Ну как Нине Федоровне не надоест спрашивать нас об одном и том же! Только совсем недавно мы откровенно ответили ей, чтобы мы сделали, будь в нашем распоряжении волшебная палочка. Так нет, сегодня она опять за свое.
- Мне, ребята, очень хочется знать, как вы относитесь к вашей школе. То, что вы ее любите, я не сомневаюсь, но вот как любите, что испытываете, какие чувства она в вас вызывает... Ведь школа - это воспоминание на всю жизнь! Правда?
- Неправда!
- Не хотелось бы прожить с кошмаром всю жизнь!
- Мы не испытатели!
- Кто? Кто это сказал? - учительницу словно пружиной подбросило со стула. - Кто произнес такие ужасные слова?
Она медленно прошла по рядам, пристально всматриваясь в наши лица.
Ну, этим нас не проймешь! Нам и не такие взгляды приходилось выдерживать. Вот у Ганнибала Ильича, например, взгляд как у василиска, так и хочется закутаться в белую простыню и самому идти на кладбище. А уж если Юлий Цезаревич посмотрит, так и идти никуда не хочется, единственное желание - умереть на месте и сразу.
Славка честно ответил учительнице, что относится к школе, как к капусте.
- Как к морской капусте? - спросил Сережка.
- Как к кислой! - сказал Славка. - От нее челюсть сводит.
После таких слов, огонек, горевший в глазах учительницы, как-то сразу померк, и стало ясно, что она стремительно теряет интерес к теме.
Но теме не дала заглохнуть Майка Борисова, сообщив всем, что уже с раннего утра она вся дрожит.
- От холода? - спросил Сестренкин.
- Да, утром прохладно, - согласился Вовка Брусникин. - Надо закутаться в одеяло, чтобы стало потеплее.
- Я дрожу от нетерпения...
- А, есть хочется, - догадался Славка. - У меня тоже так бывает. Так заколотит - зуб на зуб не попадает. Кажется, слона бы съел! Встаю я тогда, значит, иду к холодильнику, нет - бегу, достаю...
- ...Так хочется в школу - учиться!
- Она не в себе, вы ее не слушайте, Нина Федоровна! У нее жар!
- Надеваю пальто...
- Не позавтракав? - ужаснулся Славка.
А Светка Панина заметила:
- Пальтишко-то у тебя легкое, я видела. От холода в нем не спасешься. Я тебе дедушкину телогрейку одолжу напрокат. Она теплая.
- ...и бегу к школе.
- Это вместо зарядки, - объяснил всем Тарлович.
- По дороге я покупаю цветы...
- Коржики, коржики надо покупать, пончики... - застонал Славка.
- ...и с песней иду...
- Ты еще гармошку с собой таскай!
- А чего поешь-то?
- Из "Евгения Онегина", наверное...
- Прихожу где-то за час до звонка и жду...
- Чего?
- Да чокнутая она, чокнутая, я же говорил!
- Митьку она ждет из параллельного... Такой же тронутый.
- Жду, когда прозвенит звонок...
- Это трогает, - сказала учительница, и губы у нее задрожали.
- И когда он, наконец, прозвенит, переступаю порог со слезами на глазах.
Учительница не выдержала, и две слезинки скатились из под ее очков.
- Удивительная девочка, просто удивительная, - прошептала она.
- Мне за тебя тревожно, Борисова! - сказал Лисицкий. - Тебе надо переступать порог другого заведения - психооздоровительного!
- Да, за ней нужен глаз да глаз!
- Вот там за ней и присмотрят!
- Не смейте обижать вашего товарища! - вступилась за Борисову учительница, смахивая слезинки. - Какая бестактность! Вам бы с нее пример брать... Э-э-х... - Нина Федоровна глубоко вздохнула, с сожалением посмотрела на нас, затем обернулась к Борисовой и сказала: - Отлично, Майечка! Можешь садиться.
Учительница еще минуту-другую смотрела на нас и осуждающе молчала, а потом проговорила:
- Я даже не знаю... Вы вообще чего-нибудь, или кого-нибудь любите? А? Животных хотя бы...
- Любим! А как же! Даже очень! - согласно закричали мы.
- Каких именно? Какие животные вас окружают? Расскажите...
- Я люблю птицу, - сказал Славка, - утяток там всяких, гусяток, индюшек люблю - дичь одним словом.
