Сотворение любви - Глава 16

Спал я отвратительно. На рассвете, моя соседка с третьего этажа, как обычно, затеяла свою извечную битву со всеми: она двигала мебель, швыряла все, что ни попадя, ругалась и поносила всех и вся. Убедившись в том, что больше не усну, я решил включить компьютер. Пару часов я провел за компом, равнодушно читая все подряд и не слишком заботясь о содержании. Я тупо пялился в монитор, читая абсолютно не интересную мне повесть. На мой дружеский запрос в фейсбуке Клара не ответила. Неожиданно я обнаружил, что Карина тоже есть в фейсбуке, но ее страничка и все фотографии были доступны только друзьям, а послать ей сообщение и напроситься в друзья у меня не хватило духу.

Сегодня я встал раньше обычного. На улице было гораздо прохладнее, чем ожидалось, и я пошел прямиком на автобусную остановку. Вообще-то, сегодня был четверг, и мне следовало идти на работу или, на худой конец, позвонить Хосе Мануэлю. В автобусе я заснул и проехал две остановки, так что мне пришлось возвращаться назад, чтобы зайти к матери.

- Мог бы и предупредить, – укоризненно бросила сестра, открыв мне дверь. – Ты завтракал?

В ответ я поцеловал ее. От сестры пахло так же как и от Карины – то ли кремом, то ли шампунем, не знаю чем, но точно не духами.

- Что-то случилось? – поинтересовалась она, слегка откинув голову назад. Ей было неловко от того, что я прижимался лицом к ее лицу. Я никогда не был слишком ласков с сестрой. В нашей семье вообще было не принято обниматься, но сестра была единственным исключением из этого правила. Мы с братом не прикасались друг к другу с того дня, как перестали драться. Я не помню, чтобы отец хоть раз обнял меня или поцеловал, а мама чмокала меня украдкой, торопливо. Так целуются любовники, боясь, что их застукают. Не помню также, чтобы я когда-нибудь забирался на материнские колени, или чтобы она присаживалась на край моей кровати, ласково поглаживая по голове: поцелуй при уходе в школу и мимолетная, случайная ласка в коридоре – вот, собственно, и все. Иногда мама прижимала меня к своим ногам, но всегда ненадолго, потому что звонил телефон, или подгорал цыпленок, или гудела стиральная машина. Сестра обняла и поцеловала меня, прижав к себе. Она даже положила руку мне на грудь от удивления, что я вдруг оказался в ее объятиях.

- Мне нравится, как от тебя пахнет, приятный аромат. – Я слегка отодвинулся, стараясь избежать еще большей неловкости.

- Тебя не затруднит ненадолго остаться с мамой? Мне нужно сходить в магазин. Этой девчонки не будет до вечера, у нее крестины. Не знаю, врет она, или, и впрямь, у нее такая плодовитая родня: и месяца не проходит без крестин.

- Латиноамериканцы очень верующие.

- Да уж, верующие и плодовитые, но не будем больше об этом. Мама у себя.

Сестра исчезла в глубине коридора, и ее голос доносился до меня вперемешку со скрипом выдвигаемых ящиков, хлопаньем дверей и торопливыми шагами. Сестра вечно куда-то спешит, носится туда-сюда. Уходить или приходить – ее нормальное состояние. Как-то раз я сказал ей об этом, и она серьезно ответила: “Да, это так, но я топчусь на месте. Мне кажется, что я живу на беговой дорожке из спортзала”. Сестра вышла уже в туфлях на широком, но невысоком каблуке, и с переброшенным через руку жакетом.

- На улице теплынь, ты зажаришься в жакете.

- Жакет я несу в химчистку. Дождись меня, ладно? Может, останешься пообедать? Дети не придут, так что даже не знаю, лучше или хуже от этого мое приглашение.

- Ладно, договорились!

- Послушай, ты мог бы как-нибудь пригласить нас к себе. Ты так давно переехал, а я даже не видела, где ты живешь.

- Да когда пожелаешь.

- Ладно, в общем, свари себе кофе. И маме приготовь чашечку. Не трудись ее спрашивать, просто свари. Она на все отвечает “нет”, – громогласно, словно я был в другой комнате, возвестила сестра и, не глядя на меня, прошла мимо. – Ей нравится с молоком, – добавила она, захлопнув за собой дверь, и вместе с раздавшимся по всей квартире эхом до меня донеслось уже с лестницы, – и кусочком сахара.

