Чего тут отпираться? Елька о себе все рассказал. А потом пошли вопросы.
Пять раз Ельке пришлось рассказывать про утопленника разным серьёзным дядькам в мундирах, которые записывали его слова аккуратно на бумагу. В конце он уж и сам стал верить своим словам и рассказывал в пятый раз с таким жаром в глазах, что тот, кто его расспрашивал последним, лишних вопросов не задавал. Только в конце спросил:
– А рыбалка-то хорошая была? У Ельки чуть с языка не совалось: “Хорошая”. Но не сорвалось. Понял подвох Елька. “Хорошая? Откуда я знаю, я же не рыбачил и друзей не нашел”.
– Ну, ступай, ежели что, мы тебя найдем.
Если Елька томился на расспросах в охранной комнате завода и мечтал скорее вырваться на волю к друзьям, а Герка слушал, что говорят про утопленника, то с Мотькой происходили куда более интересные события.
Жизнь в поселке бурлила своим чередом. Возле Александро-Невского собора, на извозчичьей бирже, лошади, привязанные к изглоданной коновязи, мерно жевали овес из торбы, подвешенной к самой морде (тут автор извиняется, слово не литературное, но что сделать, если у лошади действительно морда). Извозчики, скучая в ожидании седоков, лениво переговаривались между собою, играли в карты или, сидя на облучке, грызли семечки. У аптечного заведения ярого монархиста провизора Феликса Генца женихавшиеся ижевцы с цветами, как обычно, ждали своих возлюбленных. В булочной всё также продавали «жулики» за пятак. А в соседней лавке Балтина, кому по зубам и доходам, прикупали к тем булкам копченые колбасы. На заводе Ивана Бодалева для услады самых забубённых ижевцев варили мёд и пиво, а в клубе Общества трезвости боролись с пьянством и вовлекали новых участников.
И никто даже не догадывался, какое сложное и ответственное дело было поручено Мотьке. Впрочем, он и сам об этом не подозревал.
Незнакомец шел уверенным быстрым шагом по Старой улице, затем свернул на Моклецовский переулок. Мотька не отставал. И все бы хорошо, но тут Мотьку прихватило – мочевой пузырь дал сигнал, что заполнен. Да такой сигнал, что просто ложись и помирай. Или справляй нужду, если хочешь жить.
Мотька стал быстро соображать, что важнее, слежка или мочевой пузырь. Терять незнакомца и не узнать, куда тот направляется, ему не хотелось, но с другой стороны Мотьку прижимало.
Решение пришло само собой. Он обогнал незнакомца, (а что, нормальный ход, никаких подозрений), опередил того на несколько домов, перебежал на противоположную сторону, выбрал палисадник, густо заросший кустами сирени и акации, двухэтажного дома и юркнул в него через сломанный штакетник. И получилось как-то удачно и незаметно, как будто он жил в этом доме. Во всяком случае, так показалось Мотьке.
Незнакомцу ничего не показалось, он даже внимания не обратил на, обогнавшего его шустрого упитанного мальчишку и не заметил, куда он скрылся.
И только Мотька собрался использовать густые заросли по назначению, как случилось то, чего он никак не ожидал и даже забыл, зачем полез в палисадник.
Незнакомец, за которым следил Мотька, направился прямо к дому, в палисаднике которого прятался сыщик. “Идёт убивать”, – первое, что пришло на ум Мотьке. Но тот подошел к мужчине, который поджидал его с другой стороны палисада (и как Мотька мог его не увидеть, впрочем, и Мотька проскочил незамеченным, так что один – один). Лица не видно – мешали листья, и не высунешься, чтобы лучше разглядеть – вмиг обнаружат. “Тогда точно убьют”, – ещё раз пронеслось в голове Мотьки.
Мотька расслышал не все, говорили тихо (точно шпионы), но и то, что он услышал, повергло его в такое состояние, что он тут же захотелось очутиться дома: на печке, на лавке, в сенцах, неважно где, проснуться и принять все это за сон, забыть и не вспоминать. За такие дела отец не только выпорет, но и открутит уши. Мотька даже себе представил, как это будет происходить. Он застыл, боясь пошевельнуться и выдать себя.
Мотька вспомнил отца, мать, бабушку, сварливую тётку, сестёр, причём, младшая показалась ему в это мгновение не такой уж и ябедой и врединой.
Герка с Елькой он тоже вспомнил и пожелал сейчас быть на их месте, где бы они не находились.
Мотька уже четверть часа камнем сидел на корточках, ноги его затекли и просили смены позы, на что Мотька не соглашался, сжав всю свою волю в кулак.
Вдруг, кусты зашевелились. Мужчины одновременно повернулись в сторону шороха. Душа Мотьки не спрашивая разрешения, унеслась в пятки и забилась в дальний угол. Сам Мотька мысленно попрощался со всеми родными и друзьями, прося у них прощение.
Из кустов через штакетник на тротуар выпрыгнула кошка. Мотька устало выдохнул, мужчины отвели взгляды от палисадника, закончили разговор и разошлись в разные стороны.
Мотька выждал паузу и попытался встать. Попытка не удалась, ноги так отекли, что перестали слушаться. Тогда Мотька упал на бок (молодец, догадался) и стал потихоньку выпрямлять нижние конечности. Наконец, ему это удалось. Через ту же дыру в палисаднике он вылез на улицу. Кошка, сидевшая на тротуаре, даже не посмотрела в его сторону.
