Иван Христофорович подошёл к родной хрущёвке почти в полночь. Ныли ноги. Отверделая шея сгибалась наполовину и иногда неадекватно выполняла команды мозгового центра -запрокидывала голову либо назад, либо в бок. Тело было сродни наполненному трухой мешку – громоздким и обвислым.
Уже на первой ступеньки подъездной лестницы, он услышал, доносящиеся сверху, визги-крики, маты-перематы и звон разбитой посуды.
- Опять эти Манька и Петька в жмурки играют…- подумал он и нахмурил брови, опустив книзу недовольное лицо. – Теперь, чувствую, вся ночь для меня превратится в сплошной праздник бессонницы.
Такой вывод он сделал не зря. Рядом с ним на лестничной площадке в угловой однокомнатной квартире жили бездетные супруги Руковишниковы. Мордовали они друг друга почти каждый день. Семейные разборки иной раз с вечера переходили в ночь и не стихали до утренней чашечки кофе.
Иногда Иван Христофорович проводил бессонные ночи в обнимку с пачкой валидола. Потому что удары стульев о стенку, падающие на пол шкафы, прочий мебельный антураж и визгливые перебранки щемили нервы, бешено колотили сердце и приступами головной боли рвали на части мозг, и он, несчастный Иван Христофорович, оскорблено и униженно метался с перевязанной головой от стенки к стенке, приговаривая:
- Ни конца этому, ни края… Чтоб их там лихомань какая-нибудь накрыла пыльным мешком из-за угла.
На своей лестничной площадке он скинул с плеча сумку, забитую прикупленными в ночном «Магните» продуктами, поставил на пол рядом со входом в свою квартиру и недовольно оглядел на соседскую дверь, покарябанную, облитую снизу краской и исписанную непристойностями. Она была полуоткрыта, оттуда вылетели два лёгких пера от подушки и ещё какая-то воздушная дрянь: то ли мыльные пузыри, то ли ещё какая-то чертовщина.
- Сегодня полнолуние… Ломает их… Бьёт и колотит… Это надолго… – Заговорил он себе под нос. – Пойду погляжу чего там…
Квартира Руковишниковых встретила Ивана Христофоровича перевёрнуто-погромным видом. Вокруг поваленной мебели и разбитой посуды метались с тарелками в руках два полуголых тела – мужское и женское.
Что делать Иван Христофорович не знал, никаких свежих идей, как развести по сторонам противников судьбоносной схватки у него в голове не было. Первое что он сделал неосознанно – подошёл к супругу, красному как рак, и тяжело заглатывающего ноздрями воздух, тронул сзади за плечо и спросил:
- Чё это тут у вас?
Руковишников обернулся, непонимающе посмотрел на Ивана Христофоровича и потом, сообразив кто перед ним стоит, выпалил:
- А сосед… Да эта сука каждодневно в обманах кувыркается, изменяет мне!
- Ложь! – верещит Манька. – Издевательская ложь!
- Ложь, да!? А скажи мне, откуда у насна кухне сельсозпродукция складируется!? Христофорыч, у неё на базаре куча ухожёрей ! Один арбузами торгует, другой морковью, третий – редиской. Пойди, глянько мне на кухню, там это дерьмо мешками стоит… арбузы из угла в угол катаются… Они с ней товарами сельской местности расплачиваются… Мне уже в спину деревья и столбы хохочут!
- Неправда! Арбузы достигнуты благотворительностью… – завопила жена. – У меня кроме тебя никого нет! Я честна и верна пред всеми ! Люди от злобы тебе на уши поют обо мне! Потому что завидуют нашей идиллии.
- Ах, ты, гадина, ещё и брешешь! – проскрипел измученным голосом Руковишников и метнул в неё тарелку.
Жена увернувшись, подпрыгнула и метнула свою тарелку в Руковишникова. Тот не успел подпрыгнуть, и тарелка ударила ему в плашмя в нос.
Руковишников взвыл и рванулся к жене, чтобы влепить ей очередной оплеух. Его перехватил Иван Христофорович, крепко сжав рукой его плечо:
- Брось! Остынь! Дай мне хоть сегодня выспаться!
- Да она ж меня знаешь на кого променяла!? На мешочников! Грязных беззубых мешочников!
- Неправда ! – Снова заверещала жена. – Это люди злобствуют !
И тут Иван Христофорович, не понимая смысла своих слов, выпалил, будто сплюнул на пол:
- Да кому она, твоя Манька нужна, кривоногая и жирная! У неё из-под мышек сельхопродукция прёт – Её же все нормальные мужики за километр обходят…
- Чого ? – Ошарашено уставился Ивана Христофоровича, выпучив глаза Руковишников, держась правой рукой за опухший нос.
Манька ополуумленным взглядом упёрлась в лицо Ивана Христофоровича. Внеплановая тишина опустилась на квартиру Руковишниковых.
- Это что же получается, родный муженёк ?- Воткнув руки в боки, затараторила она. - Меня тут оскорбляют ни про что, ни за что, а ты тут стоишь как вкопанный – ни украсть, ни покараулить.
- А чого я ? Я ничего… - начал было оправдываться Руковишников. – Я это… сам в панике… Он говорит, что воняет… не замечал этого… ну разве что иногда нос пальцами защимляю, когда рядом с тобой лежу… Ну, ты это, Иван Христофорович, следи за своим разговором… Не ловко как-то мне перед женой Манечкой… я с ней пятнадцать лет – душа в душу… И ни разу так площадно не оскорбил её житейским словом… А ты ? Нехорошо, однако…
- Эх, ты размазня…, - выплюнула из тела очередную порцию букв жена и, прыгнув к Ивану Христофоровичу, с размаху ударила его в челюсть.
Иван Христофорович упал на перевёрнутую тумбочку, распластав руки.
- Вот так вас надо воспитывать, идиотов! – Завопила жена.
- Ну ты как-то строго… - Испуганно проговорил Руковишников, уперевшись взглядом в отвисшую челюсть Ивана Христофоровича. – Зачем соседа унизила? Не хорошо. Он же к нам с добрыми намерениями пришёл…
- Будет знать! – Ответила жена и продолжила. - Ишь ты, я у него жирная! Да если он хотит знать, меня ни один товарищ по овощным прилавкам не пропускает… Я с самим Иваном Павловичем с молочного павильона уединялась, и мы с ним такое творили, такое… на радость нашей любови! Кстати, пусть этот Иван Христофорович, спросит у своего друга, как мы с ним новую сауну открывали на его даче! Это же не история, а сказка! А сам он сколько раз нырял в нашу дверь, когда ты на рыбалке расхаживался по берегу…
- Да, да, да… конечно… конечно… - заговорил бестолково Руковишников. – Иван Павлович сам передо мной хвалился, что гарная у меня тёлка! И говорил она такая… такая…, что всю ночь… всю ночь пробултыхался с ней… А о жирностях твоих и неприятностях из-под под мышек – ни слова ! Благородная он личность!
Он ещё раз тронул ушибленный нос, покачал его из стороны в сторону, взвизгнул от боли и с тоской посмотрел на Ивана Христофоровича, лежащего неподвижно на тумбочке с раскинутыми ногами и руками.
- Манечка, - обратился Руковишников ласково к жене. – Любовь моя, не пора ли нам с тобой покушать… Что-то борщечка захотелось и картошечки жареной на сальце. Тут и рюмочка бы не помешала… А, Мань ?
