1995. Осень
Мамы с нами уже не было. Но жизнь продолжалась. Наш внук Дорон и его девушка отслужили в ЦАХАЛе, а его родители Натанэль и Орит купили двухэтажный дом. Сегодня мы праздновали одновременно новоселье и день рождения нашего Дорона. Ему исполнялось двадцать два года.
Дом постепенно заполнялся гостями. Многие приводили с собой своих детей, и Адель с Бэйлой носились с ними по лестницам нового дома, путались у всех под ногами и были безмерно счастливы. Лиорчик путался у всех под ногами, его отталкивали и он плакал. Нава постоянно кидалась к сыну на помощь, урезонивая старших и умоляя принять малыша в свои игры. Вместе со всеми носился Марти Второй, наша собака, которую мне подарила Хана после смерти нашего любимого Марти Первого.
Я с Дороном, и Натанэлем вытащил на гину все столы, что были в доме, соседи принесли с собой стулья и табуретки, для мелкоты соорудили отдельный низенький стол, уложив на кирпичи доски.
Наконец, когда все расселись, и рюмки у всех были наполнены, я встал, поднял свою рюмку и произнёс:
- Сегодня в моей семье сразу несколько праздников. Новоселье, и конечно же, день рождения вот этого здоровенного оболтуса, нашего внука Дорона. Так что давайте выпьем за его здоровье, чтобы он был нам счастлив, чтобы создал крепкую семью, - я многозначительно кивнул на Ярдену, и заметил как она покраснела, - и нарожал много прекрасных маленьких внучат нам на радость. Чтобы было кому продолжать строить и защищать наш Израиль.
А теперь лэхайм [«За жизнь» - еврейский тост]!
И праздник покатился будто по накатанной колее.
Неожиданно поднялась Ярдена. Стесняясь и краснея, она позвонила вилкой по бокалу, призывая к тишине.
- Я хочу поднять тост за бабушку и дедушку Дорона. За Хану и Гершля.
И вообще за всё их поколение. Они пережили войну. И не просто войну. Гитлер пытался их уничтожить, чтобы никогда на земле не было евреев. А значит чтобы не было нас, наших друзей и соседей, наших детей и внуков, и правнуков.
Невозможно представить себе, что им пришлось перенести. А сами они не любят об этом рассказывать. В живых остались лишь редкие счастливчики.
Почти все их семьи были разрушены, у многих вообще не осталось ни семьи, ни родных и многие из них не могли вернуться в свои страны. В Польше были антисемитские погромы, в СССР Сталин начал свой план решения «еврейского вопроса» мечтая завершить то, что не сумел Гитлер. Тысячи и тысячи евреев попадали в советские лагеря в Сибири и там гибли.
Единственным местом, о котором мечтали ещё их родители, бабушки и дедушки, была Эрец Исраэль, но англичане их не пускали сюда. И потому люди, пережившие ужас Шоа [1], вместо свободной жизни, снова попадали за колючую проволоку в лагеря перемещённых лиц. В том числе, в концентрационный лагерь Атлит, здесь, на Святой Земле.
Казалось бы, сабры[2], которые здесь родились и жили во время войны, должны были приложить все силы, чтобы принять выживших как подобает, помочь избавиться от кошмара, пережитого ими. Но они понятия не имели о тех ужасах, которые случились с евреями Европы. Широко разошлось мнение «Тот факт, что кто-то был в концлагере, вовсе не дает ему право автоматически попасть в Эрец-Исраэль. Если мы привезём все эти лагеря, нам конец»
С созданием нашего государства в 1948 году, границы открылись, открылись ворота лагерей для так называемых дипишников [Displaced Persons (англ.) - перемещённые лица] и евреи, пережившие Катастрофу стали прибывать в Израиль. Люди без возраста и, казалось, даже пола, больные, покалеченные, с синими татуированными номерами на предплечьях, живые скелеты, похожие на выходцев из ада. Люди с поломанной психикой, люди, которые никогда не могли наесться и прятали еду в карманы. Сабры им открыто заявляли: «А что же вы не сражались? Что же шли как тупые овцы на бойню?» и не хотели слушать робкие попытки тех, кто выжил, рассказать, что с ними было «там».
Ярдена замолчала и оглядела притихших гостей. А затем продолжила:
- Вы знаете, что я обожаю историю, и собираюсь поступать в университет, чтобы изучать её.
И вот что я недавно узнала, к примеру, о первом Министре иностранных дел Моше Шарете. Он жаловался, что из Европы присылают «нежелательный элемент», настаивал на селективной репатриации, говорил что, мол, «присылают всяких калек, тогда как нам нужны молодые люди призывного возраста, пригодные для войны».
Даже Бер Гурион, наш первый премьер-министр, требовал присылать «не стариков и детей, а молодых людей, способных держать в руках оружие». Выступая на заседании ЦК Рабочей партии в июле 1949 года, Бен-Гурион сказал, что новоприбывшие - «трудные и плохие люди, эгоисты», иначе они не вышли бы живыми из лагерей.
Если бы эти «они» умели читать на иврите, то узнали бы, что их называли «пыль человеческая», «эгоисты», «паразиты», а также, что «за годы пребывания в лагерях уничтожения у них выработались такие чуждые нам качества, как чрезмерная забота о куске хлеба и недоверие к ближнему». Хотя зачастую это говорили им прямо в глаза.
