Фиктивный расстрел

планомерно и методично вторгался в ее сознание, с каждым разом внушая женщине, что она просто обязана отомстить за смерть Петра и таким образом принять сторону большевиков. Дана не соглашалась, возражала, противилась. Ценности, заложенные в ее характер, не позволяли ей перейти на сторону красных. За все время, проведенное в чрезвычайке, она научилась разбираться в посещавших ее людях, вот, к примеру, Прецикс, он всегда жесткий, прямой, беспристрастный, беспощадный к врагам советской власти. Его заместитель Гранов ничем не отличался от своего начальника и был таким же ярым сторонником большевиков и к тому же, стоял на своем, считая, что Соколовской нет доверия и ее необходимо ликвидировать. Но среди них совершенно выделялся Малышев, своей утонченной натурой и манерой разговора. Иногда Дана подмечала, что Василий Константинович ведет себя не естественно, когда в камере присутствовали люди, он разговаривал с ней, словно грубый, безответственный тюремщик, но когда они оставались наедине, Малышев кардинально менялся. Соколовская считала, что такое отношение является хорошо продуманным тактичным ходом чекистов, когда грубость и мягкость делают свое дело, меняя оценку подследственного к следователям. После того, как Дана узнала, что ее муж Петр добровольно передавал сведения красным, она сильно переживала и не могла понять, почему он так поступил. Но в ее памяти он остался прежним: любимым и самым родным человеком. Ее терзали сомнения, сможет ли она поступить так, как сделал ее муж и согласиться на сотрудничество с чека.
Мировоззрение человека в силу обстоятельств может измениться, тем более, когда с ним каждый день тщательно занимаются в вопросах изменения политических взглядов. Когда вокруг меняются люди и жизнь принимает совершенно другое значение, человек, заточенный в темницу, ждет неминуемого конца, но если у него появляется шанс оказаться на свободе, то желание жить берет верх. Но, вопреки надеждам Даны, Прецикс резко поставил перед ней условия: либо она соглашается перейти на сторону большевиков, и включается в работу чека или ее судьбой незамедлительно займется судебная коллегия.
– Ознакомься вот с этим документом, – Прецикс пододвинул лист Соколовской.
Дана, прочитав машинописный текст, тяжело вздохнула.
– Это решение коллегии о моей участи, здесь говорится о высшей мере социальной защиты. Я правильно вас поняла, если я не дам согласие работать на вас, меня расстреляют.
– Сейчас я еду в исполком советов, где меня ждут по решению нескольких дел, в том числе и твоего. Если я положу на стол документ, подписанный тобой… То я твердо гарантирую тебе жизнь. Примешь другое решение, и этой же ночью твоя участь будет решена по-другому. Соколовская, даю тебе пять минут на размышление.
Дана, сдавив виски руками, обдумывала свое положение. Она определенно устала от этого кошмара и по большому счету уже подготовила себя к смерти. Она не хотела предавать своих родных: отца, маму и сестру. Если она станет работать на чрезвычайку, то прощения от родных, не будет. Дана потеряет их навсегда. Белая контрразведка и так скоро канет в небытие и ее месть за мужа, не будет иметь особого значения. Это ее личная месть… Зато она навсегда останется чистой в памяти родных людей, воспитавших ее и отдавших лучшие годы жизни. Дана отодвинула от себя лист и, подняв голову, взглянула в холодные глаза Прецикса. На его скулах заиграли желваки. Он резко схватил лист и ничего не говоря, вышел из камеры.
Весь день, затем вечер и до самой ночи Дана ожидала, когда ее вызовут и объявят приговор. Иногда на глаза наворачивались слезы. Умереть, не достигнув тридцатилетнего возраста, так не хотелось. Конечно, страшно было умирать, когда не знаешь, как это произойдет. «Будет больно? Или я сразу потеряю сознание… Нужно мысленно пройти этот путь, не так страшно будет в последние секунды… В лицо или в затылок? А может пуля разорвет сердце? Тогда я успею почувствовать боль, но это будет не долго…». Она уже слышала о допросах у стенки, так чекисты ломали волю людей, заставляя смотреть, как у расстрельной стены приводят приговоры в исполнение. Какая участь ожидала ее, Дана не могла предугадать.
Вдруг послышался щелчок открываемой задвижки и в камеру вошли два вооруженных охранника.
– Руки назад, – прозвучала команда, – выходи в коридор.
Дану повели в самый конец тускло освещенного коридора. Впереди маячила широкая спина чекиста Щербакова. За спиной, чуть подталкивая ее, шел второй чекист – Копылов. В конце коридора остановились и Дану ввели в узкое, слабо освещенное помещение. Щербаков грубо толкнул ее в передний угол и приказал:
– Лицом в угол и молчать!
Через две минуты дверь открылась и Дана краешком глаза заметила, как конвоиры ввели мужчину средних лет в одном нательном белье. Дверь гулко хлопнула. Раздалась команда Копылова:
– Раздевайся!
– Как можно, товарищ, при даме-то?
– Молчать! Я сказал, раздевайся.
Дана, похолодев, стояла, уткнувшись лбом в угол. Ей очень хотелось повернуть голову. Краешком она видела рядом стоящего чекиста с наганом руке.
Послышался шорох снимаемого белья и тяжелые вздохи.
– Иди к стене…
Дана отчетливо услышала, как зашлепали босые ноги по бетонному полу. И вдруг раздались два оглушительных выстрела. Послышался приглушенный стон. Дана услышала, как зашипел ствол нагана и почуяла пороховую гарь. Она невольно повернула голову и увидела, как тело мужчины рухнуло на стену и сползло на пол. Копылов жестко схватил ее за шею и с силой повернул в угол.
– Мордой в угол! Наглядишься еще…
Она судорожно вздохнула и закрыла глаза. Вдруг раздалась резкая команда:
– Раздевайся!
Дана не сообразила сразу, что обращаются к ней, но повернув чуть голову, увидела словно остекленевшие, холодные глаза Копылова.
– Это вы мне…?
– Тебе, тебе, а кому же еще. Раздевайся и иди к стене.
Дана вскрикнула и, сложив руки крестом на груди, прижала ладони к плечам. Чекист схватил ее за отворот платья и, рванув с силой, зашелся бранью:
– Ты что, сука, в одежде подыхать собралась…
Дана почувствовала, как затрещала ткань и правое плечо обнажилось.
– Да оставь ты ее, пусть в одежде идет, – послышался голос Щербакова.
Дану подтолкнули вперед. Она сделала несколько шагов и встала у стены. Рядом лежал мертвый мужчина.
– Руки назад, – прозвучала команда и Копылов, сделав петлю на ремне, крепко стянул запястья ее рук.
Дана закрыла глаза и стала про себя считать, чтобы только не думать о выстреле. Бах! Бах! Прозвучали два выстрела. Она вздрогнула и слегка пошатнулась. Но выждав несколько секунд, резко повернула голову. Ствол нагана был направлен прямо ей в лицо. Она широко открыла глаза, и замерла.
– Ты что, растяпа, стрелять разучился, уже с пяти шагов в черепушку попасть не можешь… – раздался голос Щербакова, – а ты, стерва, рылом к стене! – зашелся он в крике.
Копылов тщательно прицелился в затылок женщине, но в этот момент открылась массивная дверь, и помещение кто-то вошел.
– Копылов, отставить! – По голосу мужчины Дана узнала – это был Малышев. – Развяжите ей руки. Гражданка Соколовская, следуйте за мной.
Дана не чувствовала ног, они стали словно ватные. В горле пересохло, нестерпимо хотелось пить. Малышев завел ее в кабинет следователя и, уловив жаждущий взгляд, направленный на графин с водой, налил в стакан и протянул женщине. Затем предложил сесть на стул.
– Хотите жить?
Вопрос прозвучал ясно и однозначно. Она без раздумий кивнула. После всего, что она увидела и пережила, вряд ли у нее возникнет желание повторить это снова.
– Тогда подпишите этот документ.
Дана, даже не взглянув на текст в бумаге, макнула перо в чернильницу и расписалась.
– Хотите есть?
Опять коротко прозвучал вопрос. И снова она кивнула. Малышев достал из ящика стола какой-то сверток и положил перед Даной.
– Это платье, переоденьтесь. Я тоже проголодался, сейчас мы с вами пойдем в столовую.
– В столовую…?
На глазах Даны непроизвольно навернулись слезы. Она еще не пришла в себя окончательно от «расстрела», а ее уже зовут в столовую.
– Дана, вы сделали правильный выбор. Когда-нибудь, вспомнив этот день, вы скажете себе: «Я не жалею, что сделала этот шаг».

И вот, спустя время, после того, как она узнала, что виновником смерти Петра был руководитель партизанского отряда Стрельников, являющийся теперь заместителем председателя томской чека, угол зрения в отношении данной организации стал резко меняться. Да, она прекрасно понимала, что теперь является частью карательного аппарата. Как и все сослуживцы, она участвует, хотя и не физически, но все равно ликвидирует контрреволюционеров, составляя грамотно в юридическом отношении документы и после подписи начальников, людям объявляют приговор и пускают в расход.
Однажды Прецикс зашел кабинет следователей и в свойственной ему манере, объявил:
– Игнатьева, вы с Малышевым отлично справились с очередным политическим делом по обвинению бывших белогвардейских офицеров. Трое из группы, решением коллегии суда, приговорены к высшей мере. На днях состоится исполнение приговора. Ваш долг принять участие в ликвидации врагов советской власти.
Дана промолчала.
– Что молчишь, чистенькой хочешь остаться? – строго спросил Прецикс, – не выйдет. Либо ты как все, борешься с врагами, либо тебя в один прекрасный момент свои же поставят к стенке.
На выручку Дане пришел Малышев.
– Август Васильевич, мы с Игнатьевой уже разговаривали, как раз на эту тему… Знаете, как она переживает, ведь в своей жизни она наган-то, как следует, в руках не держала, не говоря уже о прямом попадании.
– Ну, это не проблема, – весело произнес Прецикс, – вот ты Василий и научишь ее стрелять. Два дня вам на подготовку, в среду исполнение приговора.
Когда Прецикс ушел, Дана благодарно посмотрела на Малышева и, пожимая плечами, молча замотала головой.
– Настя, так или иначе, а стрелять придется. Не переживай, нас будет несколько человек. Просто нажимай на курок. Можешь при этом закрыть глаза…
– Нет, не смогу, мне страшно.
– Это в первый раз, потом привыкнешь.
– Легко у вас Василий получается на словах. Как к убийству можно привыкнуть? Я помощник следователя, а не убийца.
– Тише! Неприятностей захотела. Больше нигде так не высказывайся. Пойми ты, наконец, чекисты – это типичные карьеристы, которым свойственно идти по головам наверх. Кто-то услышит твои речи, доложит, а начальство сразу решит, не пролетарское у тебя сознание, а буржуазное, коль ты врагов советской власти людьми считаешь, а чекистов – защитников партии и народа, объявляешь убийцами.
– Василий, я совершенно по-другому выразилась…
– Не оправдывайся. Пойми, кому-то будет выгодно извратить твои слова. Что такое настоящие пытки, ты уже видела, но не приведи тебя господь прочувствовать их на себе. И потому предостерегаю тебя, Настя, держи язык за зубами. По сути, мы – новониколаевские чекисты плохо знаем друг друга. Когда в марте этого года по-новому сформировали уездную чрезвычайку, в нее отовсюду пришли незнакомые люди. Пойди, разбери их, кто и где раньше служил. Вот, например, когда тебя хотели расстрелять, один из чекистов – Щербаков, бывший партизан, узнав, что ты имеешь отношение к