взгляд поберегу. Скабрезности не мой стиль.
Никакого явного неприличия с первого беглого взгляда в окошко я не увидел, хотя судя по Василию он был бы не против. Скорее всего и Маша была бы не против, но не так быстро, не так быстро.
Слов через окошко слышно не было, да они и не нужны. Зачем? В комнате полумрак, на столе свечи, мягко мигают гирлянды на прялке и оживляют лицо Спасителя. Звучит негромкая музыка, кажется рояль и скрипка. Что-то говорит Пушкин, зачем-то молчит Маша. Вот он подходит, берёт руку и целует в щёку, с прицелом в губы. Машенька возражает, но не сильно, не так, что - вообще не подходи. Нет. Только красивые, «глупые» женщины так умеют. В их отказе звучит – «Не спеши, не сейчас» и еще – «милый». Вот что она говорит одним «нет». Как это славно. Как я сам любил это слышать…
* * * * * *
Мы их оставим и поспешим в лесничество. Хотя нет. Я всё-таки должен объяснится с тобой, мой любимый читатель. Кто ты для меня? Кто я для тебя? Кто мы вместе? «Читатель» - от слова «Чит», а что такое это «Чит»? Это можно сказать – святая индийская троица – «Чит», «Сат», «Ананда».
«Чит» – это значит учение, познание. «Сат» - осознание, отсюда «Сатья», «Санкт», «Сан», «Сэнсэй» и многое другое, практически – осознанный, святой и просветлённый – это всё тоже от «Сат». Даже названия городов в честь святых – Сан-Франциско, Санкт-Петербург и так далее, люди связывали с этим «Сат». Не всегда верно, но всё-таки.
И, наконец, «Ананда» - блаженство, нирвана, а на самом деле – благость. Тут надо понимать, что семантика слова «блаженство» поменялась и теперь, зачастую, понятие «блаженство» означает, грубо говоря – «кайф», если совсем уж грубо. Если не грубо, то – наслаждение, а это никакого отношения к первичному значению не имеет. Так «Ананду» понимали хиппи в 60х – 70х годах прошлого века. И что? Чего они достигли? Наркоман, принимая дозу, тоже получают иллюзию наслаждения и потому жестоко наказан. На самом деле «Ананда» - это Благость, уровень бога, не меньше. Когда Христа назвали Благим, он возразил, - «благ только отец мой». Так что для нас с тобой «Ананда» - это Благость. Еще раз – это уровень Бога.
И ты, родной мой читатель, и я – мы оба всё ещё познающие и нет особой разницы в том, что я пишу, а ты читаешь. Мы «чит»аем, мы вместе познаём с единственной целью достичь осознания. И цель достойная, друг мой. Более чем.
Познание – первый шаг к умению, потому, что знать – это не всегда уметь, равно, как и уметь, не всегда значит – знать. Бывает, что человек знает, но не умеет, таких называют – «бессильный йог». А бывает, что умеет, но не знает, таких называют – «глупый святой». На Руси – «блаженный», заметь не «благостный» - «блаженный». Здесь разница.
В самом центре России, стоит храм «Василия Блаженного», - ну это прямо про нас. Все умеем, но не всё знаем. Прекрасный памятник. Есть много мифов о его создании. Кстати о мифах еще поговорим, коли сложится в рамках этого рассказа, а коли нет, то в другом доберусь.
* * * * *
Ну а теперь можно и в лесничество. Вертолёт приземлился на полянке у сторожки Петровича, в опасной близости от огромного, за полсотню метров, кедра. Кедр был старым, из звенящих. Место для посадки указал лесник. Он же и подсказал, как правильно зайти на полянку, чтоб не задеть кедр.
Губернатор оставил компанию разбирать снаряжение, а сам уединился с Петровичем в сторожке. Зайдя в домик он снял шапку, осмотрелся и перекрестился на образ Спасителя в красном углу. Потом по хозяйски сел за стол и сказал:
- Ты изменился, Иона.
- А ты нет.
- Тридцать лет прошло.
- Тридцать два.
