Блад бросил еще один взгляд на черный корабль, носящий имя «Голдсборо», потом крикнул, перегнувшись через перила:
— Огл, пора!
Согласно своей обычной тактике при абордаже, пираты стреляли по мачтам корабля, стараясь по возможности не повредить корпус, чтобы лишить неприятеля хода и не потопить его прежде чем они смогут освободить трюмы от груза.
Два залпа слились воедино, и противники окутались густыми клубами дыма — однако к этому моменту волнение моря усилилось, и это помешало канонирам обоих кораблей взять точный прицел.
«Арабелла» получила несколько пробоин в корпусе, однако все они оказались несущественными.
Пользуясь тем, что дым все еще скрывал их, Блад немедленно приказал Джереми Питту вести корабль прямо на «Голдсборо». Абордажная команда ждала своего часа, пригнувшись за фальшбортом и напряженно высматривая вражеский корабль. Как только в дыму показались его очертания, в воздух взвились крючья с прикрепленными к ним канатами.
* * *
Де Пейрак понял, что совершил редкую для себя ошибку: он слишком долго ждал действий пирата и тем самым позволил его кораблю опасно приблизиться к «Голдсборо». Пока он пытался определить, насколько действенным был залп, из клубов дыма вдруг надвинулся высокий красный борт, и глухой стук абордажных крючьев возвестил о том, что теперь противники должны сойтись в ближнем бою. На борт его корабля с диким ревом полилась толпа полуголых корсаров. Но ему случалось выпутываться из куда более опасных ситуаций, поэтому он остался наблюдать с юта за кипевшей на палубе схваткой.
Напор пиратов был столь яростен, что в первый момент они потеснили моряков «Голдсборо». Тогда де Пейрак счел за благо вмешаться. Сопровождаемый Абдуллой, он кинулся в самую гущу схватки. Его матросы, увидев своего капитана, воспрянули духом, и постепенно бой переместился на палубу «Арабеллы». Вскоре все было кончено.
4. Монсеньор Рескатор
Рескатор, опираясь на плечо мавра, медленно шел по палубе захваченного корабля. Он направлялся к пленникам, угрюмой толпой стоявших на шкафуте под охраной его людей. Победа досталась дорогой ценой. Он схватился с одноглазым верзилой и уже выбил из его рук абордажную саблю, как вдруг откуда-то сверху раздался выстрел, и левое плечо обожгло. Он бы все равно свалил противника, но за эту секунду тот успел подхватить валявшийся под ногами обломок реи и обрушить его на голову Рескатора.
И теперь в глазах все мутилось, по шее щекочущей струйкой сбегала кровь, а плечо при каждом движении пронзала резкая, дергающая боль. Сквозь повязку, наспех наложенную Абдуллой, уже проступили алые пятна, но хуже всего было то, что пуля не прошла навылет и оставалась в плече. Бедный мавр готов был броситься в море: в неразберихе боя он отстал и не успел защитить своего обожаемого хозяина.
Язон настаивал, чтобы монсеньор Рескатор немедленно позволил заняться собой. Что касается пленников, то было достаточно отдать приказ – и с ними расправились бы безо всякого сожаления, из мести за кровь своего капитана и погибших товарищей. Но Рескатор медлил, желая посмотреть на тех, кто так яростно с ним сражался. Этот бой стал для него неожиданностью – ведь обычно пираты, благодаря договоренностям, достигнутым с их вожаками, не досаждали ему.
***
– Дьявол побери твою душу, проклятый пират! – произнес по-арабски хриплый голос.
Де Пейрак в удивлении остановился. Кто мог обращаться к нему здесь, за тысячи миль от Средиземного моря, на арабском языке? Он взглянул на говорившего: невысокий широкогрудый человек злобно смотрелна него. Похож на грека... но де Пейрак видел его впервые. К чему гадать? Ведь он уже решил предоставить пленников их судьбе, пригласив прогуляться за борт.
