Уж сколько раз затухал огонь папиросы!
Печаль раздумья -
горечь русского табака... Зима.
Токи Дзэммаро
Шестнадцатое февраля. Для миллионов и миллионов людей - обычный день. Разве только зимний. Но не для меня.
Все началось еще в детстве. В этот день умер мой дед. Умер от тяжелой болезни и старости. Это стало моей первой потерей. И хотя мы не были близки с дедом, его смерть меня потрясла. Еще помню страшный мороз, когда его хоронили. Через два месяца мне исполнилось одиннадцать.
Прошло пятнадцать лет, и в тот же самый день умерла моя бабушка. Вот к ней я был очень привязан, и она платила мне тем же. "Вот так бы и умереть, тебя обнимая", - как-то сказала она. Но когда она умерла, меня рядом не было. Я работал. Уже какой день находилась она в беспамятстве. Так и умерла. И опять лютовал мороз; в те дни температура опускалась до тридцати, тридцати пяти градусов.
За несколько лет до этого умер мой отец, еще довольно молодой. Умирать в сорок с небольшим все-таки рано. Родители давно развелись, и отец с нами не жил, он завел другую семью. С тех пор, как он от нас ушел, я видел его только один раз. Откровенно говоря, он не был хорошим отцом. Скорее напротив. Я учился на первом курсе института, когда узнал об этом. И воспринял его смерть довольно спокойно. Он умер шестнадцатого февраля.
Тогда это казалось совпадением. Совсем не забавным, но совпадением. И я мало об этом думал. Но дальше началось необъяснимое, - другого слова я подобрать не могу.
Красавец Виктор, муж моей сестры... Отказало сердце... Почетный караул в части. За его гробом, медленно печатая шаг, военные несли ордена на подушечках. Потом прозвучал оружейный салют. Я ничего не знал о его службе.
Во время ужина в больнице умер двоюродный брат. У его сына случился сердечный приступ, он скончался до прибытия врачей.
Слабое сердце оказалось и у сестры отца.
Еще одного двоюродного брата до смерти забила шпана.
Вы не поверите, но все они умерли или погибли в один и тот же день - шестнадцатого февраля. Разумеется, это происходило не в один год. Года менялись, менялась погода: то мороз, то день относительно теплый. Не менялась только дата - шестнадцатое февраля.
Ладно, я готов был признать это семейным поветрием, что-то вроде чумы, обрушившейся на наш дом.
Но дальше пошли редеть ряды моих приятелей по институту и работе.
Словно снежная лавина, все сметающая на своем пути, скашивала их смерть, застигая, то за чашкой чая, то за рюмкой водки, дома и вне его, на работе, на любовном ложе, в командировке и на рыбалке...
Надо ли говорить, что это был за день?
Всего одно исключение. Сашка Воронов, мой институтский товарищ, живший в соседнем доме. Он умер в своей постели во сне - семнадцатого февраля. Бомба разорвалась рядом.
Сказать, что это ошеломляло, значит ничего не сказать.
Когда беспрерывно выпадают одни и те же кости, сто раз подряд монета падает решкой... Должна же быть какая-то причина! Что-то стоит за этим? Нет? В чем закономерность? Я не находил ответа.
Если не принимать во внимание несчастные случаи, решительно ничего не предвещало трагического исхода. Многие были хорошо натренированы, охотно занимались спортом, и как говорят, вели здоровый и размеренный образ жизни, вредным привычкам чересчур не предавались... Да хоть бы и так! Они были так молоды!
Но страшное продолжалось. