В посёлке разворачиваются революционных событий. Не понимая многого, мальчишки все же решили, что и новой власти пригодится их помощь. Герка предлагает преобразовать сыскное агентство в организацию. Так появилась “Красная Ижица”.
Октябрьские вихри над Ижом. Неожиданное возвращение
Шла вторая половина октября семнадцатого года.
После Февральской революции в стране стали как грибы после дождя появляться различные партии. Организовались конституционные демократы, социалисты-революционеры, социал-демократы, большевики, меньшевики; рабочие объединялись в профессиональные союзы. В поселке Ижевский завод партийная жизнь тоже “била ключом”.
К лету заметных успехов добились большевики. Укрепился их авторитет, быстро росли ряды. К ним потянулись сочувствующие, то есть те, кто поддерживал и разделял их взгляды.
Да и как не разделять, когда по решению Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, где большевиков было большинство, вводился восьмичасовой рабочий день.
В то время, напуганный происходящими событиями, временно исполняющий обязанности начальника Ижевских заводов Борисов писал командующему войсками Казанского военного округа: «Мне предъявлено требование Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов о немедленной выдаче оружия комитету спасения революции на вооружение боевой дружины». У Борисова требовали 500 винтовок, 75 тысяч патронов и 50 револьверов. Не просили, а требовали.
Герка, Мотька и Елька не успевали следить за бурно развивающимися событиями. Новые слова завораживали так, что дух захватывало, а в голове была полная каша. От одного названия “Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов” по выражению Мотьки, можно было “умом чикануться”.
Взрослым-то трудно было во всём разобраться, а уж мальчишкам, тем более. “Вот был раньше царь, а всё было ясно и понятно, а теперь временное правительство (на какое время?) и зачем столько партий? Кто главнее, кто важнее? И вроде все за народ, и вроде правильные слова говорят, так почему они не вместе?” – так, иногда оставаясь в одиночестве, размышлял Герка, но ответов не находил. И разъяснить было не кому. Попытался один раз у матери спросить, та только рукой махнула и сказала: “Не лезь не в своё дело”. Но, оставаться в стороне от происходящих событий Герка не желал, впрочем, как и Мотька с Елькой. И если Герке никто не мог ответить на его вопросы, то он на вопросы друзей отмолчаться не мог. Поэтому, когда Мотька и Елька спрашивали за кого они будут, он со значительным видом отвечал: “Подождать надо немного, разобраться во всём”.
Вот и сегодня Мотька и Елька пристали, что такое диктатура пролетариата? Если бы Герка знал, тогда бы он объяснил, а тут просто ответил: “Сам не знаю”, чем вверг друзей в изумление.
“Вот был бы отец, он бы сразу все объяснил, – думал Герка перед сном, – да где он сейчас, и жив ли вообще, что-то долго от него писем не было?” В такие минуты Герке было особенно тоскливо и одиноко. “Как объяснить Мотьке и Ельке про загадочное РСДРП и в скобках буква б? Может, тоже тайная организация, как и их “Ижица”? Если так, то организация должна быть солидная, раз букв больше”, – размышлял Герка, проваливаясь в сон.
Ему снилась война. Шёл бой, неприятель наступал, а Герка лежал на пригорке рядом с окопом и строчил из пулемёта (лихой такой пулеметчик – кепка набекрень, рубаха парусом). Живых в окопе Герка не заметил, поэтому рассчитывать на поддержку не приходилось. Герка стрелял без остановки, но, несмотря на это, враги не падали замертво, не корчились в страшных муках от ран, не пытались прекратить атаку и отступить, а неумолимо приближались к пулемёту. “Что за чертовщина?” – Герка ещё сильнее надавил на спусковой крючок, так, что заломило палец. Никакого результата. Но враги не стреляли в Герку, приближались без единого выстрела. “Живьём взять хотят”, – промелькнуло в голове, на всякий случай, Герка поближе подвинул гранату.