- А я люблю животных, которые меня не окружают: рыбу красную, лангусты, креветки, паштет...
- Паштет - это не животное, - возразила учительница.
- Это одно из будущих его состояний, - сказал Сережка.
Нина Федоровна тяжело вздохнула.
- А еще я люблю кота Ероху, - добавил Славка.
- А я котов не люблю, - сказал Сабельников. - Они как затянут свою мяучью песню... прямо тоска!
- А я свою кошку, Прудоню, люблю! - сказал Сашка Прохоров.
- Почему же вы так ее назвали?
- Сейчас расскажу, - охотно ответил Сашка. - Взяли мы ее в переходе метро. Знаете - там часто продают котят, да и бесплатно отдают. Она такая маленькая была, беспомощная, с кулак величиной, не больше. В общем, уговорил я маму. Принесли мы ее домой, она сразу - шмыг под тумбочку, ведет себя тихо. Я пошел искать плошки, миски. Вдруг мама кричит: "Ага, напрудонила уже!" А потом вбегает папа, да тоже как закричит: "Откуда здесь лужа взялась?" Мама опять как закричит: "Не задавай глупых вопросов!" Вот и назвали Прудоней. Она хорошая, наша Прудоня!
- А я люблю свою собаку Дикую Гаврилу, она тоже хорошая!
- Ну, расскажи, Боря, про свою собаку, и почему ты ее так назвал?
- Тут такая история вышла, - начал я. - Пошла мама выбрасывать мусор. Ну, открывает дверь на лестничную площадку, и как закричит: "Я же говорила, я же говорила, что нам кого-нибудь подбросят!" И опять: "Я же говорила, я же говорила!" Ну вот и назвали ее Гаврилой. Дикой Гаврилой она стала в тот день, когда сперла у папы кусок мяса. Папа как закричит: "Это возмутительно! Это дикость! В своем же доме меня куска мяса лишают! Может, завтра у меня и колбасу отнимут? Может, мне в буфете питаться?" А мама как закричит...
А учительница как закричит:
- Все! Довольно! Хватит!
И тут у меня в первый раз задергалось веко. Надо же было мне посмотреть в это время на Варьку Полякову.
- Ты что это подмигиваешь, - говорит она мне, и улыбается.
Я красноречиво промолчал, что должно было означать - дура ты и есть! Но она только глупо хихикнула, и целый урок стреляла глазами в мою сторону.
Потом, на перемене, я ненароком мигнул Светке Паниной. Та закраснелась, тоже захихикала и сказала:
- Ну что ты, Просиков, и совсем у меня ранец не тяжелый.
В буфете Варька сидела напротив меня. Скоро она подошла к нашему столику, где кроме меня сидели Славка и Сережка, и положила в мою тарелку свою котлету. Мне стало неловко.
- Бери, дурачок, не отказывайся, - возбужденно зашептал мне в ухо Славка. - Я съем!
Я молчал.
- Он стесняется. Давай, Варька, я возьму.
Та пожала плечами, но котлету оставила.
Мне казалось, что все, находившиеся в буфете, смотрели в мою сторону. Мое лицо превратилось в пылающий костер.
На следующем уроке меня засыпали записками:
МОЖЕШЬ ПОНЕСТИ СЕГОДНЯ ПОСЛЕ УРОКОВ МОЙ РАНЕЦ. ТОЛЬКО НЕ ОЧЕНЬ-ТО ЗАДАВАЙСЯ!
СВЕТА
С тем же предложением пришло еще четыре записки. Еще одна - без подписи:
И ТЫ МНЕ НРАВИШЬСЯ ТОЖЕ!
Было предложение вступить в дружескую переписку. Адрес: Центральный почтамт. До востребования.
Остальные привожу в порядке поступления:
БОЛЬШЕ ВСЕГО ИЗ ЦВЕТОВ Я ЛЮБЛЮ РОЗЫ. Я ЗНАЮ, ОНИ СЕЙЧАС ДОРОГИЕ, НО ДЕВЯТИ ШТУК БУДЕТ ДОСТАТОЧНО.
АЛЛА КОЛИСНИЧЕНКО
ЕСЛИ ХОЧЕШЬ, МОЖЕМ СИДЕТЬ ЗА ОДНОЙ ПАРТОЙ.
