Ах, это бабушкино лето

  Ах, это бабушкино лето

     Село, где жили бабушка и дедушка, находилось
в Саратовской области, не далеко от города Балашов,
на берегу живописной речки Карай, которая делило его на левобережную и правобережную части. А называлось оно
странно: Дурникино. И я всё время думал: раз село называлось, Дурникино, значит, в нём живут одни дураки
и ни за что не хотел ехать туда, так как совершенно не
представлял, что я там буду делать среди дураков.
И первые дни очень внимательно присматривался к бабушке,  дедушке, к ребятам с улицы и с облегчением
заметил, что они вполне нормальные люди. А вскоре я и
думать перестал об этом.
    Вместе со мной, на лето, приехал и мой двоюродный брат Сашка. Он жил в Щёкино, Тульской области. И мне,
казалось, раз он жил в Щёкино, то у него должны быть
толстые красные щёки. Но  Сашка был худой, длинный,
со впалыми щеками. И я спросил у него: «А чего это щёки у тебя такие худые  и бледные?» Вон глянь на нашу бабушку,
она в Щёкино не живёт, а щёки у неё толстые и красные».
«Ну и что? Вот вырасту большой, и у меня будут такие же,
а у тебя – нет. Ведь ты же не живёшь в Щёкино». И я, вздохнув с завистью, согласился с ним.
    Бабушка Настя была небольшого роста: сухонькая подвижная с очень добрыми, улыбчивыми глазами.
Но впечатление, это было обманчиво,потому что характер
у неё был колючий и твёрдый, и дед Василий старался с ней лишний раз не спорить. Он так и говорил; «Себе дороже»!
    Вставала бабушка рано. Однажды я проснулся вместе с ней, на дворе было ещё темно. Услышав, как заскрипели
ворота, я быстро слез с русской печки, где мы с Сашкой спали. Выбежав во двор, я увидел, как бабушка что-то нашёптывая на ухо корове Зорьке, вывела её на улицу. Поматывая головами, позванивая колокольцами, мимо проходило стадо коров, а за ними шёл пастух с перекинутым через плечо кнутом. Он был очень длинным и
похожим на живую змею, которая извиваясь, ползла за ним
по пыльной дороге и никак не могла догнать его. Следом брёл соседский парнишка Петька. Он был лохматый, заспанный, в коротких вельветовых штанишках на лямках,
размахивал хворостинкой и зевал так, как будто хотел укусить ту «змею» за хвост. На вопрос: «Кто он? – бабушка сказала: «Подпасок» - то есть, помощник пастуха.
    Дом наш стоял под горой: большой деревянный, кры –
тый не соломой, а железом. Он весело смотрел на улицу тремя окнами, в резных наличниках. Под ними, между двумя берёзами, стояла широкая лавка, не которой всегда
кто нибудь засиживался допоздна.
Двор был большим и там всегда свободно гуляли куры, утки, гуси. Помимо коровы ещё была коза Дуська. Вредная такая. Когда я проходил мимо, она всегда наклоняла голову
и подозрительно косилась на меня. В левой части двора стоял огромный сарай, в нём был сеновал и жила Зорька.
В правой части находился курятник и большая поленница дров. В середине двора красовался колодец-журавль. Он был очень глубокий. И когда я в него заглядывал, то даже дух захватывало.  Из него всегда тянуло холодом и где – то глубоко-губоко, я видел светлый кусочек неба и силуэт своего отражения, махал ему рукой и, набрав полную грудь
воздуха, громко кричал: «О-го-го! Привет!» От неожидан-
ности колодец вздрагивал и гулкое эхо моего голоса испуганно билось о его стенки, ища выход и постепенно удаляясь, затихало. И я, всякий раз, думал: утонуло оно или
всё - таки, найдя выход, улетало в небо. Мой дядька Анатолий говорил, что если опуститься в колодец  до воды, то можно днём в небе увидеть яркие звёзды. Невысокий забор отделял двор от огорода, в котором стоял омшаник.
