Белый лебедь.

      В мае 1971 меня, почти 11-ти летнего парня, впервые оставили на неделю одного дома. Крестная, жившая напротив нас, доила корову
  и козу, мне доверили кроликов и птицу,еда в деревне не являлась проблемой, я уже был способен приготовить себе, да и крёстной
  было не в тягость принести тарелку чего-нибудь со своего стола. Поэтому важнейшим делом, ещё за месяц до отъезда родителей
  стал ПЛАН! План моего первого  в жизни отпуска! И первым пунктом в плане стояла рыбалка!! Не на реке, в которой можно было поймать
  только пескарей или плотвичек, размером с мою ладонь, а на глухом лесном озере, которое я обнаружил во время своих походов за грибами
  и ягодами. И вот на второй день  своей "самостоятельной жизни", едва дождавшись ухода крестной,  приготовив себе бутерброд, собрал
  всё самое необходимое, т.е. нож, снасть, спички, компас, я огородами вывел папин велосипед и поехал. Погода была чудеснейшая -
  заканчивался май. Пели птицы, трава на обочине была ещё не скошена и местами доставала моих резиновых сапог, которые через
  короткое время стали блестящими от росы, что не добавило радости - подошвы скользили по педалям, а так как я не доставал ещё
  до них твердо, то каждое соскальзывание крепко сажало меня на раму не самым закалённым местом. Но превкушение новизны,
  возможность совершить такое путешествие и поймать тех рыб, которых я однажды видел в садке деда, жившего по соседству, заставляло
  меня упорно крутить педали. Местами тропинка пропадала и я рискнул оставить велосипед в знакомом месте - густом орешнике, который
  в октябре становился моим главным местом пребывания. Там в чаще было много вырубленных кустов для того, чтобы по крепким веткам
  лещины летом росла тычковая фасоль, которую садили у нас все в больших количествах. На этих вырубленных пеньках осенью, когда
  начинались первые заморозки, вырастали мошнейшие колонии опят, а так как вырубки делались в начале мая, то об этих опятах никто
  не знал и я всегда набирал полные сумки этих прекрасных,, упругих грибов, уже покрывающихся по утрам инеем. Разведал я это место
  за года два до сегодняшней поездки, приехав туда в предверии зимы, вырезать из корней лещины пары клюшек для игры в хоккей.
  а чтобы вы знали" корни старой лещины очень густо растут и папа научил меня находить загнутые к центру куста ветки, подходящей
  толщины.
        Через час я уже сделал первый заброс. Тишина звенела, озеро застыло в утренней дрёме, лягушек  было не видно и не слышно.
  С восточной стороны озера была старая просека и оттуда проскальзывали временами лучи солнца. Эти лучики не доставали до поплавка
  и я сидел в полнейшем состоянии блаженства. Время шло, клева не было ни на червей, ни на хлеб, ни на прицепленный, уже
  в отчаянии что-либо поймать,кусочек сала. Часы тикали, лучи пропали, наступила тень. В какой-то момент я съел бутерброд, запивая его 
  из бутылки молоком, вытянул разутые ноги и замер от блаженства тишины, которую помню и люблю до сих пор, от сытости в организме,
  от упрямо неподвижного поплавка, от вида многолетних дубов вокруг...
        Сквозь наступившую дрёму, привыкшее с младенчества к лесному шороху ухо, уловило странный звук. Это был незнакомый свист
  чего-то непознанного, даже страшного своей необычностью звука. Сидел я в полной неподвижности и рядом с ивой, звук не заставил
  меня вскочить, а наоборот заставил застыть с открытыми глазами. Через пару секунд, которые мне были необходимы, чтобы осознать
  своё место в природе, свист превратился в стрелу летящей над озером  невиданной мной ранее белой птицы. В какой-то момент птица
  сбавила скорость, подняла длинную шею, расправила крылья и из-под её живота выскользнуло две великолепных желтых лапы,
  которые ещё через секунду коснулись глади воды! Это было НЕЧТО! Каскад брызг выше головы птицы заиграл в неожиданно выскочив-
  шем сверху луче солнца, птица скрылась в этом каскаде воды и серебра, сложила крылья и приземлилась. Проплыв ещё пару метров
  она оказалась в двух метрах от меня. И я встретился с ней взглядом! Черная бусинка зрачка вбуравилась в мои глаза.Птица продолжала
  медленно плыть, так же медленно поворачивалась её голова и глаз неподвижно смотрел мне в глаза. Через какой-то миг она замерла,
  равнодушно нагнула голову к воде, как бы осязая её...