Первый рейс

          Случай этот произошел давно, в семидесятые годы прошлого века, в другое время и в другой стране, название которой было Советский Союз. За все эти годы Андрей, в прошлом, а ныне Андрей Иванович, молодой пенсионер, ни разу не озвучил его, хотя воспоминания не давали ему покоя. Надо сказать, что воспоминания эти хранились в памяти его как бы на разных полках, не смешиваясь, в силу того, что  о тех временах его жизни невозможно было забыть, а про случай, свидетелем которого он оказался, вспоминать было противно тридцать лет назад, и сейчас, спустя годы.
        Как можно было забыть то время, когда он, курсант высшей мореходки во Владивостоке, после сдачи экзаменов за второй курс, отправлялся на свою первую морскую практику? Это был новый лист в книге его жизни, ради которого он два года назад покинул свой уральский городок и поступил на электромеханический факультет, одолев конкурс из трех человек на место.
Училище готовило специалистов для торгового флота, но дисциплина там был военная,  и курсанты между собой называли училище бурсой, а себя -  бурсаками. Еще живя в  абитуре, как называли общежитие для абитуриентов, Андрей уже знал прозвища курсантов каждого курса, независимо от факультета. У первого  курса  было  название - « без вины виноватые». Второй курс  назывался « по тонкому льду». Третий курс – «веселые ребята».  Курсанты четвертого курса – «джентльмены удачи». Про пятикурсников говорили: « мама с дочкой плачут – папа двойку получил». Флотские языки за словом в карман не лезли ни в море, ни на берегу. В  отличие от средней мореходки, выпускавшей не инженеров для флота, а мотористов, матросов, электриков, парни сюда поступали посерьезнее и никогда не было случаев дедовщины, издевательства старших курсов над младшими. Учиться было трудно, но интересно.
После тяжелой сессии душа Андрея ликовала вместе с телом, оторвавшимся от баррикад учебников и конспектов, вырвавшимся из душных аудиторий читальных залов с их усыпляющей тишиной, превращавшей курсантов на долгие часы в недвижимость. Теперь все было позади: учебники – в библиотеке, конспекты – в тумбочке, а впереди – морская практика на судне!
Андрей шагал с направлением на практику к проходной морского порта, отделявшей сухопутную жизнь от жизни, связанной с морем и испытывал двоякие чувства. С одной стороны, он радовался тому, что его поощрили, отправив на индивидуальную практику, а не на групповую, где его совсем не прельщало болтаться на судне в составе десяти человек и изнывать от группового безделья. С другой стороны, отсутствие визы для загранплавания, о котором у них все мечтали, сильно ограничивало возможности его практики, оставляя один путь – в каботаж, на Север, в Арктику. Каждый год с мая начиналась навигация в Заполярье, и пароходство все лето занималось доставкой грузов за Полярный круг. Теперь Андрею представилась возможность увидеть это своими глазами.
Документы на визы для загранплавания подавались уже после первого курса, начиная с отличников, но ему это не помогло, потому что на его визу пришел из Москвы отказ еще тогда, когда большинство курса еще и не приступало к оформлению документов. Им  разъясняли, что визы не полагаются морякам, служившим на атомных подводных лодках и тем, у кого есть родственники с судимостями. Других причин отказа им не называли. 
Андрею  оставалось теряться в догадках о причинах молчаливого отказа,  не подпадая ни под одну из указанных категорий. На ум приходило лишь одно из возможных объяснений – графа в анкете о родственниках за границей. В те времена с этим было очень строго. Он вспомнил, что когда заполнял анкету при поступлении в училище, то взял и написал в этой графе про деда, брата его родной бабушки. Андрей знал по рассказам, что тот уехал с другом в Канаду на заработки еще до революции. Он жил  в городе Торонто, играл на скрипке в ресторане. Всю жизнь прожил один, надеясь вернуться, но революция, войны, горячие и холодные, лишили его такой возможности. А может и не собирался он это делать. Кто знает? Хотя, как не верить бабушке, которой он писал, что мечтает вернуться? Когда Андрей заполнял такую же анкету на визу, то в этой графе поставил прочерк, посчитав ненужным указывать двоюродного деда, который к тому времени умер, да и бабушку тоже похоронили. Теперь Андрей не знал, как надо было сделать правильно – заполнять ту графу или нет? Других причин для молчаливого отказа он не видел, но не собирался завидовать тем парням, что группами попали на белые пароходы, уносившие их в сторону  экзотических стран.
За проходной порта Андрей сразу попал в новую жизнь с ее суетой, шумами, запахами. Сновали электрокары, погрузчики, грузовики. Он шел вдоль пирса в поисках судна, название которого указано в его сопроводительных бумагах. Он шел мимо пришвартованных судов, вдоль рельсовых путей портальных кранов, которые возвышались высоко над землей, опуская и опуская в трюмы все новые грузы. На всем пути Андрея сопровождал шум их моторов, дребезжание их механизмов, тревожные, резкие звонки.
Порт тянулся далеко, по кромке суши, вдоль высокой отвесной скалы, по верху которой, за оградой из железных прутьев, шла улица Верхне – Портовая. Чтобы увидеть ее, надо было запрокинуть голову вверх.
