Первая часть волков, которые неслись к повороту, не видели этот маневр и продолжали свой бег, а вторая часть снова оказалась сзади, но прежних сил у нее уже не было. Но и конь стал сдавать. Волки вытянулись в нитку, первый бежал почти рядом с санями, но у меня в руках уже ничего не было. И все же я нашел «оружие». Облучок из двух нешироких, но довольно толстых досок, почти брусков!
Первый брусок у меня выпал из рук и остался позади, но вторым я успел размозжить голову вожаку второй стаи, но волки, не останавливаясь, продолжали наседать уже с двух сторон одновременно. Двое волков бросились под ноги коню, но тут же были отброшены копытами под полозья. Сани накренились, подскочили и перевернулись. Лошадь понесла их дальше, а волки окружили меня. Я оглянулся и увидел, как первая стая возвращается.
Я много раз слышал, что у людей, стоящих на краю смерти, перед глазами проходит вся жизнь. Я же увидел себя, еще юношу, стоящего в окружении пьяной озверелой толпы таких же подростков, которые жаждали моей крови. Сейчас таких зовут отморозками, готовыми на все тяжкое. Чем я им не угодил трудно сказать, поскольку видел их впервые. Их было много, очень много, это меня и спасло. Они кинулись всей толпой на меня, сбили с ног, и сами «заблудились», поскольку я, оказавшись под ними, «потерялся», и пока они волтузили друг друга, я выбрался из-под них и незаметно скрылся. Но тогда была ночь, и они были все-таки не волки…
Я успел разбить голову еще одному волку, но тут вся стая кинулась на меня, повалила на снег и стала рвать на мне одежду, вернее – старый овечий тулуп, из которого я на свое счастье так и не вылез. Волки грызли тулуп, захлебываясь шерстью, но развязка была уже близка. Я сам, зверея от ужаса, хватал волков за лапы, ломал их, а одного волка схватил зубами за горло и, задыхаясь от шерсти и захлебываясь его кровью, стал терять сознание, но успел увидеть, как какая-то женщина с ножом в руке полосовала волков направо и налево, с невиданной силою отбрасывая их в стороны…
Очнулся я в райцентровской больнице, с переломом правой ключицы, изгрызенными икрами и стопами. У кровати сидел Николай.
- Ну, здравствуй, волкодав, - улыбнулся он. Скажи спасибо коню. Если бы он не прибежал домой – пиши пропало. Я как увидел перевернутые сани, сразу все понял, сразу за ружье, крикнул еще мужиков и сюда, благо, что близко. Когда мы подоспели, ты уже лежал вниз лицом без сознания. Волков твоих кого постреляли, кого прогнали. Ты троим волкам ноги переломал, а одного загрыз. Так вместе и лежали.
- А сколько я уже тут нахожусь? – спросил я.
- Третий день лежишь, только сегодня в себя пришел. Врач мой родственник, пропустил, но больше никого не пускает.
- Коля,- спросил я шепотом, - а на реке больше никого не было?
- Да как тебе сказать,- задумчиво ответил Николай, - людей мы не видели, но кто-то тебе помогал, потому что несколько волков были зарезаны ножом и валялись далековато от тебя. Ты сам-то кого-то видел?
- Видел.
- Кого?
- Догадайся с трех раз.
Коля посмотрел на меня, потом покосился на дверь, наклонился ко мне, прошептал на ухо:
- Екатерина?
- Больше некому, - тоже шепотом сказал я.
- Ты видел Екатерину?
- Может быть, я не спрашивал имени. Я видел, как она махала ножом, а потом потерял сознание.
- Только никому об этом не говори,- так же заговорщицки прошептал Николай.
- Почему?
- Да потому что тебя сразу в другую больницу определят.
- Это верно,- согласился я. Тогда тех волков бери на себя.
- Уже взял. Милиция приезжала, разбиралась. Я сказал, что это я с мужиками порезал волков. Так в протоколе и написали.
Ладно, все, что я хотел сказать, – сказал. Выздоравливай. Дома тебя Наташка будет долечивать. И, подмигнув, Николай ушел. Но сразу вошел доктор.
- Здравствуй, волкодав,- поздоровался он, - ну ты молодец! Мне скоро шестьдесят лет, но такое впервые вижу и слышу. Маугли какой-то. Вернее – Тарзан. На волков с голыми руками. Герой! Ничего, подымем тебя на ноги. Я уж постараюсь.
На другой день была милиция. Я им все рассказал, почти все. О Екатерине я не сказал ни слова…
Через две недели меня выписали, но гипс снимать не стали, попросили потерпеть недели две, мол, пусть срастется получше, мало ли что, вдруг опять потянет на «подвиги»?
Вечером в избу постучали. На крыльце, с виноватыми лицами, стояли ребята, которые недавно намяли мне бока и не только.
- Заходите, радушно пригласил я их в избу, и там, за столом, приняв законные «сто» грамм, мы поклялись друг другу в вечной дружбе, которую, кстати, храним по сей день. Расстались часов в десять, а в одиннадцать пришла Наташа. С порога обняла меня, поцеловала и попросилась в гости до утра, а утром, уходя навсегда, спросила:
- Это Екатерина тебе помогла?
И я кивнул в ответ.
Я еще прожил в этом селе полтора года, привык отзываться на кличку Волкодав, но, видя, что с Наташей у нас ничего не получается, уехал, облегчив душу и ей и себе.
Недавно получил письмо от Николая, где он пишет, что Наташа вскоре после моего отъезда уехала в Красноярск, сошлась с бывшим мужем, иногда приезжают в село на сенокос. Екатерина больше не появляется, и, что совсем уж удивительно, – волков тоже не стало.
Да, чуть было не забыл. По приезде из больницы домой, увидел длинный широкий нож с наборной рукоятью из плексигласа, воткнутый в дверной косяк. Я сразу его узнал. Это им Екатерина полосовала волков, но как он оказался у меня дома – не знаю до сих пор. Вот он передо мной. Рукоять потемнела, лезвие, так и не отмытое от волчьей крови, заскорузлой коркой засохло, жало понемногу щербится, но в остальном все как надо.
Можно снова в бой.
Но – тьфу, тьфу, тьфу!
