Возвращайся!

Ольга Петровна мужа похоронила уже давно: больше десяти лет прошло с тех пор.
И что думаете? Время её лечило? Нет, она сама себя пыталась утешить.  Разговаривала  с ним часто.
Подходила к платяному шкафу, в котором хранились её немногочисленные и скромные гардеробы и его вещи, которые она так и не ликвидировала,  как подобает после смерти человека.  Вытаскивала из недр этого шкафа длинное чёрное пальто, которое он носил  бОльшую  часть своей жизни, и прямо так, на вешалке, водружала  его на дверцу шкафа. Сама же садилась напротив и начинала разговор:
- Ну, здравствуй, Володенька! Долго  мы с тобою не виделись, а потому и не говорили давно уже. А у меня тут вопросов к тебе накопилось – даже начать с чего не знаю… Постой, ты сегодня выглядишь каким-то… несвежим…  Вон, и не побрился даже. Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты небрит. Хорошо-хорошо! Не ворчи! Я знаю, что от бритвы у тебя часто случается раздражение, особенно на шее. Послушай, давай, на ближайшее же 23 февраля я подарю тебе новую бритву, эту, ну, которая с плавающими ножами? А? Как тебе моё предложение?  Деньги? Я умудрилась несколько сэкономить и отложить. Думаю, на не очень дорогую хватит. Конечно, мы пойдём покупать её вместе, и ты выберешь ту, которая будет для тебя наиболее удобной.
Что? И ты тоже копил весь этот год деньги? С какой целью, мой милый? Уж не собираешься ли ты тратить их на поклонниц? Только на одну? И её зовут?.. Ольга?.. Ах, мой родной! Неужели? Ты решил, что 8 Марта мы будем кутить? Неужели в ресторане? И там даже музыка будет? И шампанское? И… и  к  р  а  ?
Рокфеллер! Морган!! Дюпон!!! Прекрати меня искушать. Мы вполне могли бы ограничиться в этой день пирожковой за углом и бутербродами с сыром. Хорошо-хорошо! Не стану тебе перечить. Да, мужчина в нашей семье – ты. И ты, только ты  можешь принимать самые сумасбродные решения!
Ольга Петровна  опускает глаза, встаёт из своего давно уже обжитого  кресла и подходит к окну.
А там… так всё изысканно, как на киноленте, где показывают фильм о прекрасных уголках земли.  Солнце, тихое, с полуприкрытыми глазами, созерцает всё, что под ним. Пока ещё золотистые осколки лета щедро разбросаны по газонам и тротуарам. Нарядно и живописно. И люди, неспешные, по этой красоте бредут. Пока ещё почти летние люди…
Не спешит и Ольга Петровна с вопросами. Скользит глазами по жизни заоконной, а сама свою собственную мысленно перебирает.
- Я давно хотела спросить у тебя, Володенька…  Почему ты никогда не спрашиваешь меня о нашем Вадике? Я знаю, что в последнее время ваши отношения с ним были очень непростыми. Но ведь он – сын, а ты – отец. Стало быть, должен быть мудрее. И это именно ты, да, - ты обязан был искать точку примирения с ним. А ты всё время ждал, когда он придёт и покается. А в чём, собственно, он должен был каяться? В том, что молод? В том, что не захотел жить так, как мы с тобою придумали? Так ведь это мы для себя придумывали, чтобы нам было покойней. Но не для него. И Светочка твоего Георгия Семёновича была ему не нужна вовсе со своею виолончелью и шумерской письменностью.
Да, я помню, что ты говорил, будто у него дурной вкус, коли он предпочёл ей эту Динку с её мотоциклом и альпинизмом круглый год. Но разве ты не видел, как у него начинали светиться глаза, когда он смотрел на этого сорванца? И вёл он себя с нею  как и подобает мужчине! Когда ты посмел на неё прикрикнуть, он встал, взял её за руку и словно прикрыл собою от тебя. А что он тогда сказал, помнишь?
«Это моя женщина, папа! И она – единственная. Что бы ты сделал, если бы кто-то посмел так разговаривать с мамой?.. Не позволил бы? Вот и я тебе не позволяю так говорить с Диной. Я никому с нею ТАК говорить не позволяю. Даже себе…»
Знаешь, сейчас я уже могу тебе признаться в этом: в тот момент я им страшно гордилась, нашим с тобою сыном. И подумала, что мы правильно его воспитали.
Ольга Петровна чуть оборачивается и искоса глядит на висящее на дверце шкафа пальто:
- И не кричи на меня, мой дорогой! Я тоже не хочу, чтобы со мною ТАК разговаривали. Мы с Вадиком любим тебя, именно поэтому старались никогда  не перечить: всё берегли твоё сердце. И скажу тебе честно: это ведь я тогда сказала ему с Диной, чтобы они уезжали. Иначе ты бы всё равно настоял на своём и разлучил их друг с другом…
Что ты сейчас сказал? Это тебя и убило?.. Разлука с сыном? Неправда, мой родной! Ты сам себя извёл и довёл до того, что случилось. А? Ты спрашиваешь, кто для меня дороже? Володюшка! Вы оба – кровь и сердце моё. Но он ведь – сын, мальчик ещё. У него впереди столько всего, что я просто обязана была беречь его. В данном случае и от тебя тоже. Прости меня, прости, мой хороший!..
Она стремительно подошла к пальто и даже взяла его за рукав, словно готовясь поцеловать несуществующую руку.
- Хотя, знаешь что?.. А не стану вот я руки тебе целовать и просить у тебя прощения. Лучше уходи!.. Уходи, а не пугай меня своим уходом, как ты делал это много-много раз…
Ольга Петровна пылко срывает вешалку с дверцы и почти грубо суёт пальто в шкаф, громко захлопывая его.
Идёт к окну и снова смотрит на осенний вечер, на палевые сумерки города, на пышное умирание ещё такого недавнего лета.
Когда в комнате уже почти темно, она от окна отходит, прижимается лицом к шкафу и едва слышно, приложив губы к щёлке между дверцами, шепчет:
- Возвращайся, Володенька, я всё время жду тебя…  А Вадик… он давно уже стал мужем Дины, и они на тебя не сердятся…