Это такой тёплый сарай, где по стенкам висели дымари, москитные сетки от пчёл, стояла медогонка и сюда же, на зиму, поме-
щали ульи с пчёлами. Мой дед Василий был заядлым пче-
ловодом. Сразу за огородом рос фантастический сад,
через который протекал звонкий ручей. Вода в нём всегда была прозрачная и холодная. Все деревья были аккуратно подбелены, под ветки с плодами подставлены подпорки.
И каких только сортов яблок тут не было! Анисовка, семеринка, белый налив, антоновка и даже райские яблочки. Были они очень маленькими и когда созревали
становились янтарными и прозрачными и были видны маленькие чёрные семечки. Вишни и черешни стояли отдельно, а вдоль всего ограждения сада росла смородина и крыжовник. Среди груш особенно выделялось одно
дерево. Было оно настолько высоким, что я не мог разглядеть его вершину. И тут я увидел свисающий пучок веток, привязанных за толстые концы, где то очень высоко.
А за тонкие концы, которые доставали почти до земли,
была привязана большая гиря. Я спросил
деда зачем и для чего это? И он казал, что это будущие удилища для рыбалки. А
вырезаны они из лещины, так здесь называли лесной орех.
А гиря подвешена для т ого, чтобы высыхая, они становились ровнее.
В самом дальнем углу сада стояла пасека. Это был целый городок из маленьких домиков-ульев. Городок-труженик.
Казалось, что сам воздух в нём басовито гудел на все лады
от сотен пчёл, которые неустанно прилетали и улетали. И никто никому не мешал, все были заняты своими делами.
И каждая пчела чётко знала свои обязанности. Дедушка был
Хорошим пчеловодом и пчёлы его любили, не обижаясь, даже тогда, когда он окуривал их дымарём и забирал рамки с мёдом. Да и вообще, дедушка у нас был мастером на все руки. Помимо того, что он был хорошим плотником,
потому, что все ульи делал сам, он ещё был и сапожником.
И для всей своей большой семьи, в которой у него было два сына и четыре дочери, сам шил и ремонтировал всю обувь.
                           Подготовка к рыбалке.
    На третий день пребывания в деревне мы с Сашкой стали
приставать к дядьке Анатолию с просьбой помочь сделать снасти для рыбалки. Дядька наш был весь в деда: высокий, кудрявый, весёлый и большой выдумщик до всяких розыгрышей. Он был непререкаемым авторитетом для нас.
Ведь ему тогда было ужу пятнадцать лет! Сначала он отнекивался, мол, некогда. А потом хитро улыбнулся и
сказал: «Ну, хорошо. Я помогу, но и вы мне помогите».
А была у него одна страсть: он очень любил молоко и мог
за раз выпить целую кринку его. Вот он и говорит: «А вы любите козье молоко?» «Конечно!» - дружно ответили мы.
«Тогда сделаем так: я буду козу доить, а вы держать, а молоко потом поделим  поровну».  Мы согласились.
Выбрав момент, когда бабушки и дедушки не было дома,  
мы завели козу в сарай. Когда я подошёл к ней она, как обычно, подозрительно глянула на меня. И в душе у меня
шевельнулось нехорошее предчувствие. Но делать было нечего. Я охватил её сзади, а Сашка повис на рогах. Коза мотнула головой, крутанула задом и я понял в какое дело мы ввязались, какая это будет упорная борьба. Так оно и вышло. Коза отчаянно пыталась вырваться, а мы держали.
И наверное, были похожи на двух борцов сумо, которые сцепившись, топчутся на татами, пытаясь свалить друг друга. Я слышал, как Сашка кряхтел и сопел от напряжения. И вдруг коза от страха, прямо под носом у меня, издав характерный звук, испортила воздух. Я взвизгнул и с криком: «А  ну вас в баню с вашей козой!» - отпрыгнул в сторону и упал. Когда коза почувствовала, что с сзади её уже никто не держит, и так мотнула головой, что Сашка с воплем отлетел в угол сарая. Не знаю, каким чудом, но
дядька успел выхватить из-под козы ведро с молоком и не пролить ни капли. На Сашку было страшно смотреть: взъерошенный, весь в перьях и злой, он потирал ушибленную коленку и шмыгал носом. Да и я был не лучше:
рубашка порвана, локоть кровоточил… «Ничего, тяжело в ученье – легко в бою!» - сказал дядька. Он перелил молоко из ведра в кринку, дал глоток мне, глоток Сашке, а остальное тут же выпил, сказав, что там оставалось пару глотков, но мы не обиделись, так как своей цели добились.
