Утро выходного дня

Литературный журнал «Русский переплёт», рубрика «рассказы», 18 мая 2019 года. Алексей Курганов, рассказ «Утро выходного дня». Ссылка - http://www.pereplet.ru/text/kurganov15may19.html


Сегодня -- воскресенье. Выходной день. Поэтому  проснулся около восьми (ого! Шикуешь, плесень!), сладко потянулся, быстро поднялся, умылся, позавтракал, оделся и вышел на улицу. На скамейке у подъезда -- Марковна, соседка. Она грызёт семечки. Она их всегда грызёт. У неё привычка такая. Ещё с детства. И каждый зуб по форме и крепости похож на скалу Малхолланд (есть такой голливудский фильм – «Скала Малхолланд». С Ником Нолти и Мелани  Гриффит. Фильм про бандитов. Я люблю, когда про бандитов. Потому что бандиты в фильмах всегда смешные). Марковна и сама как скала. Несокрушимая и легендарная. И материться уважает. Куда до неё американцам!
-- Привет, -- говорю я ей.
-- Здорово, -- отвечает она.

Пошёл на рынок. Там купил кашне, расчёску и войлочные тапочки. После рынка зашёл в пивную, где взял сто пятьдесят, кружку пива и разогретый беляш. По пути домой зашёл в гастроном, где купил колбасы, фасоль в томате, банку сайры, кило макарон и поллитру, потому что выпитого в пивнушке мне было мало и это выпитое меня только раззадорило. Марковна всё ещё сидела на скамейке и всё ещё грызла.
-- Чего купил-то? – спросила она.
Я показал.
-- Тапочки почём?
Назвал цену.
-- Надо и мне купить, -- сказала она. – А то у старых  уже подмётки отваливаются. И ещё в них кот стал сцать. Удавить его, что ли?
-- Не надо, -- не согласился я. – Он же животное.
-- Да, – согласилась Марковна. – Живая душа. Грех давить. В прошлом месяце крысу поймал. Во такую, – и она показала разведёнными в стороны  растопыренными ладонями какую. - Каждый день сцыть. Сволочь. А жрёт только мойву. А её сейчас х… (нецензурное слово. Оно ещё не раз появится в этом тексте)… укупишь.

Подошёл товарищ Любавин, тоже мой сосед, этажом ниже. Он него несло портвейном. Он уважает портвейн. Особенно «Три семёрки». А водку не очень. У него язва. И грыжа. Уже два  раза ушивали. Грыжу. А язву, кажется, три. Посмотришь на его живот – это не живот, а карта битвы при Ватерлоо. Одни рубцы. Я видел. Когда вместе с ним в бане мылся. (А чего я про  Ватерлоо вспомнил? Потому что у меня толчок опять засорился. А уборная по культурному – ватер-клозет. Ватер-клозет. Ватер-лоо. Это называется «ассоциативное мышление». Как скала Малхолланд. Которая с бандитами.).

-- Когда  пятьдесят рублей отдашь? – спросила его Марковна.
Любавин тут же покраснел, извинительно  приложил руки к груди, потом правой полез за пазуху, достал кошелёк, вытащил купюру, протянул Марковне.
-- Вот так, -- сказала Марковна, пряча купюру в карман. – А не напомнишь, х… (второе произнесение нецензурного слова. Всё того же. Которое выше. Я же обещал.)… отдадите.
-- Забыл, -- повинился Любавин.
-- Все вы забывчивые, -- ответила Марковна. – Всех вас х… ( третий раз)… допросишься.
И посмотрела на меня.
-- Я отдал, – напомнил я. – На той неделе.
-- Я помню, -- ответила она.
-- На рынок ходил? – спросил Любавин.
Я кивнул.
-- Почём там селёдка?
-- Не приценивался.
Он пожевал губами. Губы у него большие, пухлые и слегка обвислые. Как у коровы из какого-то мультфильма. Кажется, нашего. Не американского. Про любовь.
-- Хоккей смотрел вчера? – спросил Любавин.
-- Нет, -- ответил я.
-- Да.., -- он опять задумался. – Хоккей не смотришь, селёдку не жрёшь… Что ты за человек? Не понимаю…
-- За собой лучше смотри, -- обиделся я. – Пониматель какой нашёлся. Сам вперёд не сдохни.
Он посмотрел на меня грустно и доверчиво.
-- Не понимаю, – повторил он и пошёл в подъезд.

