Стоя на коленях перед Драгомиром, Баба-Яга билась лбом об пол и приговаривала:
– Не справился мой засланный, государь, не справился! Седмица минула, как отравил он Ивашку, а тот выжил как-то…
– Что-о?! – вскричал королевич. – Как это отравил?! Не убивать я его приказывал, лишь отсюда выдворить. А я-то хвалил твои уши слышащие…
– Ох, прости, батюшка, да только боязно, смерть. Растёт силушка витязя: булава в руце его, как пёрышко, на мечах он лихо рубится, а стрелой глаз кречету летящему выбивает…
– Ты для чего мне это рассказываешь? – рявкнул Драгомир. – Чтобы я узнал о конце своём скором?
– Что ты, что ты, – попятившись, залепетала Яга, – свет мой ясный! Но должон же ты ведать, что во дворце у Елисея деется. Дружину готовит Иван под себя, никак ратью идти собрался.
– А нужное что вызнала ль? Что поможет богатыря этого свалить?
– Есть одно, государь, чаю, важное. Прикипел он зело к царевне – дочке ворога нашего, всё вместе ходят.
– С этого и начинала бы, дурища, с его слабого места. А сейчас затихни, я думать буду.
Прошло с четверть часа, и королевич поднял голову.
– Нет, не знаю. Взрослый – одно дело, а ребёнка задевать боязно, на всю жизнь напугать можно. После решу, как Марью в игре нашей использовать.
– А разве, батюшка, её тронешь? Ведь благословение…
– Да что ты, баба, мне сказки рассказываешь?! – взвился королевич. – Уязвима она, как и все смертные, только мы ведь её убивать-то не собираемся. Ступай, потом распоряжение дам, а человечку нашему во дворце скажи, чтобы на дно лёг.
Чудище, кланяясь, попятилось, и, споткнувшись на пороге, с громким воплем вывалилось за дверь. А Драгомир продолжил:
– Кощей, приказываю тебе смотр дружине сделать, в готовность её привести. Камень в запас надо за пазухой держать, если первый кинуть не удастся.
Глаза остова разгорелись ярче, он поклонился и вышел. Когда в тронной никого не осталось, королевич прошептал:
– Ну, а если ничего не поможет, буду готовить побег порталом в Румынию, а там поглядим. Золота и драгоценностей за эти годы я накопил достаточно, и в казне останется на дела государства, коли после вернусь, и с собой захвачу. А сейчас, пожалуй, крови напиться надо.
И вышел прочь.
В это же время во дворце тридесятого царства трое мужчин, не зная, что происходит в соседнем королевстве, спокойно беседовали. Марьюшка попросилась на двор погулять, и гонялась за бабочками с сачком, который смастерил для неё Иван. Иногда она вбегала внутрь, показывала взрослым стрекозу или красивого мотылька и опять уносилась со всех ног.
Вдруг в комнате раздался громкий чих, и перед глазами удивлённых людей возникли шишиморы-лазутчицы.
– Ой, беда, государь, – заблажила та, что была постарше, – ой, родимый ты наш батюшка…
– Да говори уж толком! – прикрикнул на неё Ворон. – Что стряслось-то?
Та, что помоложе гляделась, высморкалась в подол и гнусавым голосом сказала:
– Цадевну пдячьте, беда ей гдозит.
– Что?! – вскочив, крикнули друзья.
Голоднов покосился на окно, за которым быстро темнело, слишком рано для летнего дня, и тут снаружи донёсся детский крик, в котором звучал такой ужас, что сердце Ивана заколотилось, как сумасшедшее. Распахнув створки, он, не задумываясь, прыгнул вниз с высоты второго этажа.
Вокруг всё плыло, Сквозь колеблющуюся дымку разглядел Голоднов убитых дружинников у крыльца, смотрел, как идёт к Марьюшке незнакомый злоумышленник, держа по мечу в каждой руке, рвался к девочке, но что-то не давало ему двинуться с места, ноги спутало, словно верёвками. Преодолевая тяжесть, ступил он раз, второй…
– Ваня, морок это, – раздался голос Ворона, – борись! Сейчас сниму…
Злодей занёс оружие над упавшей царевной, а та, закрыв глаза, ждала смерти. Ещё миг, и металл пронзил бы худенькое тельце. Но звякнула сталь о сталь, и лишь один меч провёл неглубокую борозду по платью, которое тотчас окрасилось кровью. Марьюшка вскрикнула и затихла, побледнев, как смерть.
А Голоднов в ярости уже рубил врага так, что тот едва успевал отбивать удары. Крякнув, сломался, меч в левой руке, когда кудесник опустил на него свой, а Иван тотчас вышиб второй из правой.
Обезоружив противника, склонился он над ребёнком и, подняв на руки, понёс во дворец. Марюшка прерывисто дышала, да изредка вздрагивала, и тогда мужчина, боясь, что это последние судороги, останавливался, вглядываясь девочке в лицо. Но нет, рана оказалась неглубокой, хотя и кровавой, и Голоднов, кликнув на помощь слуг, начал аккуратно обрабатывать порез.
Ворон же, схватив убийцу за ворот, развернул к себе.
– Вот как, Семёра? – прошипел он. – Чем же дочка царская Драгомиру не угодила, а? Супротив сильного не смог, так ребёнка решил к богу отправить?