Дядька принёс несколько удилищ и каждый выбрал себе по нраву. Леску к удилищу я привязал быстро, а вот привязать крючок у меня никак не получалось. Дядька учил нас привязывать  его «восьмёркй». На толстой проволочке у меня получалось, а вот на маленьком крючке – никак.
Я исколол все пальцы, а толку не было. Но дядька был неумолим и говорил: «Вяжи сам. На рыбалке, если оборвёшь крючок, никто не поможет». Наконец, когда ему надоело смотреть на мои мучения, он сказал Сашке, который довольно быстро привязал крючок: «Ладно, пусть
он вяжет, а мы пошли за поплавками». И я продолжал вязать, вязать, вязать, но всё напрасно. На проволочке полу-
чалось, на крючке нет. Наконец, каким -  то чудом, я всё-таки его привязал. Потом привязал другой, потом ещё и ещё. И так вязал до самого их возвращения.  Дядька
посмотрел и сказал: «Ну, вот, это совсем другое дело».
И как же я благодарен ему за эту науку. Прошло столько лет, а я до сих пор могу мгновенно, даже в полной темноте, этой  «восьмёркой», любой крючок привязать. А пожалей он меня тогда, возможно, я  до сих пор ,так бы и не умел этого делать самостоятельно.
Поплавки оказались обычными гусиными перьями. Мы
Обрезали им оперенья и на тонких концах перьев, где не было воздушных карманчиков, привязали нитками петельки из проволочек, чтобы поплавок мог легко передвигаться по леске на любую глубину. А верхнюю его часть покрасили в красный цвет, чтобы его хорошо было видно на воде при поклёвке.  Затем мы с Сашкой пошли на
задний двор и нашли две консервные банки для червей.
Одна была жестяная, другая покрыта цветной полиэтиленовой плёнкой. И каждый хотел именно её.
Мы даже чуть не подрались. Но дядька решил эту проблему
очень быстро. Он дал подзатыльник мне, потом Сашке, взял монетку и подбросил. Кому выпадет «орёл», того и банка.
Выиграл Сашка. Пришлось смириться. Мы пробили в них по две дырочки и привязали верёвочки, для того, чтобы их можно было повесить на шею. Для изготовления садка под рыбу мы взяли старую капроновую авоську в мелкую клетку, привязали на дно круг из проволоки, чтобы рыбе было в нём не тесно. Потом накопали червей и легли спать пораньше.
Всю ночь я спал, как на иголках, несколько раз просыпался и глядел в окно. Там было темно. И огромные звёзды, глядя
на меня, как бы шептали:«Спи, ещё рано». Наконец, проснувшись в очередной раз, я увидел, что в окне стало сереть. Бабушка ещё спала.  Я стал будить Сашку, но он сказал мне, чтобы я отстал от него, что ещё слишком рано.
Я не стал с ним спорить, слез с печи, выскользнул в сени и,
взяв заранее приготовленную еду и снасти, вышел на улицу. И тут я увидел, что банку  взял Сашкину. Но возвращаться не стал, скажу, что в темноте перепутал.
Улица была тихой и пустынной. Но уже, где-то там, в самом её начале, слышалось коровье мычание и позванивание колокольчиков. Сейчас встанет бабушка, и я поспешил нырнуть в проулок, который начинался прямо напротив нашего дома, дальше, по тропинке, через луг – к реке. Луг лежал в низине, укрытый предрассветным туманом и от этого редкие деревца и кустарники, как бы висели в воздухе. Я вошёл в это прохладное «зеро» и по тропинке поплыл к реке. Это было так необычно и сказочно. Речка появилась неожиданно, я думал, что она гораздо дальше.
Вода была тёмной, редкие клочья тумана, клубясь, легко скользили по её глади, уплывая по течению. Берега поросли кугой и на воде, как маленькие свечки, покачивались кувшинки и лилии, которые ещё не проснулись. Их огромные круглые листья покрывали почти всю поверхность реки, а