Пока я варил кофе, в квартире не было слышно ни звука, и я подумал, что мама, вероятно, еще спит. Я не люблю входить к ней в комнату, когда она в кровати. Мне отлично известно, что в ее спальне не пахло ни старостью, ни спертым воздухом, ни лекарствами, и все же я вошел туда, задержав дыхание, боясь чего-то неприятного, чего я не смог бы определить. Мама не спала. Она сидела перед маленьким телевизором с наушниками на голове, не зная, что я пришел. На ее маленькой голове наушники казались непомерно огромными, и мама была похожа на какого-нибудь экспериментального подопытного из научно-фантастического фильма, а не на женщину, смотрящую телепередачу.

Тем не менее, она что-то почувствовала, – вероятно, запах кофе – и повернулась в мою сторону.

- Привет, ма, вот принес тебе кофе. Хочешь? – спросил я, стоя с подносом в руках.

Мама напряженно вглядывалась в мое лицо, словно силилась прочесть по губам. Я поставил поднос на кровать, подошел к ней, снял наушники и поцеловал ее в лоб. Она не сопротивлялась.

- Как ты?

- Хорошо.

- Что смотришь?

- Вот это.

Мама снова повернулась к телевизору и тут же забыла обо мне, сосредоточенно глядя на экран. Без наушников она не могла слышать, о чем там говорят. Я протянул ей чашку, и она послушно взяла ее. Мама пила кофе маленькими глоточками. Надо признать, что эта привычка у нее с молодости, хотя теперь мне кажется, мама никогда не казалась мне молодой, даже когда я был совсем маленьким. То же самое и с отцом, хотя сейчас я уже перешагнул тот возраст, когда он от нас ушел. Я смотрел на фотографии, где мы были впятером, и отец по-прежнему казался мне стариком, от которого нечего ждать, разве что дальнейшего старения, медленного или резкого; сам он никогда не изменит ни образ жизни, ни чувства, ни чаяния.

Я сел рядом с матерью. В полумраке комнаты был слышен лишь шум трясущегося холодильника. Впервые в жизни я заметил, что тоже пью кофе маленькими глотками. На экране какие-то люди, сидя за круглым столом, говорили о чем-то между собой.

- Мне очень плохо, мама.

Не повернув головы, она кивнула и положила полноватую для своей сухощавой фигуры руку мне на колено. Мы продолжали смотреть на горячо и беззвучно спорящих о чем-то людей. Они широко открывали рот, напыщенно покачивали головами, выражая свое несогласие, и поднимали руки, словно обращались к народу с трибуны. Мама все так же внимательно смотрела на экран. Не знаю, интересовало ли ее это на самом деле, или она просто хотела понять что-то, найти свой постепенно утраченный разум. Мама выпила кофе и протянула мне пустую чашку, не отрывая взгляда от экрана.

- Ма, Клара погибла. Она была за рулем и попала в аварию.

Мама отвлеклась от передачи: ее всегда интересовали новости о смерти и болезнях людей, даже если она знала их только понаслышке, или не знала вовсе. Она сняла руку с моего колена и сцепила ладони.

- Ты меня слышишь, ма? Клара погибла.

- Ты так ее любил, – сказала она.

- Очень.

- Жалость-то какая, – мама оперлась на мое колено. Она поднесла ладонь к моему лицу и ласково погладила по щеке, словно сопереживая мне. Мама сильно изменилась с тех пор, как заболела; она перестала быть сухой и сдержанной; теперь она была ласковой, почти нежной, и сама искала телесного прикосновения, человеческого тепла, уверенности в том, что любой, кто бы он ни был, пришел сюда с миром. – Ты ведь так любил эту девушку.

- Ты помнишь ее?

- Конечно, помню. Как же мне не помнить?

- Она была очень ласкова с тобой.

- Да, верно, – мама на секунду прикрыла глаза.

Я бы многое отдал, лишь бы узнать, кого она помнит, какие образы мелькают в ее голове. Когда мама снова открыла глаза, ее остекленевший взгляд уже ничего не выражал; казалось, ее глаза жили сами по себе.

- Нет, мама, Клары уже нет, – снова сказал я.

- Не переживай, она вернется. Как ей не вернуться? – Мама снова повернулась к экрану, и больше не разговаривала со мной. В конце концов, я снова надел на нее наушники, но она, похоже, даже не заметила. Я сидел рядом с ней, пока не услышал, как сестра вставила ключ в замок.