сосне, прижимая к груди курай, сидел бездвижно сын своего народа, воспевавший отчизну до последнего вздоха. Застывший взгляд его был обращён к востоку, к оставленному в той дали родному краю. А за спиной его диск солнца погружался уже в горизонт моря…
И печаль отпустила сердце Канзафара. Салават, наконец-то, был свободен…
Вновь слышны стали крики чаек.
Старый Канзафар остался один.
Бессонная ночь была долгой. Даже в самых тёмных застенках, в бесконечно долгие месяцы дознавания, Канзафар не испытывал такого одиночества. Неужели теперь так будет всегда?
Но всё же настал новый день. И пришла с ним осень, хмурясь тяжёлым небом.
Крики чаек печально пронзительны.
Мелко моросит осенний дождь, оплакивая свежую могилу Салавата. Над ней, как и над расположенной рядом могилой Юлая, установлен полумесяц. У изголовья сидит Канзафар-мулла, негромко читая суры. Голос его почти неслышен стоящим в стороне солдатам и местным староверам. И смирно стоят они, чтя таинство иноземной веры.
Свершив всё, чего требовали его знания и сердце, Канзафар поднялся на ноги. Постояв немного, смахнул с ресниц влагу дождя и зашагал в сторону соснового бора. Туда, где Салават, сына Юлая, оставил в последнем закате свой курай.
А на могиле остался цветок. Полувысохший, и лишённый почти всех семян…