Сделав следующий шаг, он встретился взглядом с пронзительными и удивительно спокойными глазами мужчины лет тридцати в погнутой вороненой кирасе, который стоял немного впереди прочих пиратов. Судя по всему, это и был капитан Ле Сан.
Во время схватки им не пришлось сойтись в поединке. Де Пейрак видел, как он увлекал своих корсаров в бой, и начал уже прорубаться к нему, когда на его пути появился тот одноглазый головорез. И теперь он молча рассматривал своего противника.
Если Жоффрей де Пейрак понимал что-то в людях, – а у него были основания так полагать, – то Ле Сан совсем не соответствовал образу, нарисованному Истерлингом. Он больше походил на испанца, чем на француза. В синих глазах де Пейрак не увидел ни следа порока или алчности, обычных для пиратов всех мастей, – напротив, в них читались ум и мужество.
Несмотря на потрепанный после боя вид, на всем его облике лежал отпечаток изящества и благородства, и об этом же говорила гордая посадка головы и манера держаться. Ле Сан вдруг показался де Пейраку похожим на него самого в этом возрасте.
«Что за вздор, – тут же подумал он. – Что может быть общего у меня, калеки, который был, невзирая на увечье, эпикурейцем, любившем жизнь во всех ее проявлениях, с жестоким пиратом? Возможно, только это упорство во взгляде – упорство человека, не желающего склоняться перед судьбой, какой бы она ни была...»
Все же он признался себе, что этот человек принадлежит к одной с ним породе. Ну что же, и благородные господа становятся разбойниками, он сам тому пример... Что это меняет? Разве полная опасностей жизнь не научила его, опального графа, потерявшего все, а потом вновь достигшего всех желаемых им высот, что не стоит проявлять слишком много милосердия, ибо это может привести к тяжелым последствиям? Он давно уже отвык оставлять у себя за спиной живых врагов.
Он не будет обманываться благородным видом. Этот человек вступил с ним в противоборство и проиграл. Vae victis, как говорили римляне. Но неожиданно для самого себя де Пейрак вдруг решил заговорить с корсаром.
***
Питер Блад смотрел, как к ним медленно приближается победитель. Все складывалось вполне удачно для них, пока в бой не вмешался этот высокий крепкий мужчина, одетый в черное. Он оказался страшным бойцом, никто не мог устоять перед ним. Волверстону повезло, что кто-то из корсаров, стреляя с мачты, ухитрился попасть в Рескатора. Но они все равно потерпели поражение.
Однако Блад не собирался терять присутствие духа, даже когда стоящий рядом Коста обрисовал ему их печальные перспективы, в красках расписывая жестокость мусульманских пиратов. Пока что Блад не нашел ничего, что позволяло бы отнести Рескатора к их числу. Правда, он заметил нескольких мавров в его команде – один из них повсюду сопровождал своего капитана.
Блад услышал, как Коста хрипло и гортанно сказал что-то, прекрасно понятое капитаном «Голдсборо». Тот остановился напротив них, потом его мрачные черные глаза изучающе глянули на Блада.
Питер, чей ум лихорадочно искал выход из положения, в свою очередь разглядывал Рескатора. Это был человек лет пятидесяти, с властным лицом и твердой линией губ; старые рубцы, пересекающие щеку, говорили о непростой жизни. Он был без камзола, по его белой рубахе расплывались кровавые пятна. По тому, как он наваливался на плечо идущего рядом мавра, Блад мог сделать вывод, что раны Рескатора не были пустяковыми. Тот некоторое время молча смотрел на него, а потом спросил по-французски:
– Это вы командовали этим кораблем? Вы капитан Ле Сан?
Если Блада и удивило, что Рескатору известно его имя, то он не подал виду и ответил тоже по-французски:
– Мое имя Питер Блад, и да, я капитан этого корабля.
– Бывший капитан, – язвительно поправил его Рескатор. – Теперь корабль принадлежит мне.
