портретами членов правительства и картонными голубями.
Этими голубям почему-то придавалось огромное значение, и наш завуч по воспитательной работе Фрол Аркадьевич метался в толпе, нервно допрашивая всех подряд:
- Где «голубья», где «голубья»? Поставьте ровно «голубьев»!
Почему «голубья», а не голуби? Не знаю, но тогда я ещё с уважением относилась к культуре речи, и меня это слово доводило до нервной дрожи.
Впрочем, смеялись над незадачливым «филологом» и студенты, пряча за спиной злополучные картонные макеты птиц и жизнерадостно хихикая над любыми неизбежными в таких случаях неурядицами.
Построить расшалившихся парней и девушек в какое-либо подобие колонны было делом непростым, и потребовало от опекающих кураторов напряжения всех имеющихся в распоряжении голосовых связок.
Наконец-то, наши неимоверные усилия увенчались успехом и всё плотно сбитое стадо бодро вывалилось из ворот на грязные просторы не приспособленного к такого рода демонстрациям посёлка. Из репродуктора сельсовета вырывались звуки бравурных, жизнеутверждающих маршей, а над серыми покосившимися заборами уныло свисали кумачовые полотнища самодельных стягов. Вот, пожалуй, и весь праздничный антураж, потому что бродячим там и сям курам было глубоко безразлично, какие у людей праздники, а в больших лужах разбитых тракторами дорог повседневно блаженствовали счастливо хрюкающие свиньи.
И вот посреди этого деревенского благолепия по колено в грязи деловито мчалась почти тысяча юношей и девушек, стремясь как можно быстрее покончить с никчемным делом и расползтись, кто куда.
Студенты неслись с такой скоростью, что за ними не поспевали запыхавшиеся преподаватели, а так как на дороге встречалось огромное количество луж, и их приходилось то и дело обходить, вскоре наша стройная колонна превратилась в бесформенную орду.
Утомившись, портреты правителей взвалили на плечи, а кто и уныло поволок по земле. То там, то здесь вкось и вкривь маячили те самые «голубья» - особый предмет заботы нашего Фрола Аркадьевича, и непотребно скомканные во все стороны торчали подобно пикам многочисленные знамена.
Всем беспорядочным скопом мы выкатились к местному сельсовету – скромному зданию под линялым, условно красного цвета стягом, которое отнюдь не украшали возвышающиеся невдалеке терриконы навоза с ближайших ферм.
На утлое облезлое крыльцо выбрался вытирающий пот председатель колхоза и в ужасе увидел, как площадку перед правлением, тесня торчащие здесь же грязные трактора и прочие сельскохозяйственные приспособления, заполняют орды радостно ревущих студентов.
Разбаловавшиеся детки моментально взобрались на жалобно крякнувшие агрегаты, вызвав у руководства колхоза нервный крик ужаса, но особенно досталось группке гипсовых, обшарпанных пионеров в середине пересохшего ещё в далекие 50-е бассейна. Какой-то находчивый весельчак сунул мальчику с останками горна в руку злополучного голубя. Его примеру последовали остальные, и вся группа гипсовых монстров оказалась щедро утыкана портретами «членов» и всеми наличными «голубьями».
- Немедленно прекратите, снимите… поставьте… слезьте!
Крики и увещевания неслись со всех сторон, но толку от них было мало.
Теснота не давала маневра пытающим навести порядок преподавателям, а всеобщий радостный рёв делал все команды неслышными.
Что-то истошно патриотическое вещал, обращаясь к толпе несчастный председатель; размахивал руками, пытаясь обратить на себя внимание наш директор; подпрыгивала в бессильном гневе завучиха – толку не было.
Я - девушка отнюдь не маленького роста, даже встав на цыпочки, не могла толком разглядеть, что происходит: мешал богатырский разворот плеч высоченных «деток».
Но когда раздалась команда «разойтись», передние ряды её все-таки услышали, и началось!
Орда радостно ринулась обратно. Беспорядочно побросав весь коммунистический агитационный антураж в виде знамен, портретов и опять-таки злосчастных «голубьев» студенты бежали от правления колхоза с такой же скоростью, с которой бегут солдаты проигравшей армии с поля боя. Меня прижали к грязнущей веялке, и я безнадежно испачкала мазутом свою новую юбку. И такой пострадавшей я была не одна: Инну Павловну - нашу секретаршу так толкнули, что она упала на гусеничный трактор, разорвала кофту и здорово поранила плечо. Об отдавленных ногах и испачканной обуви я даже не упоминаю: досталось всем.
В результате посреди усыпанного грязными и разбитыми транспарантами двора осталась только кучка изрядно помятых учителей и ошалевших от изумления членов правления колхоза.
Особенно не возмущаясь, мы собрали агитационные останки. Нагрузив на свои плечи всю эту дребедень, и сгибаясь под непосильной ношей, педагогический коллектив уныло поплелся к «альма-матер». Перед лицом вопиющей дурости, как правило, не находится ни слов, ни чувств – обыкновенное тупое смирение.
Впрочем, наш Федор Алексеевич то ли от растерянности, то ли из упрямства брел рядом и упорно талдычил о недостаточности «патриотического» воспитания молодого поколения, нудно указывая нам на «недоработки» в этом «архиважном» направлении.
И что на это можно было ответить? Только зевнуть втихомолку да переложить древко потрепанного знамени с одного плеча на другое.
Настроение было изгажено окончательно. Все мои коллеги были людьми семейными и праздновали «первомай» с мужьями и детьми. Подруг среди населения села я по причине постоянной занятости так и не завела, поэтому мне предстоял весьма скучный вечер наедине со стареньким черно-белым телевизором, который неизвестно, что показывал. Полосы, точки, рябь, странное шуршание и плавающий звук могли развлечь любого любителя сюрреализма, но давали весьма отдаленное представление о сути телевизионных передач.
Да и смотреть было особо нечего: шли бесконечные «Сельские часы», пленумы и съезды. Приятным диссонансом в это унылое однообразие врывалась только передача Сенкевича «Клуб кинопутешествий», «В мире животных» Дроздова да редко показываемые восхитительные советские фильмы.
Неудивительно, что СССР когда-то был самой читающей страной мира: других развлечений просто не было. Вот и я в тот праздничный день намеривалась мирно перечитать «Анну Каренину». Но скажем так: не получилось.