P.S. И МОЖЕШЬ КУПИТЬ МНЕ КИЛОГРАММ ИРИСОК.
ФЕДОТКИНА Л.
СЕГОДНЯ ЗА ЗАВТРАКОМ - А БЫЛИ СОСИСКИ В ТУШЕНОЙ КАПУСТЕ, ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ, МАЛИНОВЫЙ ЙОГУРТ
И БУЛОЧКИ С КУРАГОЙ - Я ВДРУГ ПОДУМАЛА О ТЕБЕ.
ЛЕНА Ц.
Эту записку я переслал Славке. А на перемене видел, как они с Леной Ц. жарко обсуждали меняю из ресторана, недавно обнаруженное Славкиной мамой у Славкиного папы в кармане пиджака.
Следующую записку я порвал, а написано было в ней вот что:
И ПУСТЬ ТЫ КОСТЛЯВЫЙ (ЭТО Я-ТО?!) И БЛЕДНЫЙ КАК СМЕРТУШКА, И ЦВЕТ ЛИЦА У ТЕБЯ НЕЗДОРОВЫЙ, И ПОХОЖЕ,
ЧТО ОДНА НОГА У ТЕБЯ КОРОЧЕ ДРУГОЙ (С ЧЕГО ОНА ВЗЯЛА? МОЖЕТ, ПОТОМУ ЧТО ХОЖУ КАК БЫВАЛЫЙ МОРСКОЙ
ВОЛК - ВПЕРЕВАЛОЧКУ?), ЗАТО ТЫ ОЧЕНЬ РОМАНТИЧНЫЙ! ХОЧЕШЬ, Я НАРИСУЮ ТВОЙ ПОРТРЕТ. ПО УТРАМ, КОГДА Я
БУДУ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ НЕВАЖНО, Я ТОЛЬКО ВЗГЛЯНУ НА НЕГО, И ЭТО СРАЗУ ПОМОЖЕТ МНЕ БЫСТРЕЕ ПРОЧИСТИТЬ
ЖЕЛУДОК.
Л.Ш.
И что эта Ширяева себе позволяет!
А вот совсем кратко:
МОИ УШКИ ПРОСЯТ СЕРЕЖКИ!
Опять без подписи.
Вконец одуревший от этих записок, я сказал учительнице, что плохо себя чувствую, мигнул ей, и попросил отпустить меня с уроков.
- Ты и вправду какой-то бледный, Боря. Иди. - разрешила мне Нина Федоровна.
Я помчался в поликлинику. Вбегаю, поднимаюсь на третий этаж, подхожу к кабинету, где принимает врач, гляжу... а там Дашка сидит, подруга дней моих минувших.
Дашка... Да, не один песочный куличик слепили мы вместе. Давным-давно, когда мы были еще совсем маленькими, нас связывали очень серьезные отношения. Я даже хотел пойти к ее родителям и решительно объясниться. "Они должны уступить нам свою квартиру и переехать к моим родителями, - сказал я тогда Дашке. - Так будет справедливо. К тому же я освобожу свою комнату от игрушек. А вот красивые оленьи рога, пусть ее родители оставят. На них я буду вешать шляпу, когда стану взрослым, и когда у меня будут деньги, чтобы ее купить. А если денег не будет, я попрошу, чтобы мне ее купили мама с папой. И надо, чтобы твои родители, оставили нам побольше еды!"
И все бы хорошо, но неожиданно между нами пробежала черная кошка - тьфу! - я хотел сказать - собака. Нет, они обе пробежали! Потому что - это у меня была собака, а у Дашки - кошка.
И я ей сказал, что так дело не пойдет - моя Гаврила кошек не любит. Дашка в свою очередь сказала, что Дезьке (ну и имечко!) собаки глубоко противны...
Наши отношения зашли в тупик.
И я решил остаться дома. Ну не мог же я заставить страдать Гаврилу!
Народу к окулисту было полно, и мы с Дашкой немного поболтали. А потом мне стало скучно стоять в очереди, тем более, что она почти не двигалась. И я ушел, так и не попав на прием к врачу.
Как назло, на обратном пути я увидел, идущую мне навстречу Тоньку Акимову. Разминуться мы уже не могли и, сближаясь, я, опережая события, крикнул ей:
- Это я мигаю не потому, что в тебе влюблен, а потому, что у меня