Голос и безумие

- С горечью и светлой грустью я признаю факт: в нашем тленном подлунном мире никто уже никогда не сможет петь так, как пела когда-то она, - произнёс высокий и плотный пожилой писатель-трагик в очках, почти лысый, с небольшими седыми усами и бородкой. Говорил он как бы сам с собой, как будто сам себе, но то, что он говорил, было слышно и другим. Стоявший рядом с ним Маррон даже негромко вздохнул: ему не нужно было ничего объяснять.

Гости собрались в гостиной Лионеля: это была просторная и богатая комната с огромным персидским ковром на полу, широким окном, лиловыми занавесками, зелёно-золотыми узорчатыми обоями, камином, двумя старинными шкафами тёмного дерева с книгами, широким диваном и двумя креслами по бокам. Кто-то стоял у стены, кто-то просто сидел, глядя на октябрьский вечер за окном, кто-то курил. Наконец в комнату вошёл и сам Лионель. Он был хозяином этого дома и миллионером. В руках у него было две бутылки шампанского

- Что ж, я очень рад, что вы все собрались здесь, а значит наш вечер уже можно считать состоявшимся, - начал он, потирая руки и с загадочной улыбкой поглядывая на собравшихся. – Я не сообщил, по какому поводу решил позвать вас всех в гости. А повод есть.

- Повод есть всегда, - заметил человек в смокинге, куривший сигару – господин Кардиф.

- Верно. Но я подготовил настоящий сюрприз.

С этими словами Лионель открыл обе бутылки и разлил шампанское по бокалам, которые дожидались хмельной шипучей жидкости на столике перед диваном. Шампанское было встречено шумным одобрением и шутками.

- Итак, внимание! - произнёс Лионель, когда все снова заняли свои места.

Едва он это произнёс, откуда-то из отдалённых помещений богатого жилища Лионеля донеслось приглушённое пение. В доме звучал голос, равного которому не знал не только Рион, но весь Листэр. Гости переглядывались в недоумении, потом стали перешёптываться и о чём-то спрашивать друг друга. На лицах гостей отражалось недоумение.

- Но это… невероятно, совершенно невероятно, - только и смог прошептать писатель-трагик, стоявший у стены как бы сам по себе, но его слов никто уже не слышал.

- Да-да, - сказал Лионель в ответ на вопросительные взгляды. – Вы не ошиблись. Это она.

- Это, конечно, граммофонная пластинка? – спросил Кардиф.

- О нет.

- Как? – воскликнул молодой ещё темноволосый человек с усами и бородкой – Ридигер.

- Так. Не угадали. Это не запись на пластинке. Итак, встречайте! Лучший голос Риона и всего земного шара, единственная на свете, необыкновенная и неповторимая…

Лионель не успел договорить, как одна из дверей в гостиную открылась и изумлённым, потрясённым взорам собравшихся предстала та, кого не так давно хоронили всем Рионом. Это была она – Мелисса Линд, единственная и неповторимая обладательница волшебного голоса, очаровавшего за короткое время буквально всю страну, а также удивительной красоты, действовавшей на людей поистине магическим образом: Мелисса была стройна и высока, у неё были красивые и тонкие черты лица, изумрудные глаза и чёрные волосы цвета самой безлунной ночи. Красота Мелиссы поражала и обжигала. И вот она предстала перед гостями Лионеля босая, в лёгком и простом изумрудного цвета (под стать глазам) платье, опускавшемся чуть ниже колен, с бирюзовым шёлковым поясом…

- Невероятно, невероятно… - только и шептал пожилой писатель-трагик, который не мог свести глаз с певицы, голос которой не во сне, а наяву звучал в гостиной – точно так же, как когда-то звучал он в самых роскошных залах столицы и в её гордых дворцах; голос, который не описать словами, как будто льющийся откуда-то из миров более совершенных и гармоничных.