Мотька, хотел пнуть её, за те неприятные мгновения, которые ему пришлось пережить, но в ногах чувствовался такой кипящий песок, что он решил – лучше не связываться.
Тут распахнулось окно на втором этаже. Суровый мужской голос вопрошал:
– А, ну-ка, чего здесь делаешь, кыш отсель, а то сейчас спущусь, накренделяю.
Удивительно, но ноги сами понесли Мотьку домой.
Когда он пришел в сарай, друзья его были уже там и пытались представить картину из тех событий, которые были им известны. А известно было немногое. Фамилия и место работы утопленника, что, впрочем, ничего не давало, странный визит на берег лысого с неизвестным, что тоже картины не проясняло. Был еще адрес лысого, как запасной вариант, поэтому Мотьку ждали с нетерпением, может, он чего такого расскажет, что все станет ясно.
И Мотька рассказал, Мотька такое выдал, что все стало ясно, как божий день. И особенно стало ясно, что три друга вляпались в такую передрягу, причем по самые макушки, что самостоятельно из нее было не выбраться.
Вот, что рассказал Мотька. Нет, он не просто рассказал, он даже все показал, как было дело, разумеется, как мог. Герка и Елька слушали его, вникая в сказанное, иногда перебивали, задавая вопросы для ясности, потому как Мотька выдавал информацию, будто строчил из пулемета.
– Не, робя, ей богу, не вру, вот вам крест. – Мотька перекрестился. – Я даже не поверил, что они подошли к этому самому палисаднику, где я, ну вы поняли. У меня все сразу, как отрезало.
Про то, что он очень испугался, Мотька, конечно, не сказал ни слова.
– Это настоящие шпионы, скажу я. Тот, за которым я следил, больше молчал и слушал, а в основном говорил второй – его зовут Аркадий Аркадьевич. И замышляют они, ни больше, ни меньше, устроить поджог оружейной фабрики Евдокимова, подорвать недавно построенную водонапорную башню возле Арсенала и устроить крушение на новой железнодорожной ветке на Агрыз.
– И ты все это сам слышал или придумал? – недоверчиво спросил Герка.
Мотка еще раз быстро перекрестился.
Кто бы мог подумать, что обычная игра в шпионов, придуманная Геркой, воплотится в реальность, сопровождаемая смертельными опасностями и невероятными событиями.
В то, что рассказал Мотька, было трудно поверить. Действительно, с момента начала германской войны на Ижевских заводах принимали усиленные меры охраны. Был установлен особый надзор за помещениями для двигателей и паровых котлов, а также внутри мастерских. При приеме рабочих на завод, о них наводили справки в полиции, в этом году даже стали наклеивать фотокарточки на пропуска. Строгий надзор организовали и за входящими и выходящими из заводских ворот. Усилили охрану наружной ограды заводов и ввели дневные и ночные обходы всех заводских дворов и помещений. Да чего там, даже за курение в неположенном месте можно было лишиться работы. А тут целая шпионская сеть и численность ее была неизвестна.
После того, как Мотька выложил, что он услышал, в сарае воцарилась тишина, каждый переваривал, все, что накопилось за день.
– Эх, нам бы оружие, – наконец произнес Елька. – Наган или револьвер.
– Ты, что сдурел? – отреагировал Мотька. – Я в такие игры не играю.
– Тоже мне, Аника-воин. Может, тебе еще пулемет Максим нужен, стрелять-то хоть умеешь? – спросил Герка.
– А что делать тогда, взрослым рассказать?
– Да, ситуация. Расскажем, могут не поверить, только нагоняй получим, промолчим, а вдруг, это не пустые разговоры, а все взаправду. Мотька, эти двое, что-нибудь про день и час говорили?
– Нет, я бы запомнил.
– Как, говоришь, зовут второго?
– Аркадий Аркадьевич, это я хорошо расслышал, – убедительно сказал Мотька.
– Тогда, сделаем так. Завтра пойдем к Витьке Поверину. У него отец на заводе инженер, не последний человек. Пусть передаст, что мы узнали, а там решат, что делать. Нам пока свои головы подставлять нечего, ещё пригодятся. В конце концов, для нас это была просто игра.
– Доигрались, – выдохнул Мотька.
– Кто струсил или у кого кишка тонка, может выходить из агентства.
– Кто струсил, у кого кишка тонка? – вскипел Мотька. – Да, если бы не я.
– Ладно, – примирительно сказал Герка. – Ты герой. Айда по домам.
– А рыбу куда?
– Делите, все равно ее завтра уже не продать, а так хоть дома покажете, что на рыбалке были.
– До темноты? – спросил Мотька, – сомневаюсь я, что поверят.
– Скажете, что пытались продать, да ничего не получилось. Такое бывает.
Мотька и Елька стали делить рыбу, лица их были задумчивы и серьезны.
Чтобы как-то разрядить обстановку Герка сказал:
– А моя рыбина была фунтов на пять с лишним. Если с удачей, за полтинник продать можно было, – сказал Герка.
– Так мы тебе и поверили, ты еще длину руками покажи, - хмыкнул Мотя, – только руки не вывихни.
(Продолжение следует)