- Ну да… ну да…
Пока Петрович растапливал печь, губернатор осматривал нехитрое жилище лесника. Центральной фигурой в избе была печь, белая с синими и красными узорами на углах. На узорах угадывались снежинки, ёлки и свастика. На стене висели рядом ружьё и гитара, стволом и грифом вверх. Между окнами книжный шкаф набитый до отказа. Над шкафом портрет седого, смуглого человека с красной точкой в середине лба. В углу мойка, там же выше, полки с вымытой посудой. В доме было чисто, как будто только что вымыли пол, стены и даже потолок. А когда затрещала сухими дровами печь и по дому начало разливаться тепло живого огня, стало вдруг совсем уютно, так что никуда не хотелось уходить.
- Ты же понимаешь, Иона, я тогда никак помочь не мог.
- Да ты и сейчас не можешь, Серёжа, сейчас даже более, чем тогда. Ты уже в обойме и ты не стреляешь, стреляют тобой. Ты не майся, я обиды не держу, да и никогда держал, я всё понимаю.
- Но ты же против, чтобы я медведя убил. Я знаю.
- Да, против. Но ты не медведя, ты страх свой убиваешь. Пытаешься убить.
- Ты думаешь я до сих пор боюсь?
- Боишься, и чем дальше, тем больше. И я не хочу, чтоб ты этого медведя убил. Я за тебя боюсь. Это третий, двух ты до меня пристрелил. Меня тогда здесь не было. А сейчас я здесь, и я тебя прошу – не надо этого делать. И я тебя предупреждаю – этот последний в твоей жизни. Оставь его жить и сам останешься.
- Ты никак грозишь?
- О господи, ты ещё дело на меня заведи, за угрозу жизни. Я тебя предупреждаю – не надо этого делать.
- А то что?
- Я, Серёжа, не ясновидящий, я просто знаком с некоторыми принципами по которым растут деревья и дети. И эти Принципы Творца нарушать долго нельзя – наказание следует в любом случае, а какое именно – я не знаю. Но я давно знаю тебя, считай с детства, и я вижу, чем ты стал, и сколько на тебе висит. Я вижу край. Не надо этого делать. Не ходи туда.
- Да, ты меня знаешь, и ты знаешь, что я пойду, хотя бы для того чтобы узнать, что будет. И даже если там край… то всё равно. Ты меня не удержишь.
- Не буду даже пробовать. Тут мало, что от меня зависит. Если решение принято и действие произошло, то уже ничего не поможет. Всё решается само, без нас, как бы мы ни были против. Я могу только в третий раз тебя попросить – не делай этого.
Сергей встал, одел шапку и пошёл к выходу. У выхода остановился и посмотрел на ружьё и гитару, висящие рядом на стене.
- Ты как – стреляешь или играешь?
- Ни то, ни другое. Слушаю.
Губернатор открыл дверь и, повернувшись последний раз, сказал:
- Прощай, Иона.
- Прощай, Серёжа, - ответил лесник.
Дверь за ним закрылась, запустив облачко пара с мороза. С улицы раздались крики, хохот, команды и лай. Потом всё стало затихать, охотники шли к берлоге.
* * * * *
А пока собаки ведут охотников к берлоге, мы легко сможем вернуться в деревню и поучаствовать в следственных мероприятиях, если это можно так назвать. Моя писательская власть и воображение это позволяют, и даже приветствуют.
Участком, как это правильно называли раньше, а теперь называют отделение милиции/полиции, была такая же деревянная изба, как и все остальные избы в Ужово. И там тоже была печь в зале и две комнаты с решётками для «посетителей». В зале главной мебелью был стол буквой «Т», за который Спиридон и усадил присмиревших врагов, снял гирлянды, и дал им аптечку со всем необходимым, чтобы обработать и забинтовать раны. И, пока они занимались самолечением, он подбросил дров в печь, приоткрыл задвижку и печь довольно загудела трубой.
Потом он подошёл к столу, взял два чистых листа, две ручки и положил их перед пацанами.
- Пишите, - сказал участковый.
- Чего писать? – спросил Анзор.