В гостиной воцарилась полная тишина, никто был не в силах говорить, пока пела Мелисса. Лионель стоял возле дверей, из которых вышла певица и, как и все остальные, зачарованно смотрел и слушал песнь русалки из известной оперы Дворжака, которую никто никогда не исполнял ещё так прекрасно и с таким чувством, как она, единственная и безвременно ушедшая, убитая быстро и безжалостно саркомой сердца, неожиданно увядшая буквально за одну неделю. На похороны певицы, казалось, собрался весь Рион: так много было желающих проститься с ней.

Мелисса пела, а за окном замерли осенние сумерки, и коричневые, высушенные жарким рионским солнцем листья в закатных лучах неслышно опадали на ветру, слетали и опускались в едва колышимые ветром лужи. Писатель-трагик закрыл глаза, словно переносясь куда-то в другие сферы. Но вот чудесная песня подошла к концу, и Мелисса, поклонившись, улыбнулась присутствующим, а потом в гостиной раздались громкие аплодисменты – аплодировали все, даже всегда скептически настроенный Кардиф.

- Это было потрясающе, - прошептал писатель-трагик, и Маррон снова услышал его слова и закивал одобрительно.

- Браво!

- Гениально!

- В чём секрет, Лионель?

Но Лионель ничего не ответил, а только торжествующе взглянул на Маррона, задавшего этот вопрос.

- А вы и правда так похожи на Мелиссу, - сказал задумчиво Кардиф, когда аплодисменты утихли. Мелисса только беззвучно смеялась.

- Простите, что не могу провести больше времени в вашем обществе. Мне пока ещё нездоровится, - сказала наконец певица и, ещё раз поклонившись, удалилась от недоуменных взглядов гостей в открытую дверь. Затем дверь закрылась.

- Да, Лионель, вы мастер мистификаций, - сказал Кардиф. – Просто поразительное сходство. Но как, каким образом? И этот голос… где же, как же удалось вам так удачно найти двойника? Ведь она поёт совсем как Мелисса Линд, а настоящая Мелисса Линд…

Рассуждения Кардифа подхватили и другие, но говорили они вразнобой. Все были поражены увиденным и услышанным.

- Так кто же она?

- Это какое-то чудо!

- Просто невероятное сходство!

- Ну и дела!

- Но как это возможно?

Но на все эти вопросы Лионель лишь загадочно улыбался и отшучивался. Впрочем, миллионер не раз удивлял своих гостей необычными вещами: например, ловко имитирующим любой голос попугаем, танцующими китайскими обезьянками, чудесными шкатулками с волшебной музыкой и другими штуками, поэтому все, за исключением писателя-трагика, подумали, что стали свидетелями какого-то невероятного, удивительного и, пожалуй, пугающего фокуса. Ну не мог же, в самом деле, Лионель воскресить умершего человека, похороны которого видел весь Рион…

- Придёт время… придёт время, и вы всё узнаете, - загадочно произнёс Лионель, потирая руки и глядя на гостей как-то по-вороньи, поблёскивая то одним глазом, то другим.

Собравшиеся ещё некоторое время обсуждали увиденное и услышанное, кто-то пожимал плечами, кто-то в конце концов махнул на фокусника рукой, а следом махнули и остальные: «Да ну его, этого мистификатора». Да, мистификация, эпатаж были подлинной стихией Лионеля. Значит, Лионель и в этот раз решил устроить розыгрыш – так рассудили собравшиеся. Потом Лионель повёл гостей в одну из более отдалённых комнат, чтобы показать недавно сделанные приобретения, среди которых были редкие японские статуэтки из слоновой кости и перламутра, какие-то диковинные струнные и духовые музыкальные инструменты диких племён, имена которых были труднопроизносимы, а также некоторые предметы визуального искусства: картины, гравюры. Затем последовал небольшой "шведский стол", накрытый в столовой. Вскоре после этого гости, удовлетворив своё любопытство и гастрономические интересы, стали расходиться: все знали, что Лионель по ночам работает, то есть пишет, и что недавно он засел за написание мемуаров. Вообще Лионель был в Листэре довольно известным автором, написавшим уже три романа, которые многие читали и которыми справедливо восхищались, а также талантливым публицистом. Все это прекрасно знали, поэтому занимать Лионеля пустыми разговорами никто не стал: сам же Лионель говорил, что вдохновение нисходит на него после захода солнца.


