Витька так хотел, чтобы его забрали, уже даже было всё равно кто, лишь бы стать «домашним», что всякий раз, когда в детдом приезжали очередные «гости», он одним из первых выскакивал в коридор, распахивал руки настежь и бежал вперёд, истошно вопя и вплетая свой вопль ещё в десяток таких же: «Мааамааа!!!» Но кто-то всегда добегал до кучки взрослых в конце коридора первым и первым же обнимал ноги ближайшего «гостя». Не факт, что именно первого добежавшего брали, но Витька думал, что всё дело именно в этом, в том, что он не успевает добежать. Об этом он даже однажды ночью сказал Петьке-молдаванину, другу своему закадычному, и тот ему посоветовал тренироваться в беге на стадионе. Со следующего вечера они вместе с Петькой и начали тренировки. А ещё поклялись друг другу самой страшной смертельной клятвой, что если усыновят кого-то из них, то он будет упрашивать новых родителей, чтобы они взяли и другого. И тогда они с Петькой будут настоящие братья.
Петька в детдоме появился недавно, года, наверное, ещё не было. Поселили его в Витькину спальню и даже кровати рядом поставили. Молдаванин был небесноглазый, губастый, с мягкими светлыми волосами, завитыми в мелкий бес. От этого его голова на просвет похожа была на одуванчик на тоненьком стебельке. Мелкий и щуплый, он часто замерзал ночами и шелестел в темноте спальни:
- Витёёёёк, я замёрз, я к тебе хочу…
- Давай,- отодвигался Витька к стенке, освобождая нагретое место Петьке.
Петька гнездился рядом, поворачивался к Витьке спиной, укладывал свои квадратные ладошечки с короткими пальцами под щёку и начинал рассказывать про Молдавию, про дом, про сестёр своих Галю и Веру, про то, как пьяный отец пел красивые песни молдавские и заставлял Петрика подпевать высоким голосом. Говорил о том, как летом они с сёстрами ходили собирать виноград, как в самую жарынь бегали на Днестр купаться. А Днестр – это и не река совсем, а целое море, и вода в нём холодная. Аж губы синие сразу становятся! А они сядут с девчонками на песок и греются. И снова потом на виноградники. Когда надоедали жара и виноград, то Галя, старшая сестра, вечером, уже дома, надевала зимнее пальто и ходила по двору кругами. Смотрела на небо и думала, что Солнце увидит, как она одета, поймёт, что пора зиму звать, и станет холодно. И Галя в школу пойдёт, а Веруце с Петриком потом все-все буквы расскажет…
А потом уже, через другую зиму, Петя проснулся ночью от жары: кругом плясал огонь, через который он на улицу и выскочил. Стоял и смотрел, а кругом чужие люди бегали и кричали. Это пьяный отец курил в постели и уснул. Навсегда. С ним вместе так и не проснулись мать и сёстры. Петьку к себе бездетная тётка взяла. А потом поехала в Москву на заработки и мальчишку за собою потащила. Уже на вокзале в этом городе она ему сказала: «Тут сиди, не ходи за мной…» Ушла. Больше он её не видел.
Витька про свою «домашнюю» жизнь помнил ещё меньше Петькиного, а потому завидовал молдаванину даже потому, что у него был отец-пьяница, которого красиво звали Георгицу. «Это – Георгий по-вашему»,- воображал Петька.
А перед Витькой мелькали какие-то бледные тени, и отец казался ему страшно высоким, особенно когда подбрасывал его под самый потолок и радостно кричал: «Витюююха! Сынок!..» А мама его часто целовала и всё время вытирала ему нос – это он помнил, хотя лица маминого так вспомнить и не мог, ни разу. А ещё он помнил, как уснул в курятнике и проснулся оттого, что все плачут и его зовут. Он вышел за порог, и мама снова начала его целовать и плакать и оттирала присохшие к лицу и рукам раздавленные во сне яйца.
Потом ещё вспоминались два красных гроба, стоящие рядом. Отца и маму он в них не видел, потому что маленького он был роста, но все говорили, что они – там и что почили с миром, «как голубки, в один день». Потом они на автобусе с какой-то тёткой долго-предолго ехали и приехали сюда. Вот и вся Витькина биография.
Но другу-молдаванину он про курятник стыдился рассказывать, а говорил, что были они с отцом и матерью лесниками в заповеднике, где разводили тигров. И однажды ночью тигры ворвались в их дом и отца с матерью съели, а сам Витька залез на высокую сосну около дома и просидел там до рассвета, пока тигры не ушли. А потом он слез и пошёл. Сам пришёл в их детский дом и сдался. Потому что после того, как он вырастет, его отсюда направят учиться на укротителя тигров. И Витька всех тигров задрессирует так, чтобы они больше никогда людей не ели.
Молдаванин смотрел на своего отважного друга зачарованно, с открытым ртом и гордился им даже больше чем тем, что его отца звали Георгицу.
Но это всё было «бурное прошлое» Витька и Петри. А в настоящем было то, что ни одного из них не усыновляли и не усыновляли. Однажды, так же ночью, Петрик поведал Витьку, что он знает, почему:
- Надо, Вить, всё время улыбаться и тихим быть, чтобы ОНИ думали, что мы не балованные или больные, а наоборот – послушные и здоровые.
И с тех пор они не кидались навстречу очередным «гостям», а тихо шли. Шли и улыбались и держали друг друга за руки, чтобы было понятно, что усыновлять нужно сразу обоих.
… А усыновили одного Петрю. Это после концерта, прямо сразу, на котором молдаванин своим высоким голосом пел молдавскую песню про то, что «… иначе девчонки будут смеяться над тобою…» Попрощались они неожиданно и наспех, но Витька успел напомнить Петрику, чтобы тот просил своих новых родителей, чтобы они и его, Витю, тоже взяли. Петька пообещал и уехал на чёрной машине с чёрными же стёклами.
… А Витька всё ждал и ждал. Ждал и ждал. Потому что знал, что Петька не подведёт, обязательно упросит, чтобы и брата его, Витьку Гусакова, тоже усыновили.
И когда уже началась зима, и скоро должен был наступить новый год, ждать стало невмоготу. Сидел, сидел Витька у окна в игровой. Потом встал, оделся и пошёл искать молдаванина. Шёл и думал: «А буду в городе всех спрашивать: «Где тут Петька-молдаванин живёт?» Обязательно покажут…»
… Нашли его только через два дня. Когда обмели снег с неподвижного лица, продавщица из булочной тёть Наташа сразу его признала:
- Так это ж Витька детдомовский!..
