двух первых Шуриков, выдающихся своими умом и фигурой. Глядя на Саню Буслова, возникало подозрение, что тот родился недоношенным, оставаясь и дальше по жизни в своем тощем теле и с прыщавым лицом. Его хилый, болезненный вид не мешал ему быть болтливым. Будь его воля, он мог бы до смерти заговорить своих соседей по кубрику, который так и называли – кубрик Шуриков.
Если в пределах роты Шура Коваленко слыл обходительным, спокойным, рассудительным и солидным, то кубрик был его вотчиной, где он мог позволить себе жить с комфортом не хуже, чем в спортроте. Этот комфорт ему создавали оба Шурика. Один из них делал за него все учебные задания, а второй бегал по вечерам в магазин за продуктами, за книгами в библиотеку, за прочими делами. Так они и жили своей коммункой, спокойно и без эксцессов.
Вот теперь Андрей встречает Шуру Коваленко здесь, на своем судне:
- Шура?! Ты это как?! Откуда?! Меня ведь одного сюда направили!?
Шура невозмутимо выслушал все удивленные восторги Андрея с таким видом, что попасть для него сюда было не трудней, чем погрызть семечек.
- Да так, - пожал плечами он. - Нас десять человек направили на "Советский Союз", а мне зачем это? Я поговорил с кем надо. Оказалось, что вы скоро уходите в рейс. Мне это подходит. Схожу туда – обратно и – в отпуск. С групповой практики так не получится списаться. Ты что? На обед? А я пообедал уже, с добавкой, - зевнул он. - Пойду, подремлю. Шура зашагал своей походкой дальше по коридору. Обернувшись, Андрей увидел, как тот завернул в каюту электриков. Андрей так ничего и не понял, да и не хотел ничего понимать. Его все устраивало. Он знал только, что "Советский Союз" – это пассажирский лайнер, огромный, тридцатых годов постройки. Он был пригнан после войны из Германии, где назывался «Адольф Гитлер». Говорили, что там была каюта Гитлера. Этот лайнер ходил по линии Владивосток – Петропавловск-Камчатский, подобно автобусу, только по морю. Вот с этого лайнера и удрал Шура Коваленко. После практики парни рассказывали, как они всю практику плутали по лайнеру в лабиринтах палуб и коридоров поисках своих кают.
Когда Андрей вошел в столовую со словами: Приятного аппетита! Вадим, Жорка и Санька заканчивали обед, оставшийся после Шуры. Увидев его, Санька замахал ему руками, и Андрей подошел к столику.
- Слушай, Андрюха! - почему-то перешел на шепот Санька. - Этот говорит, что знает тебя, - он показал на свободный стул у столика.
- Ну да, - ответил Андрей. - Это Шура Коваленко, он с рабфака, старше меня.
- Я думал, что начальник какой-то, - снова зашептал Санька. - Он ведь без формы, черт его разберет, что за черт такой важный, - Санька покачал головой. Вадим с Жоркой молчали, хотя молчание Жорки показалось Андрею хуже Санькиных слов.
С этого дня Андрей сидел за другим столиком, вдвоем со своим соседом по каюте, которого за эти дни ни разу не видел на судне. Его соседом по каюте и по столу оказался поваренок Славка, такой же, как он сам, практикант, только практика его проходила среди раскаленных плит на камбузе, между бачками с супом, кашей компотом, чаем, где Славка пропадал каждый день допоздна. Так и жили они всю практику вдвоем со Славкой в каюте комсостава и питались вместе за одним столиком, куда Славка каждый раз приносил кастрюлю с компотом. Целыми днями Славка был занят на камбузе, как заправский повар, и приходил по вечерам поздно. От него всегда пахло какой-то кислятиной. Вообще-то, вид у него всегда был неопрятный, неряшливый, непохожий на повара.