- Оды, - с нажимом произнес Спиридон, и неожиданно для себя срифмовал, - оды, пишите, уроды! Тьфу, ты господи, нахватался. Оно что заразное, что ли?
- Не понял, - опять среагировал, более шустрый Анзор. Семён молчал.
- Объяснительные пишем, - что, где, когда, понятно?
- Я не понял, вообще, чего писать-то? – спросил уже Семён.
- Хорошо, слушайте продиктую, - участковый отошёл к печи, прислонился к ней, вытянул в сторону ребят руку и, вдруг, продекламировал с выражением:
- Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Семён повстречался с Анзором… - здесь он замялся, подумал и продолжил, -
Семён повстречался с Анзором,
А дальше про финки свои…
Спиридон закончил с поэтической частью и перешёл на прозу:
- Вы что – дебилы? Вашу поножовщину пол деревни видело, да это бы ладно. Вас видел губернатор и начальник полиции области. Мне что – по тихому спустить? Да меня после этого даже сержантом в ППС не возьмут. Чего вы сцепились, кобели? Из-за Машки? Машка замуж выходит, и вы оба ей на хрен не нужны. Понятно?
- За кого? – спросил Анзор.
- Когда? – спросил Семён.
Участковый посмотрел на часы и ответил Семёну:
- Да вот прямо сейчас и выходит. И правильно делает. А за кого – сами узнаете, потом. Хотя, наверное, догадываетесь. И не дай вам бог, какую пакость сотворить, Отелы. Я вас тогда укатаю по самой тяжкой. Так что - пишите, оды, господа, пишите оды. И чем больше один на другого на напишет, тем легче соскочит. А ну-ка, встать, оба! – вдруг крикнул он.
Когда ребята встали, он их развёл по комнатам с решётками, оставил им ручки и листы на подоконниках, сказал, что времени у них до утра, и двери запер. Потом он взял гирлянды, украсил ими печь, зажёг и сел рядом с топкой смотреть на огонь. Точно также рядом с печью сидел в это время лесник и тоже, не отрываясь, смотрел на огонь. А Вася с Машей на огонь уже не смотрели. Маша, наконец, перестала даже говорить – «нет» и слышно было только их дыхание, и на стене, над кроватью, причудливо сплетались их тени, и двигались в мерцании огоньков на прялке. Уютно спали под своими одеялками ужики. Над лесом и людьми повисла ночь, высыпав гирлянды звёзд по чёрной вселенной. Немного жутко, но как хорошо...
* * * * *
Благодаря собакам и главному лесничему области, берлогу нашли быстро и обложили по всем правилам. В берлоге спала Акулина – медведица с двумя медвежатами. Она дышала раз в четыре минуты, при пульсе в десять ударов и сохраняла температуру тела чуть меньше летней. Тут надо заметить, что зимний сон медведей – действительно сон, а не анабиоз. И в случае опасности организм мобилизуется мгновенно, без раскачки. И даже без внешних факторов медведица периодически просыпается и вылизывает детёнышей. А потом спокойно засыпает. В этот раз ей заснуть не удалось. Едва она облизала второго медвежонка, как вокруг берлоги залаяли псы и заговорили люди.
Акулина застыла и не двигалась, всё ещё надеясь, что обманулась и угроза пройдёт мимо и все останутся живы. Не прошла. Она слышала сквозь лай собак, как говорили люди. Губернатор расставлял опричников по зонам стрельбы и сам, один, занял место наиболее вероятного выхода медведицы из берлоги. Он скинул дублёнку и остался в свитере, шапке и с ружьём нацеленном на берлогу. На эту охоту он взял двуствольную «Беретту 486 Паралелло», лучшее своё оружие, которое никогда не даёт осечек. Так было написано в инструкции по применению. Инструкции пишут люди, очень в себе уверенные. А итальянцы вообще любят похвастать.
Собаки нашли вход по запаху. Оттуда пахло теплом, шерстью и детёнышами. Запах невыносимый для охотничьей собаки. Они рыли лапами, хрипели и пускали слюну. Люди стояли вокруг,
Добавлю от себя- спасибо за прекрасную, качественную художественную прозу.