Сергей Максимыч человеком был серьёзным. Всегда. И жил по-серьёзному. И тоже – всегда. Прежде чем жениться, привёл в порядок отцовский дом, в котором жил один после смерти родителей: полы перестелил, крышу черепитчатую положил и застеклённую веранду пристроил.
Потом только пошёл к Матвеевым свататься. Те и не возражали, потому что о зяте таком только мечтать можно было. Да и Соньке, дочери их, Серёжа (тогда ещё Максимычем его не называли) нравился.
Свадьбу сыграли приличную, но без излишнего расточительства. Играли в Серёгином доме, где и остались молодые на первую брачную ночь, а потом и на всю жизнь.
И сразу зажили солидно и правильно: Серёга шоферил в правлении, а Соня дом на себя приняла, а потом и детей. Три девки родились одна за одною, как и положено, с разницею в год.
Дочери у Ивановых тоже удались: одна другой краше: высокие, статные, с густющей гривой пшеничных волос, из-под которой мерцали глаза серые, призывные и суровые одновременно. Это у них – в мать. У самой Соньки-то, теперь уж – у Софьи Иванны, до последнего красота не слиняла, а кажется даже ещё ярче с годами становилась. Она ведь и умерла когда, то в гробу писаной красавицей лежала.
А Сергей Максимыч с дочерями у гроба стояли и не плакали, только после похорон жены соседи заметили, что сильно он поседел, и плечи крепкие словно бы как обвисли – не такими широкими стали.
А так всё было по-прежнему в ивановском доме: степенно, чинно и правильно.
Максимыч детей один тянул, другую женщину в дом так и не привёл. Да и нужды в ней не было, ведь девки-то, все три, в мать – умелицы и аккуратницы. И в школе все хорошо учились, и дом соблюдали. А когда уж заневестились, то просто всему селу украшение.
Это когда, знаете, как?..
А вот идёшь ты по полю русскому просторному и дышишь всеми запахами земли. А счастье не только вокруг щедро разлито, а и внутри тебя потому, что ты ведь тоже – часть этой самой красоты и простора. И петь хочется. И не горланить, а петь тихо и раздольно, чтобы душу на волю выпустить и дать ей искупаться в этаких-то красоте и приволье. И так хорошо, что, думаешь, сейчас вот прямо и умереть не жаль, потому что лучшее в жизни уже повидал. А тут, вдруг прямо, будто из-под земли, три берёзоньки-картинки из-за пригорка вынырнули. И от них всё поле ещё ярче: искрится молодостью и жизнью пенится.
Вот какими дочерями Господь Сергей Максимыча за жизнь его праведную, видно, наградил!
Когда подошло время, то две старших замуж вышли. И по любви обе. Отец их не неволил и, кажется, даже не советовал. Только помогал всем, чем мог. А мог – ого-го ещё как!..
С зятьями дома поставили для молодых, чтобы сразу жили, стоя на своих ногах, а не на коленках – «в послушании к родителям». И в дом всё сразу купили. На зятьёв, правду сказать, жаловаться тоже грех было: оба серьёзные, из хороших семей и Максимыча сразу отцом звать стали.
Одним словом говоря, и Вера Сергевна, и Надежда Сергевна из невест-красавиц сразу в счастливых женщин превратились.
Любочка же, младшая, пока с отцом жила, своего часа дожидалась. От неё он большой судьбы ждал, потому что она из трёх самая… Ну, - с а м а я была!..
А потому, хоть и ныло сердце отцовское, беспокоилось, но учиться после школы в город отправил.
И поступила в институт. И училась, семью, значит, и отца не позорила. А на последнем курсе за своего однокашника Костю замуж вышла.
Третий зять Сергею Максимычу, кажется, тоже понравился. Только вот дом ему с Любочкой ставить не пришлось: в городе же они жили, в Костиной квартире, что досталась ему от покойных родителей…
… А однажды, весной, в мае уже, когда и весна – не весна, а лето уже молодое, они вдвоём с Любочкой и пали отцу снегом на голову, приехали, даже не предупредив. Встречали младших дружно, всем большущим семейством. Старшие с мужьями – детьми в отцовский дом пожаловали, соседей пригласили. И допоздна за столами во дворе, на травку молодую да шёлковую столы вынеся, сидели, ели – пили, песни пели.
Только казалось всё Сергей Максимычу, что Люба с Костиком головы как-то роняли – не веселы были, хоть до этого больше года не виделись с отцом и сёстрами.
Уже потом, когда укладывались, Любочка отца на веранду позвала и там, кутаясь в старую материну шаль и глядя на вянущую полоску зари за окнами, уже перемытыми после зимы, рассказала, что мальчик у них с Костей родился. В первый момент отец чуть не захлебнулся от счастья. Мальчик! Да это же первый среди моря девок: у старших уже по две дочери народилось к тому времени!!.
Но Любочка, пряча лицо в шаль, продолжила, что « не мальчик, а только половина…»
- У него, папа, ножек нет. Совсем. Нас об этом, ещё когда я беременной была, предупреждали. Но сказали, что, если избавлюсь от него, не смогу родить больше. Вот и родила. И отказные бумаги подписала сразу в роддоме. А Костя знал всё и со мною согласился.
Старик молча слушал. Не перебивал. Потом не спал всю ночь: всё выходил на веранду курить.
А под утро уже был на автостанции. Когда ехал в автобусе, всё думал:
- Это они со страху перед жизнью. Молодые ещё, пугливые. Вот когда сыночка своего увидят, да в руках это счастье подержат, сразу в ум придут и поймут: нельзя, чтобы на свете ещё одним несчастным больше было… Растут же во поле берёзы. И вдруг, у одной из них, ветка в неположенную сторону потянется. И что? Рубить её? Так вот, не подумавши, топором по ней? Или не люди мы и не понимаем, что жизнь наша не вся в тетрадку в клеточку записана быть может?.. Иногда она нам такие задачки подкидывает, что правильно или нет решил, только через много-много лет узнаешь…