Германцы подошли уже настолько близко, что Герка мог различить отдельные лица. Одно лицо ему показалось знакомым. Где он мог видеть это лицо? Но времени на воспоминания не было. Ствол Максима задымил, мешая обзору. Предательски заныло в груди и засосало под ложечкой: “Всё, пропал, – подумал Герка. – Наверное, так и отец погиб на фронте, теперь, вот, я. Прощай мама, прощайте Мотька и Елька”.
И когда казалось, что нет никакого спасения и надо драпать, сверкая пятками, куда глаза глядят, у Герки за спиной послышалась орудийная канонада. Он высунулся из-за пулемёта, чтобы посмотреть, что твориться на поле боя. Снаряды наносили ощутимый урон неприятелю, рвались прямо в самой гуще противника. После каждого взрыва германские солдаты растворялись в белом дыме снарядов и исчезали прямо на глазах, молча без криков и без предсмертных стонов. Участившиеся залпы заставили Герку ужом отползти в окоп (гранату с собой на всякий случай) и укрыть голову руками.
Канонада прекратилась также внезапно, как и началась. На поле боя опустилась тишина, да такая, что зазвенело в ушах. И вдруг среди этой звенящей тишины:
– Герка! Сынок! – послышался голос отца. Голос были слабым и хриплым, но Герка узнал. Он повернулся на звук.
Отец лежал в нише окопа, весь израненный, перемазанный землёй и кровью. Но не это повергло Герку в ужас. У отца не было правой ноги. Сама нога в ботинке, обмотанная портянкой лежала в стороне.
– Папка, что с тобой (чего уж тут спрашивать и так всё видно)? – Герка бросился к отцу.
– Молодец, хорошо стрелял, – подбодрил его отец.
Герка старался не смотреть на оторванную ногу и на окровавленную культяшку, из которой торчала кость и текла пульсирующая струйка крови.
– Как же так, папка? – Герка не знал, что предпринять. В окопе никого не было, ни санитаров, ни бойцов, одни тела убитых и контуженных, которые тоже ничем помочь не могли.
– Видишь, как получилось, брат. Такие вот ёжики кудрявые. Не дали нам подкрепления. И артиллерия запоздала, поздно начали, наши все полегли, я один остался.
– А чего в газетах пишут, что мы наступаем и бьём германца?
– Врут газеты-то, как такую правду писать? – отец говорил всё тише и тише.
– Ты, папка, потерпи, я сейчас кого-нибудь найду, – Герка стал озираться по сторонам.
– Теперь домой отпустят, – безучастным голосом произнес отец, – калеки на фронте не нужны.
Вдруг на бруствере послышались шаги, земля тонким ручейком посыпалась вниз. Герка инстинктивно поднял глаза. Над окопом стоял немец, тот, чьё лицо показалось ему знакомым. До боли знакомым, но Герка никак не мог вспомнить. Ему хотелось убежать, но ноги стали ватными, да и куда убежишь, когда раненый безногий отец рядом. Граната в руке своей тяжестью напомнила о себе. Машинально, не думая ни о чём, не рассчитывая на удачу и везение, Герка выдернул чеку и бросил гранату под ноги германцу.
– Герка, ложись, – только и успел крикнуть отец.
Герка инстинктивно отпрыгнул в строну и свернувшись в комок, прикрыл голову руками. И только когда громыхнуло, он вспомнил это лицо. ЭТО БЫЛ КРИВИН. Тот Кривин из пятнадцатого года, который хотел убить Ельку. Без сомнения. Как будто молния в голове сверкнула. Как и почему он здесь оказался, это Герке уже было без разницы. Оглушённый взрывом и засыпанный землёй он погрузился в темноту.
Герка проснулся, но еще не отошёл ото сна. Огляделся: родная печка, лоскутное одеяла и сияющее лицо матери.
– Какой отец? – машинально спросил он.
– Да твой, твой отец с фронта вернулся.
Оставаясь под впечатлением сна, Герка брякнул:
– Без ноги?