Пряча взгляд, злодей пытался отвернуться, и кудесник что-то заподозрил. Сквозь зубы произнёс он несколько слов, и лицо, как шелуха, сползло с пленного. Елисей даже вскрикнул от изумления, так похож на Ворона был Семёра, лишь помоложе немного, а советник, оттолкнув того от себя, проколол мечом насквозь. И застыл, глядя на рухнувшее тело. Через некоторое время заговорил он, точно в бреду:
– Брат – предатель земли своей, государя, душегуб… Не заслужил ты иной доли, аспид чёрный, а уж простит меня господь за тебя, нет ли, ему виднее.
Лицо кудесника кривилось, словно хотел он заплакать, да не мог, а потом стало таким суровым, что Саша, глянув, испугался, как бы тот чего против себя не задумал. Крепко сжав плечи друга, Елисей повёл его во дворец. Отца тревожила мысль о дочери, но успокаивала другая, что если её можно спасти, то Иван это сделает.
А Марьюшка уже пришла в себя. Ласково глядя в лицо Голоднову, державшему её, закутанную в одеяло, на коленях, она гладила его ручкой по щеке. Саша усадил Ворона на лавку, и тот уставился невидящим взглядом в стену. В тягостном молчании прошло около четверти часа и, наконец, мужчина заговорил:
– То был мой младший брат, седьмой у нас в семье. Через поколение, от деда нашего по матери, передалась ему способность к кудесам. Чему мне пришлось старательно учиться, ему далось без трудов. Но зависть не мучила меня, хотя он во всём меня опережал. Радовался я, мысля, что с такой-то силой он много добра сотворит. А десять годков назад исчез куда-то Семёра. Искал я его долго и, вот, нашёл теперь – переметчиком. Пусть Бог меня осудит, но не мог я его живым оставить, иуда того не достоин. Как же я тятеньке об этом скажу, господи?!
Он вновь замолчал, не сводя глаз с точки напротив. Напряжённую тишину нарушила Марьюшка, потянувшаяся к Ворону, чтобы того утешить. Ласки ребёнка подействовали на кудесника. Выйдя из оцепенения и обняв девочку, он заплакал.
Иван размышлял. Ему давно стало ясно, что и этот мир по своему жесток, но, в отличие от его и Сашиного, убивает не исподволь, как медленный яд, день за днём отравляющий душу и разум, а жёстко и прямо. И лучше так, чем по-другому. Думал Голоднов и о том, что все чувства здесь, не смазанные повседневной суетой, как в век высоких технологий, становятся вчетверо сильнее. И это он познал сам.
Мужчина осознавал, что душа его ожесточена, но иначе, нежели в его реальности, когда не ведал он, кого винить, и проклинал то себя, то весь мир. Теперь рядом находился настоящий враг, никакой головоломки. Ведь именно нечисть злобную – Драгомира, да Кощея ненавидел Иван, именно против них готовился поднять свой меч.
И почуял он, наконец, ту пресловутую силу, бегущую с кровью по жилам, пульсирующую в каждой мышце, фонтаном бьющую в мозгу. Ощутил её, рождённую верой и любовью: к друзьям, земле, народу этой удивительной сказочной страны, нуждающейся в нём. Свершилось то, чего боялся королевич: понял своё предназначенье Голоднов и расправил плечи. Саша с Вороном тоже заметили эту перемену и во все глаза смотрели на изменившегося друга – великорусского богатыря Ивана.
А после сидели они в столовой палате за вечерней трапезой и слушали рассказ шишимор. Ворон ни до чего не касался, невелик оказался аппетит и у Марьюшки, очень уж рана её болела, хотя и дал ей кудесник снадобье чудесное. Зато Иван с Елисеем ели за двоих. Брали кусочки со стола и лазутчицы.
– Дружину Кощей готовит по велению Драгомира, – говорила старшая. – Камень, бает королевич, надо второй держать, коли первый не долетит.
– Дык, он и пдо тдетий говорил, – прогнусила младшая.
– Про третий камень? – уточнил Голоднов.
Шишимора подтвердила.
– Баял, коли и втодой цели не достигнет, – продолжила она, – то уйдёт он в Думынию со златом и самоцветами.
– Что? – дружно переспросили люди. – Куда?
– Первый раз про Думынию слышу, – удивился Ворон. – Нет у нас земли такой.
– Погоди-ка…
Иван подумал и спросил домовую:
– В Румынию?
– Да, да, – закивала та.
– Про портал говорил?
Собеседница снова согласно качнула головой, а Иван с Сашей переглянулись.
– Почему туда, интересно? – задумчиво сказал Елисей. – Ведь тоннель в Россию ведёт.
– А может, кого-то в одно, а кого и в иные места выбрасывает? – вмешался в разговор кудесник, при такой интересной вести стряхнувший с себя хандру.
– Маловероятно. Наверняка там есть свой… – начал Голоднов.
Но вдруг, прервав речь, снова погрузился в размышления.
– Драгомир – вампир, так? – раздумчиво заговорил он. – Страной-прародительницей этой нежити считают Румынию, так? И он знает про портал, верно?
– Верно, но…
Тут запнулся уже Елисей.
– Хочешь сказать, что Драгомир из нашей реальности?
– Это я и имел в виду, – отозвался Иван, поворачиваясь к кудеснику. – Ворон, а как он тут появился?
Тот наморщил лоб, подумал и признался:
[justify]– Не помню я. Знаю, что Кощей долго на троне сидел, а потом, откуда ни возьмись – королевич. Сначала-то все обрадовались: собой ладен, ликом
Насчёт болгарского происхождения, возможно, в Болгарии есть село Драгомир. Конечно, настолько глубоко я не копала, имя этого персонажа здесь не имеет значения, не несёт смысловой нагрузки, в отличие от Ивана Голоднова. Я могла бы назвать вампира, к примеру, Гостомыслом, просто Драгомир благозвучнее ))) 