соседей, которые те забыли закрыть. А моей собаки и след простыл. Пока я за ним шел, он успел забежать на чужой участок, перемахнуть через несколько ступенек летней кухни, и слопать из щедрых рук соседа два куска сыра. Заметив, что я за ним явился, он, едва не сбив меня с ног, кубарем скатился на газон и бросился к столу на веранде. А там… Соседка резала все для окрошки.
Колбаса! Сардельки! Ветчина! Я не успел ничего сказать, как морда его оказалась на столе…
Наконец я его поймал, схватил за загривок, морда нагло продолжала чавкать. Наконец, поняв, что деваться некуда – наглец вдруг присел. И тут он вспомнил - что немощный, что едва передвигает лапы и не может третью неделю подниматься по ступенькам, пока его очень хорошо не попросить. Раз эдак 15!...
Когда я его тащил в сторону калитки, он выл. Выл протяжно, громко, показывая соседям, какой я у него плохой:
- Любите меня, жалейте, носите на руках, кормите меня ветчиной! – разносились его вопли.
Вот такая ты у меня скотина.

Зачем я это рассказываю?
Может быть, завидую? Кто будет любить нас, жалеть, на руках носить, кормить ветчиной?
А ты все это время просто придуривался. Что смотришь – я не прав? Прав.
А может, это я становлюсь старым?
Носить на руках?
Старым?
Ну, уж нет…