Как-то вечером шел после работы Никодим Прялов, сильно утомленный бесцельно прожитым днем, и думал об этом с беспокойством. Шел он шел с таким душевным нерасположением, да и завернул в магазин "Атак".
От изобилия нераспроданных продуктов помутился у Никодима ум и учащенно забилось сердце. Как не сдерживал он желания, поднявшегося из самого нутра, а не устоял, и для услады желудка выковырял из картонной ячейки яйцо, и тут же его выпил. А затем закусил пирожком с капустой. И еще успел пряник в карман запихать.
Преступное это деяние не осталось незамеченным бдительным продавцом-кассиром Клавдией Сироткиной. И в сопровождении двух охранников был препровожден Никодим в подсобную коморку.
А по дороге в пыточную, слышал он, как покупатели вмести с продавцами-кассирами негодующе кричали ему вслед:
- Распять его, мерзавца!
- В Бутырскую тишину таких сажать надо!
- Оттяпать ему, что надо! И что не надо, тоже оттяпать!
"Откуда в них столько злости?" - недоумевал Никодим, дожевывая на ходу пирожок. И от нахлынувшей вдруг тоскливой печали, раздавил в кармане пряник.
- Что же ты, гад, яйцо спер! - бушевала в тесной каморке Клавдия.
Но у нее были такие красивые ляжки, туго обтянутые соблазнительными черными чулками, что Никодим не утерпел и укусил ее в бедро. Кассир Клавдия застонала от удовольствия и боли.
- Ты, негодяй, к Сироткиной не приставай! - закричали охранники. - Наша она! И чулки эти черные, мы ей подарили!
И в качестве наказания два раза ударили Никодима по лицу и один раз в копчик. А потом ему оторвали руку, чтобы не повадно было ее в пряники запускать. Заодно уже и другую оторвали.
Глубоко удрученный вернулся Никодим к себе домой на Болотниковскую улицу, а там, как водится, жена нелюбимая сидит и дырку в чулке рассматривает. Назвала она Никодима чертом безруким, фыркнула презрительно, и стала жаловаться на дыру в чулке.
- Расползается, - вздохнула она. - Дальше хуже будет. - А затем добавила: - Уйду я от тебя, Никодим. Вот суп сварю и уйду тебе изменять.
Никодимов внебрачный сын, второгодник Семен, сидел за столом и молча ел комковатую и осклизлую гречневую кашу, и по его напряженному и холодному взгляду, отец семейства понял, что тот обдумывает какую-то пакость, которую и совершит непременно.
Тогда и Никодим поел каши, хотя без рук это было делать неудобно. "Может, повеситься", - подумал он. Но в отсутствии рук, это тоже превращалось в проблему
"А, ладно!" - хотел махнуть рукой Никодим, но забыл, что ее нет. От огорчения он плюнул в кошку Муську, и та, изогнувшись телом, недовольно зашипела, а затем пошла искать мышь.
Опечаленный, встал Никодим из-за стола, не доев каши. Да так, с измазанным кашей лицом, и вышел во двор. И пошел, задумчивый, к детской песочнице. Не найдя мышь, за ним увязалась кошка Муська. Больше плевать в нее Никодим не стал.
По пути к песочнице, он встретил соседа Ивана Ивановича, и злобно на того посмотрел. Давно уже ему хотелось смазать по уху Ивана Ивановича. Да как теперь руки распустишь!
- А, Никодимыч, - приветливо поздоровался сосед, и хотел пожать ему руку. Но увидел, что руки у того нет, и сильно по этому поводу смутился.
А Никодим, в приступе подступившей нездоровой злости, пнул Ивана Ивановича ногой, да так, что тот растянулся возле песочницы. Никодим же, сел в песочницу и заплакал.