Глаза Блада строптиво сверкнули, но он оставил обсуждение этого вопроса до более благоприятного момента.
– Вы англичанин? – Рескатор перешел на английский.
– Ирландец, – уточнил Блад. – А вы, как я полагаю, капитан Рескатор?
Де Пейрак в знак согласия наклонил голову, немедленно взорвавшуюся сильной болью. Черт! И плечо горит, как в огне. Следовало побыстрее кончать с этим.
– Как вы намерены поступить с нами? – Блад успешно скрывал чувство неуверенности и даже обреченности, которое возникло в нем после ужасных рассказов Косты.
– Ну а как бы вы поступили на моем месте?
– Я бы дал уцелевшим шлюпку и велел убираться к дьяволу.
Он издевается? Де Пейрак не удержался от сарказма:
– Да ну? Разве капитан Кровь оставляет кого-нибудь в живых? Я слышал совсем другое.
Неожиданно пленники, до сих пор в молчании слушавшие их разговор, зароптали, из их толпы выступил молодой пират, глядевший на него со смелостью человека, которому нечего терять:
– Монсеньор Рескатор, кто поведал вам столь гнусную ложь? У капитана Блада есть свой кодекс чести, и он никогда бы не пошел на бессмысленную жестокость!
Де Пейрак прищурился, глядя на нового участника их беседы, речь и манеры которого были уместны скорее при дворе, чем на залитой кровью палубе, и только взгляд выдавал лихого искателя приключений.
– Благодарю тебя, Ибервиль, но это было излишне, – сухо произнес Блад.
Де Пейрак едва не рассмеялся, настолько происходящее показалось ему абсурдным. Право, скоро в Карибском море будет не протолкнуться от благородных разбойников! На этом корабле они так и кишат.
Интуиция подсказывала ему, что Истерлинг лгал ему, по какой-то причине желая этого боя. Однако в этот момент он больше всего на свете хотел лечь и был не в том состоянии, чтобы заниматься поисками истины. Иль-а-Ваш находился не так далеко, и у пиратов был шанс, хоть и небольшой, добраться до него вплавь – а там пусть полагаются на милость Всевышнего.
– К большому сожалению, господа, вынужден прервать нашу светскую беседу. Даже если это и правда, я не последую вашему примеру и предложу вам перешагнуть через борт, – голос Рескатора звучал глухо.
От Питера Блада не ускользнуло, что держится его противник из последних сил, и внезапно ему пришла в голову одна мысль.
– Несмотря на то, что вы настроены так решительно, монсеньор Рескатор, позвольте предложить вам сделку.
– В вашем ли положении говорить о сделке?
– И, тем не менее, я рискну. Я окажу врачебную помощь вам и членам вашей команды в обмен на наши жизни.
– Вы что, врач?
– Medicinae baccalaureus, – ответил Блад на латыни.
Еще и врач к тому же? Рескатор хотел было отмахнуться от неожиданного предложения, ему было не привыкать к ранам, но волной поднявшаяся дурнота заставила его пошатнуться.
Пожалуй, он недооценил полученный по голове удар. К тому же у негов плече сидела пуля, а арабский врач Абд-эль-Мешрат, почти всегда сопровождавший его, в этот раз остался в Голдсборо: старому ученому нездоровилось, и Рескатор не взял его в плавание.
– Черт с вами... Я потом решу, как с вами поступить. Сейчас ваши люди будут заперты в трюмах этого корабля, а вас покорнейше прошу проследовать за мной на борт «Голдсборо»... Мы вернемся к Иль-а-Ваш.
– Среди моей команды тоже есть раненые, я должен буду помочь и им. – Дерзость корсара не знала границ.
- Хорошо, вам будет предоставлена некоторая свобода передвижения. Если ваш соратник не лжет, мне будет достаточно вашего честного слова. Обещайте, что вы не попытаетесь бежать или не устроите какую-нибудь каверзу.
–
Блин, столкнуть двух "хороших парней" в битве - это лихо! 