Стоило сабрам впервые услышать, из чего в Освенциме изготавливали мыло, как «мыло» стало прозвищем евреев, переживших Катастрофу. Но оказалось, что «мыло» сражалось в партизанах. И вместо того, чтобы проявить к ним уважение, этим людям приклеили новую кличку. «Парти-вус?» - спрашивали сабры, хотя прекрасно знали слово «партизан».
Мало кто из тех новых репатриантов пошел в киббуцы. Забор из колючей проволоки вокруг кибуцев, хотя и служил для охраны от арабов, но был для бывших заключённых слишком болезненным напоминанием. А те, кто всё-таки решили попробовать кибуцной жизни, поначалу были приняты очень тепло, но скоро отношение к ним изменилось. Их упрекали в отсутствии коллективизма, нежелании участвовать в общих собраниях и в культурной жизни. А отдавать детей в кибуцные садики, лишив малышей семьи, мало кто из новых репатриантов соглашался.
Враждебность к новым репатриантам выросла до того, что в некоторых кибуцах стали требовать открыть для них отдельные столовые. Кончилось тем, что половина новых репатриантов ушла из киббуцов. Как ушли из киббуца Хана и Гершель, бабушка и дедушка Дорона.
Большинство европейских евреев говорили на идиш, но коренное население Израиля было против газет на идише, а Бен-Гурион назвал идиш «чужим языком, режущим слух». Мало того, идиш ненавидели ещё и за то, что он напоминал немецкий язык.
Новых репатриантов с номерами на руках сабры не приглашали к себе, а если с ними где-то и заводили разговор, то начинали с вопроса: «Как же вы остались в живых?», намекая на то, что раз жив - наверное чем-то расплачивался с нацистами.
В 50-е годы заслуги ишува в войне с нацизмом подчеркивались значительно больше, чем заслуги борцов гетто, описаниями героических деяний все тех же тридцати двух парашютистов, а также Еврейской бригады в составе английской армии».
Даже смерть в гетто и лагерях стали классифицировать как «постыдную» в отличие от «героической» в боях ЦАХАЛа. Для сабров нацистский период в Европе был не эпохой страданий и мученичества, а эпохой позора.
Евреи перестали понимать друг друга. Это привело к тому, что более двадцати тысяч евреев, переживших Катастрофу, эмигрировали из Израиля в США, Канаду и даже в Германию. Потому что Германия признала свою вину в Холокосте.
И только израильский процесс над оберштурмбанфюрером (подполковником) СС Адольфом Эйхманом, заведовавшим отделом гестапо отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса», изменил отношение к европейским евреям. Он показал, что евреи были беззащитны против вооруженных до зубов фашистов но, тем не менее, они сопротивлялись, каким бы безнадежным ни было сопротивление. Погибали, сражаясь в концлагерях, и в гетто, например в Варшавском.
В концлагере Собибор убили часть немецких и украинских охранников и пытались по минному полю вырваться из лагеря.
В Треблинке около 1000 евреев, понимая, что всё равно будут уничтожены в печах, вооруженные лопатами, кирками и немногочисленным оружием, украденным из арсенала, подожгли часть лагеря и прорвались сквозь забор из колючей проволоки. Из тысячи прорвались лишь 300 человек, но около двухсот из них попали в руки немцев, так что в живых остались лишь около сотни.
В Освенциме-Биркенау евреи из зондеркоманды, которых вот вот самих должны были отправить в печь, умудрились взорвать крематорий.
Наконец-то мы, сабры, стали понимать, что массовое убийство евреев в Шоа было еврейской трагедией, а не еврейским позором.
И я хочу посвятить всю мою жизнь тому, что бы раскрыть историческую правду. Я никогда не была в Польше, никто из моей семьи, к счастью, не погиб в Треблинке, Дахау или в Освенциме. Я обычная сабра образца 1974 года. И я хочу сказать:
Хана и Гершель и тысячи тысячи евреев переживших Шоа,
Простите, что мы не понимали!
Простите, что мы не знали!
Простите нас!
Я оглядел притихших гостей, увидел, как плакала мама Ярдены, обнявшись с Ханой. Плакали не только они, плакали многие женщины, плакали даже некоторые мужчины. Плакала сама Ярдена.
Наконец, справившись с собой, она улыбнулась и продолжила:
Хана и Гершель. Я хочу пожелать вам счастья, которое вы найдете в нас: ваших детях, и в ваших внуках. Ад мэа вэ-эсрим! Лехайм!
Зазвенели бокалы, вновь загудели голоса, гости подходили, обнимали Хану и Геньку, похлопывали их по плечам и спине.
Но Ярдена не садилась. Она вновь постучала по уже пустому бокалу и сказала:
- Именинник хочет что-то сказать.
Дорон встал во весь свой немаленький рост, взял Ярдену за руку и повернувшись к её родителям, ломким баском, поминутно откашливаясь, обратился к ним:
- Сара и Авигдор. Мы с Ярденой, любим друг друга. Я спросил у неё: согласна ли она выйти за меня замуж. И она ответила «Да».
А теперь я хочу спросить у вас: согласны ли вы отдать мне вашу дочь, мою прекрасную Ярдену в жёны?
А вы, мама и папа, а также бабушка и дедушка, благословляете ли вы нас?
Ох, что тут началось…
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Шоа - Катастрофа еропейского еврейства. Термин Холокост некорректен, так как в переводе означает жертва всесожжения на алтаре. Но немцы не приносили еврейский народ в жертву. Они их просто планомерно, массово уничтожали.
2. сабры - Коренные жители Палестины и Израиля.
3. дипишники - Displaced Persons - перемещённые лица.
4. ишув - Коренное еврейское население Израиля.
КОНЕЦ
2018
