Солнце задралось в зенит, высматривая со своей высоты и пыльную дорогу, вихлявшую посреди широкой улицы и зеленые картофельные огороды, приютившиеся за невысокими заборами. Собаки присмирели, забрались в тени черемух и тополей, лениво валялись на боку. Курицы, чувствуя палящую жару, и те старались пастись ближе к палисадникам или в дворовых заездах, там и тень и прохладнее чем на солнцепеке. Нещадно стрекотали кузнечики, в улице плыло тяжелое жаркое, чуть подрагивающее марево. Казалось мир замер в ожидании когда солнце, наконец, скатится за торчащую над поселком Питяфоровку, чтобы дать хоть немного передохнуть.
Июль бил все рекорды по температуре и отсутствию дождей. Многие собирались на сенокосы уже и не надеялись на то, что трава поднимется, и можно будет надеяться хотя бы на средний укос.
Да где там, кто объехал свои делянки, хмуро констатировали, что травы нынче не много, а местами и вовсе пожухла и легла. Вообще-то год на год не приходится. На то он и Урал. Здесь бывало, что дожди, зарядившие в начале июня плавно пройдя и июль и август, втекали в осень нескончаемой моросью и хлябью.
В конце улицы, стеной вытянулась изгородь паскотины. Жерди в пять рядов перегородили все пространство от дома до дома, метров около пятидесяти и не меньше. На втором пролете, как раз где вторая жердина подломилась у самой стойки, сидел Мишка, пацан, лет десяти, рядом, собирая цветочки-часики в незатейливый букетик, вертелась его сестра Машка. Там где был Мишка, там и Машка, и наоборот. Даже если Мишка носился среди соседских пацанов, то и его сестра была рядом, так уж повелось. Она никогда не отставала от брата, и в обиду себя не даст и была и смела и напориста так, что любому парню фору могла дать легко.
Из-за Козьей горы, синей полосой выплыли тучи. Вскоре они уже полностью перекрыли горизонт, а на краю, там, где встречались безоблачное голубое небо и грозовые облака, то и дело появлялись всполохи молний.
Одинокие буренки, те, которые отстали от стада, видимо, почувствовав приближающее ненастье, потянулись к ограде. Баба Сима, из крайнего дома остановившись на крыльце, прикрыв глаза ладонью, вгляделась в кромку леса, над которой уже повисли тучи, всплеснула руками и торопливо стала сдергивать высохшее белье. Как будто дождавшись сигнала, дружно залаяли собаки и, со стороны леса порывисто подуло прохладой.
Широко шагая, тихо бормоча из проулка, появился мужик и, завидя его Машка и Мишка словно по команде кинулись к нему.
-Дядя Коля! Сделай свистульку! Ну, сделай, рябиновую, ну пожалуйста!
Машка оказалась смелее, схватила Николу за рукав рубахи, теребила мужчину, но тот не снижая скорости, прошел до паскотины, навалился на жердь и уставился в небо.
Он смотрел так долго, не обращая внимания на пацанов, потом, наконец, заметив, прогремел своим зычным дуроватым голосом:
- Ах, вы, угланы, ну и сколько вам свистулек-то делать, некогда мне, не до вас тут….
Он вновь уставился на приближающую грозу и наконец, легко перемахнув через ограду, пошел ей на встречу.
Уже перейдя небольшой ложок, повернул к пасущейся корове, пронзительно свистнул и громко заорал:
- А ну-ка милая, а ну паскуда-а! П-шла домой!
Замахнувшись на пеструху, он опять свистнул и зарычал по-звериному так, что корова оставила траву, припустила, гремя ботолом.
Над лесом сверкнула молния и, спустя несколько секунд небо разразилось громом. Стрельнуло так, что Мишка, опять сидевший на изгороди, спрыгнул вниз, испуганно пригнулся к земле и торопливо замахал сестренке:
-Машка, бежим под навес, щас ливень вдарит!
Тяжелые капли зашлепали по земле, сначала робко, то там, то тут, а потом и дружно забарабанило по крышам, жесткой траве, пыльной дороге.
Баба Сима смотрела на поляну за изгородью, там, где Никола широченными шагами, словно мерил что, вышагивал то туда, то сюда. Вскидывая руки в небо, он выкрикивал какие-то слова, грозно потрясая кулачищами кому-то неведомому.
Выйдя из ограды, сын Серафимы Василий тоже уставился на поляну:
-Мамка, чего там этот придурок опять вытворяет?
- Да не пойму…. Вот ведь, не боится, ни дождя ни грома….
Ливень уже вовсю поливал поселок. Все вокруг посерело, дорожки дождя затёрли и лес и дома.
Никола бегал по поляне паскотины, мокрый, со всклоченными волосами, в потемневшей от воды рубахе и кричал, кричал….
Василий плюнул в сердцах, повесил хомут и тоже уставился на Николая:
-Дурак да и только….
Баба Сима гневно взглянула на сына, зашипела, замотала головой:
-Ты, Василко, не гневи боженьку-то, убогого обидеть каждый сможет. А он всех нас к нему ближе…
Никола все бегал по поляне в разные стороны, все кричал и грозил большими руками, падал и опять вставал.
-Иссякай! Ис-ся-кай! ИССЯКАЙ! – кричал он.
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Отжурчали мутные ручейки по канавам и выглянуло солнце.
Никола перелез ограду между жердей, пьяно пошатываясь, побрел по улице.
-Дядя Коля вы галош потеряли! – кричала Машка, показывая на голую ногу Николая.
Но тот не слышал и шел, шатаясь, что-то бормоча, пока не скрылся в проулке.
Мишка подошел к Машке, легонько толкнул её и победно показал не глубокий черный галош. Потом подумал и водрузил его на ограду:
-Что он там кричал?
-Иссякай…. – Машка медленно произнесла непривычное слово. – Иссякай! Это он дождю что ли?
Мишка посмотрел на сестру, покрутил пальцем у виска и опять взгромоздился на ограду.
Солнце вышло из-за Козьей горы и медленно поплыло к зениту. Василий выскреб в стайке, вышел в огород.
-Мать! Мать, слышишь? Иди сюда, скорее….
Баба Сима вышла из ограды и тоже уставилась на огород.
На грядах, где еще вчера зеленым сочным бурьяном росла картошка, сейчас торчали ссохшиеся тычины. Листья стали черными, скукожились и бессильно повисли вниз. Смородиновые кусты напротив, остались зелеными, но были покрыты белесыми пятнами. Тополь, что рос на меже, тоже поник листвой, стоял серо-коричневой бесформенной кучей.
- Что это, мать? – Василий уставился на мать, но та лишь мотнула головой и пожала плечами.
Вокруг куда не посмотри, зелень превратилась в смесь чего-то уродливого черного и гадкого.
- Вот и дождичек прошел! – присвистнул Василий. – Вот и промочило, мать…..
Николай подкинул поленья в печь, прикрыл дверку и вышел из бани. Во дворе залаяла собака.
- Тобик, Тобик! Кто там? - Николай выдвинул запор и распахнул ворота.
На пороге стояла Серафима.
- На-ка, бери, бери, кому говорю. – Она бесцеремонно сунула Николаю банку с молоком. – Парное еще, пей на здоровье. Я за банкой потом зайду. Ты если чего надо заходи, не стесняйся.
Она торопливо попрощалась и ушла.
Никола смотрел на трехлитровку, вслед уходящей старухе, опять на молоко, потом недоуменно пожал плечами и захлопнул ворота.