Я вернулся в квартиру, выложил на кухонный  стол  купленное в гастрономе, убрал в холодильник колбасу, фасоль и сайру, прошёл в комнату, включил телевизор. Шла медицинская передача. Ведущая показывала промежность (может, муляж, а может, свою собственную. А чего не показать? Она ж ведущая! Ей всё равно – промежность или винегрет!) и одновременно бодрым голосом объясняла её устройство. Устройство меня заинтересовало и я досмотрел передачу до конца. Оказывается, я многого не знал. Но верил!

Вышел на балкон. В доме напротив, на балконе, толстый мужик упражнялся с гирей. У него было напряжённое багровое лицо. Он шумно дышал. Спокойно не помрёт, подумал я. Ишь, как старается. Зато не пьёт, сказал мне мой внутренний голос. Или пьёт? А чего ему не пить? Вон какая шайба. За неделю не обцелуешь.

На соседнем  балконе закашляли. Это Ахромеев Василий Степанович. Кашляет он не от болезни. Кашель это сигнал. Означает приглашение к разговору.
-- Здорово!
-- Здорово. А мои внука знаешь как назвали («мои» это дочь и зять)? Патриком!
-- И чего?
-- Ничего. Я им говорю: назовите по-человечески. Васей, например. Или Петей. Какой на х…(четвёртый раз)…Патрик!
-- А они?
Василий Степанович махнул рукой.
-- Говорят: мы, может, за границу уедем. На пэмэжэ. Насовсем, значит. А за границей петев нету. И васев тоже. Там – патрики. А я им говорю: кому вы там на х… (номер пять)… нужны? А они мне: а чего нам кто-то? Мы сами по себе. Не, ты понял?
-- Понял. У тебя ж зять инженером на «резинке» (завод резиновомедицинских изделий) работает. Я помню. Им сейчас вроде неплохо платят.
-- Ага.  Был инженером. А сейчас -- в коммерческом отделе. Коммерсант (и следом – ехидной хмыканье). Бизнесмен с гандоньей фабрики.
-- С завода.
-- Чего?
-- «Резинка» -- завод.
Пренебрежительный взмах рукой.
- Какая на х… (шесть)… разница. Патрики-куятрики… У тебя выпить есть?
-- Нет, -- соврал я. (Потому что жадный.  Не люблю угощать. Люблю, когда меня самого угощают. И лучше, чтобы без отдачи. «Халява, сэр!»).

В комнате зазвонил телефон.
-- Алё.
-- Привет Это я… Придёшь? У меня тесто подошло. Блинов напеку.
-- Не приду. Завтра – тяжёлый день. Надо выспаться.
-- Время только десять.
-- Так и к тебе не на час!
Она не ответила, но и трубку не положила. Странная она, странная… Встречались уже три года, я чувствовал: ждёт, когда предложу ей идти за меня замуж, и это рабское и покорное ожидание меня бесит. Я не собираюсь на ней жениться. С какой стати? Мне и одному хорошо. Отдельная квартира, диван, холодильник, телевизор с промежностью. Мне и одному не дует. Только, бывает, брызгает.

И положил трубку. Ту-ту-ту-ту…

Прошёл на кухню, разогрел  вчерашние голубцы, открыл бутылку, выпил, закусил. Из голубцов брызгал сок, и был он горяч, вкусен и вообще хорош. Поел, вернулся в комнату, включил телевизор (шло очередное ток-шоу про задолбавшее всех и вся выборы на Украине) и под этот телевизионный  бубнёж быстро уснул.

Мне приснился финал пионерской  патриотически-военизированной игры «Зарница». Я – в генеральской форме, весь в галунах и аксельбантах, при орденах и медалях, которые тяжелы и тянут вниз. Сижу на бронетранспортёре, тревожно всматриваясь в предрассветную даль . Где-то рядом, в кустах рододендрона слышатся выстрелы, взрывы и счастливый пионерских смех. Что это за высоты, спрашиваю адьютантшу, и вытягиваю руку по направлению. Адъютантша (красотка в выцветшем спортивном  трико, обтягивающем совершенно аппетитные сиськи и ляжки) преувеличенно деловито роется в картах. Голландские, отвечает мне. Взять, приказываю  я, и тут же три огромных волкодава устремляются вперёд. Я вытираю рукой пот. Жарко. Хочется пива и солёных сушек. Но мы всё равно победим. А сосед Любавин всё равно будет пить портвейн. А Марковна грызть свои гнилые семечки. А Ахромеев материть дочь и зятя. Который работает на гандоньем заводе. А по телевизору будет показывать то ж.пу, то политику. Так что всё у нас будет хорошо. Может быть. Лишь бы телевизор не сломался. И за электричество надо завтра заплатить. А то отключат. Запросто.