Мать недоуменно посмотрела на него:
– Ты чего, не проснулся ещё? Живой, здоровый и невредимый, слезай с печи, обними отца.
Сон со свистом покинул Геркину голову, уносясь в неизвестность, и не оставляя обратного адреса. Мгновение, и Герка на полу, еще мгновение и он повис на шее отца, ощущая шершавую колючесть и непонятные запахи шинели.
– Герка, осторожней, я вшивый, недавно из окопов.
Но разве такая мелочь может остановить, когда отца пришёл с фронта?
– Батя, какая ерунда, пусть по тебе хоть крысы бегают, главное – вернулся, главное – живой.
– Ну, про крыс, ты это, брат загнул, – смеясь, сказал отец. Мать прыснула в уголки платка.
– Вырос-то как, совсем взрослый стал, – отец рассмотрел сына. – Почти уже с меня ростом. Ставьте воду, в сенях помоюсь, и поесть бы чего.
Несмотря на поздний час, слух о возвращении отца Герки быстро разнёсся по улице Куренной. Видано ли дело, солдат с фронта вернулся живой и непокалеченный. Такое событие. Это не газетные сводки читать, из первых уст все новости узнать можно.
Потянулись соседи. Самарин пришёл. Долго извинялся, что в полночный час, но дело того стоило. И достал из-за пазухи бутылку. Фефилов с женой подошли пироги с собой захватили, Балобанов сало принёс, дед Терентий приковылял на огонёк. Тоже не пустой, принес самосад. Ещё пришли Головин, Кедрин и Чашкин – друзья отца, которые работали с ним на заводе. Утром им было на смену, да, какое там, коль такое событие.
Пришли две солдатки Коневатова и Чувашова, у которых мужья были мобилизованы ещё с начала войны, но последнее время от них ни слуху, ни весточки. Долго не решались зайти в дом. “Нам только спросить, – нерешительно причитали они, – может, встречал, может, знает чего”, – но Геркина мать радушно пригласила их в избу.
От такого движения по улице в поздний час собаки перекликались настороженным лаем, посему все жители поселка почувствовали, что-то произошло, скорее всего, на улице Куренной. В посёлке собак узнавали по голосу.
Герка сидел с отцом за столом и не мог поверить в происходящее: только что ему снился такой кошмарный сон, а теперь такая радость. “Разве может такое быть?” – который раз спрашивал он сам себя.
Сидели за столом. Отец рассказывал про войну, про революционные волнения в Петрограде и Москве, о настроении солдат в окопах, что пора заканчивать эту бойню, про большевиков и Ленина. Мужики пыхтели самокрутками, иногда задавали вопросы, женщины прикрывали ладонями рот и качали головами.
Герка тоже спросил:
– Папка, а ты большевик?
К удивлению Герки отец ответил:
– Конечно, большевик. И партия направила меня на Ижевский завод, чтобы делать революцию.
– Тогда я тоже буду большевиком, – вдруг выпалил Герка.
Все дружно засмеялись, а отец ласково потрепал его по голове.
– Конечно, будешь, как же иначе. Без тебя революцию, ну никак не сделать.
Уже под утро, залезши на печку, Герка представил себя большевиком. Выходило, правда, туманно и расплывчато. “Ерунда, разберёмся. Главное, отец вернулся, теперь заживем”, – успел подумать Герка, перед тем как “дать храпака”.
– Герка, вставай, – день уже на дворе, – голос матери был необычно добрым и ласковым.
В Геркиной голове ураганом пронеслись последние воспоминания: война, безногий отец, потом тот вернулся с фронта живой и невредимый, твёрдо стоял на ногах, большевики, Ленин – что правда, а что сон? Он потряс головой, чтобы окончательно проснуться.
– А отец где? – на всякий случай спросил он.
– Так уже ушёл, сказал, что дела. А тебя Мотька с Елькой уже давно дожидаются.
Герка стал приходить в себя. Спустился с печки, поприветствовал друзей, которые стояли у двери.