За все время, пока "Оленек" вышел из бухты Золотой Рог, покинул залив Петра Великого и шел до Магадана, Андрей, на удивление, ни разу не столкнулся с Шурой Коваленко, даже в столовой, которую тот умудрялся посетить всегда раньше всех. Лишь несколько раз он появлялся после вечернего чая в столовой, которая по вечерам превращалась в кинотеатр с настоящим экраном, с кинопроектором «Украина», с показом фильмов для команды. Днем, во время работы, парни, как сговорившись, ни слова не говорили про житье-бытье в каюте, а Андрею и в голову не пришло бы расспрашивать их. Все было тихо - мирно. Новые впечатления и вовсе отвлекали внимание Андрея от мыслей о присутствии на борту его невидимого однокурсника. А впечатлений было хоть отбавляй. Тут тебе и Ногайская бухта, и Магадан, с его площадями, просторными улицами. Он совсем не производил впечатления того страшного места, о котором закрепилась в истории слава, как о столице каторжного края. Это был спокойный, опрятный город.
Андрей был равнодушен и к водке, и к пиву, не понимая пристрастия к его горькому вкусу и предпочитая сладкую газировку. До прогулки по Магадану он не представлял, что может быть столько сортов пива, зная до этого, что в его родном городе на слуху было только одно пиво – Жигулевское. Фантазия не могла бы выдумать такие названия, что попадались там на глаза: Мартовское, Магаданское, Таежное, Золотое, Бархатное, Северное. Неужели это все не из одной бочки? – удивлялся Андрей, не испытывая ни малейшего желания сравнить вкус всех этих сортов.
Разве можно, спустя годы, забыть ту рыбалку, когда он с кормы судна, стоявшего посреди Ногайской бухты, вместе с вахтенным матросом ловил огромных морских окуней, красных, пучеглазых, с жадностью бросавшихся на кусок мяса, насаженный на крючок, который он опускал с кормы на леске, намотанной на руку. Потом Славка на ужин сварил уху, недостижимую по свежести ни одному ресторану.
После Магадана до Певека был еще порт – Бухта Провидения, но там даже не было причала, поэтому контейнеры выгружали своими лебедками посреди бухты, на плашкоуты – такие плавучие платформы. Контейнеры были обычные, железнодорожные. У одного из них двери были перекошены, и Андрей с удивлением увидел торчавшие из них сухие зеленые ветки. Контейнер был доверху забит березовыми вениками! В снабжении районов Севера не было мелочей. Андрей в этом убедился своими глазами.
Чем дальше шли на север, тем больше росло удивление. Казалось бы, кругом один и тот же Тихий Океан, а все его окраинные моря выглядели совершенно по-разному, отличались друг от друга. Японское море было серым, мутным. Охотское море запомнилось своим голубым цветом. Больше всего понравилось Берингово море своими ярко- синими волнами. Чукотское море оказалось окрашенным в зеленый цвет, который бледнел местами, на фоне белоснежных тел ледяных торосов.
Разве можно было забыть проход через Берингов пролив, когда вся команда высыпала на палубу. Даже капитан вышел на открытое крыло рулевой рубки и смотрел в бинокль на наш берег.
- Вон там! – закричал он, указывая рукой в сторону берега. - Его видно! Памятник Семену Дежневу!
Дизель-электроход огибал самую восточную точку страны – мыс Дежнева. Андрей присмотрелся и, действительно, сквозь колеблющиеся у поверхности воды слои воздуха ему удалось разглядеть каменный столб с очертаниями бюста наверху. Дул шквальный ветер, была сильная волна. Не случайно. В этом месте встречались воды двух морей - Берингова и Чукотского.
- А вон там, - кричал капитан, указывая в противоположную сторону. - Там видна Аляска!
В той стороне над горизонтом виднелась неровная бугристая гряда серого цвета. Это стоило того, чтобы увидеть своими глазами, а не лежа на диване, по телевизору.