Проводив гостей, Лионель прошёл через гостиную в тёмный коридор, затем, не включая электричества, пересёк такой же тёмный зал с колоннами и большими запылёнными портретами в простенках, прошёл ещё каким-то загибающимся буквой «Г» коридором, дрожащей рукой открыл дверь в уютную спальную комнату с кроватью с кроваво-красным балдахином, роскошным ворсистым ковром, золотистыми, с узорами, обоями и тяжёлыми занавесками и… в лицо Лионелю дохнуло из открытого окна прохладой октябрьского позднего вечера; вдохнув вечерний воздух, он ясно почувствовал запах мокрой от дождя мостовой, истоптанной множеством человеческих ног и лошадиных копыт. Лионель, весь дрожа то ли от холода, то ли от чего-то иного, включил в комнате свет, и сотни вспыхнувших огоньков электрической люстры, украшенной множеством хрустальных капель, на мгновение почти ослепили его, вызвав ещё большее раздражение. Мелиссы в комнате не было. Мелисса? Мелисса!

Рассудок Лионеля помрачился: она, она должна была ждать его здесь, в этой самой комнате. А что, если… Может быть, она не нашла нужную дверь, ошиблась, заблудилась? Едва эта мысль промелькнула в сумраке черепной коробки Лионеля, он бросился прочь из комнаты. Лионель носился по коридорам, открывал двери в разные комнаты, иногда спотыкался и падал, произнося при этом чёрные ругательства. Метался он так стремительно, что пыль слетала с висевших в простенках картин, с которых смотрели на него погружённые в неизречённые мысли чуть ли не апостолы и персонажи языческих мифов (собрание картин Лионеля представляло собой образец полнейшей эклектики, где было место всему, но картин языческого характера, изображений обнажённого тела было всё-таки больше; пейзажей почти не было, зато были натюрморты, имевшие какую-то особую, зловещую ауру: подвешенные за лапки вниз головами заячьи тушки с блестящими глазками и стоячими ушами, подстреленные фазаны, охотничьи рога и ружья с блестящими дулами, увядающие цветы с помятыми лепестками). Попадая в очередной зал огромного, словно заколдованного дома, Лионель заглядывал за колонны, что-то кричал и, размахивая руками, бежал дальше.

Так бегал Лионель, наверное, полчаса. Мелиссы нигде не было. Взгляд Лионеля был совершенно безумен: эротическое помешательство, охватившее его, было страшно. Кроме Лионеля в доме жили ещё слуга и служанка: Марко и Зухра. Носясь в безумии по дому, Лионель буквально налетел на Марко и Зухру и чуть не сбил их с ног.

- Господин, с вами всё в порядке? – спросил Марко.

- Господин Лионель, вы кого-то ищете? В доме никого нет, - произнесла Зухра, тонкая и тихая темноволосая девушка арабской внешности.

- Нет, нет, нет! – прокричал Лионель, размахивая руками, и побежал дальше. Это было затмение разума. Дьявол обманул его. Только теперь он осознал всю несусветную глупость своей невероятной и чудовищной затеи…


…это произошло накануне вечером. Где-то в отдалённой комнате погружённого в осеннюю тьму богатого палаццо на круглом деревянном столе посередине горела свеча и были начерчены лиловыми чернилами какие-то знаки в виде звёзд, многогранников и рун. Перед свечой лежала раскрытая книга с пожелтевшими от старости страницами. Закончив произносить слова на загадочном языке, Лионель наконец почувствовал в теле приятную слабость, а потом оцепенение….

Кто-то с