Два года назад Андрей впервые прошел по ней, с портфельчиком в руках, заменявшим ему дорожную сумку. Поезд тогда, в июле, пришел во Владивосток поздно ночью и, выйдя из него, он чувствовал себя контуженным после пятидневной вагонной тряски, чумной спросонья. Все ему казалось диковинным, нереальным в те первые часы.  Прежде всего удивляло то, что совсем не чувствовалось ночного холода. Темнота июльской ночи была теплой. Не приходилось ежиться от холода и думать о свитере. Все вокруг ходили в рубашках, когда у них, на Урале, в такие ночи уже выпадают холодные росы. Еще более его поразило совсем другое. Это было для него неожиданно. Когда он не спеша шел по Верхне – Портовой в сторону училища, то внизу впервые увидел торговый порт, который не обращал внимания на то, что царит ночь. Там, внизу, царил труд, и кипела работа, разгоняя ночную тишину и темноту. Палубы судов были освещены. Пирс, причудливые конструкции портальных кранов горели яркими огнями прожекторов. Но поразило не это.  Внизу у причалов стояли лесовозы, которые загружались лесом на Японию. Андрею в нос ударил запах хвойного леса. Запах этот выгнал из него остатки сна подобно нашатырному спирту.
- Как?!  - недоумевал он. - Ведь здесь Тихий Океан! Морская жизнь!
Этот запах родного леса никак не вязался с его представлениями о море, о том, что его здесь ждет. Он никак не ожидал, что новая, морская реальность встретит его тем запахом, от которого он уехал – запахом родного леса, запахом его малой Родины. Он почувствовал, что глаза его увлажнились. Захотелось домой, к маме.  Но ноги шли и шли вперед по улице, не обращая внимания на эмоции в его душе и мысли в его голове.
Теперь, два года спустя, он шагал по пирсу и искал свое судно, на которое переключились его мысли.
- Да уж, - с усмешкой думал он. - Угораздило же попасть!  Как здорово было бы оказаться на судне с названием "Капитан Кондратьев" или  "Капитан Мышевский", а еще лучше -  на ледоколе  "Адмирал Макаров" – там, вообще, сказка! Их  роту  однажды водили на экскурсию и показали весь ледокол от машинного отделения до ходовой рубки. Все новое, пахнет заводской краской. И бассейн тут, и сауна, и спортзал. Домой не захочешь, работая на таком судне. Но все эти суда были в Арктике. Навигация. Ему повезло, что подвернулось это судно. Гораздо меньше повезло с его названием. Андрей шел и искал дизель-электроход с названием Оленек. Он не мог привыкнуть к этому названию, повторяя его про себя и чертыхаясь при мысли о том, как будет потом рассказывать о своей практике. Что он должен будет сказать?  -  У меня была практика на Оленьке?! Наверное, лучше будет сказать : На Оленеке.  Да меня же парни засмеют  с такой практикой, не пощадят.  Замучат приколами, черти полосатые! Нет! – нашел Андрей спасительное решение. - Буду говорить так: Проходил практику на дизель-электроходе Оленек. Меня может спасти только именительный падеж от всех приколов, - нашел он ответ на свой вопрос.
Оленек его оказался на дальнем причале для ледоколов и совсем не походил на белый пароход загранплавания. Это было судно не для моряков, имеющих визу и обходящих стороной такие посудины. При всем романтизме северных широт бывалые моряки предпочитали южные моря и зарплату в валюте, которая тогда шла девяносто копеек за доллар, но за доллары можно было купить все, что угодно даже во Владивостоке, в валютном магазине. Андрея в тот момент все эти тонкости не интересовали, тем более, что за первую практику им, практикантам, никто не собирался платить ни в рублях, ни в валюте. Он знал, что практика его будет скоротечна настолько, что не успеет ему наскучить. Его манила новизна впечатлений своей неизвестностью, и он поднимался на борт по деревянному трапу с веревочными перилами не ногами, а на цыпочках души.
- Ого! К нам гардемарин! – приветствовал его на палубе вахтенный – пожилой дядька с усами, как впоследствии оказалось, старший матрос. Он так до конца практики и называл Андрея гардемарином за его курсантскую форму, в которой все были одинаковы – и будущие штурманы, и будущие механики.
Вахтенный был в телогрейке, с красной повязкой на рукаве. Дело было в июне – самый промозглый месяц от туманов, которые солнце разгоняло только к обеду. Вахтенный вызвал молодого матросика и приказал ему отвести Андрея к мастеру, на английский манер называя капитана. Пока шли по коридорам, матросик назвался Васькой и рассказал, что  сразу после армии, в мае, устроился матросом и зарабатывает визу.
- Через год получу визу – и в загранку! – мечтательно произнес он и тут же добавил. - Если залетов не будет. Тут ведь все такие, - объяснял он Андрею, шагавшему сзади. - Или визу зарабатывают, или лишенцы за пьянку или за таможню. Только визу заработают – и айда белый пароход искать! А ты тоже без визы? – обернулся он к Андрею.
– Ну, да. Нам еще не успели открыть, - пробормотал тот в ответ.
Каюта капитана была на верхней палубе, под рулевой рубкой. Ее иллюминаторы выходили на главную палубу с открытыми трюмами, куда шла погрузка. Капитан, моложавый упитанный мужчина с седыми волосами,  недолго рассматривал направление на практику из пароходства. Он спокойным голосом отправил Андрея  к старшему электромеханику, давая понять, что прием на судно состоялся. Напоследок  напутствовал  Андрея словами:
- Учти!  Команда у нас на судне хорошая, но контингент специфический. Не знаешь чего от них ждать, как дети малые.  От тебя зависит отношение к тебе. Народ тут простой.  Ты флюорографию проходил?- глянул он в сторону Андрея.                  
-  Конечно! -  удивился тот,  не ожидая такого вопроса после всех инстанций, связанных с медкомиссией.
  - Так вот, - улыбнулся капитан. - На судне -  как в рентгене. Тут всех насквозь видно, только не тело, а душу.  А теперь ступай, - махнул капитан в сторону двери.
Васька не бросил его, и они долго бродили по судну в поисках СЭМа, пока не нашли  в