- Здесь, - продолжал кричать сквозь ветер капитан. - Проходя Берингов пролив, надо бросить монетку! Таков древний обычай! Надо задобрить Северный Ледовитый океан!
С этими словами он размахнулся и швырнул вниз горсть монеток. Андрей понимал, что капитан кричал все это не только ему, делавшему в своей жизни первые шаги по палубе и впервые прошедшему через четыре моря. Таких, как он, салажат, на судне было немало.
- Хорошо, что в этой географической точке не придумали ритуала посвящения в моряки подобно тем, кто впервые пересекает экватор, - невольно радовался Андрей. - Не придется пить морскую воду.
Здесь все ограничилось тем, что монетки толпившихся на палубе полетели в море, растворяя в нем частицы человеческого тепла, надежду и веру в добрую природу морского царя. Все это было волнительно не столько от морской качки, сколько от тех чувств, что испытывали люди в этом удивительном месте.
Как только прошли Берингов пролив и взяли курс вдоль побережья, на Певек, окружающая картина резко изменилась. Навстречу шли льды. Нет, это были не айсберги, а настоящие ледяные поля. Тут "Оленек" показал, на что он способен, являясь судном ледового класса. Ему было просто наплевать на эти обломки Северного полюса. Недалеко от берега, на чистой воде, стояли два сухогруза. Когда "Оленек" прошел мимо них, сухогрузы снялись с якоря и пристроились за ним, следуя в кильватерном строю, друг за другом, как по водной тропе, пробитой в ледяных полях. Все это Андрей видел, стоя на верхнем мостике, на открытой палубе над рулевой рубкой. Светило ослепительное солнце, но встречный ветер был такой, что перехватывало дыхание.
Невозможно было оторвать глаз от невиданной картины. До самого горизонта простирались ледяные поля, и лишь вдоль берега оставалась узкая полоса воды, по которой плыли, как в беспорядочном строю, льдинки и льдины. Дух захватывало, когда дизель-электроход, уткнувшись в очередную льдину, вползал на нее носом, потом резко падал вниз и продавливал ее своим днищем. Льдина раскалывалась, с треском разламывалась на куски, которые с шумом уходили под воду и с еще большим шумом выскакивали на поверхность, норовя ударить в борт. Звук стоял такой, словно кувалдами колотили по корпусу, подрагивавшему от этих ударов. Вскоре льдины пошли реже, стало появляться открытое водное пространство, отдельно идущие льдины.
До сих пор Андрей думал, что все разговоры про белых медведей – это байки. Тут он увидел их своими глазами. Они парочкой лежали на льдине, которая несла их туда, куда было известно только им одним. При виде судна они степенно поднялись, как хозяева при виде гостей, нарушивших их покой, и так же степенно нырнули в воду. Это были настоящие медведи! Дикие звери. Насмотревшись вдоволь и озябнув на ветру, Андрей ушел в каюту, где тоже были слышны звуки борьбы судна со льдами. Чувствовалась вибрация корпуса, громыхание льдин . Зимой здесь мог бы пройти не каждый ледокол.
Когда пришли в Певек, там на рейде стояло несколько судов в ожидании места у причала. Пока стояли на якоре, капитан устроил команде выходной к всеобщей радости. Он приказал спустить на воду мотобот, который загрузили съестными припасами, и свободные от вахт добрались на нем, вместе с капитаном до острова Роутан, что напротив Певека. Это был пустой кусок суши, где они прекрасно отдохнули. Играли в футбол, дурачились, лакомились шашлыками, как одна семья. Там Андрей увидел своими глазами карликовую березу. Она больше походила на ветку ежевики, стелющуюся по земле, а над ней стоял гриб, возвышаясь над окружавшими его березами. Ему явно шло название надберезовик.
Пока стояли в Певеке, мешало одно – полярный день. Спать было невозможно в светлых сумерках ночного времени суток. Выходили на пирс и играли
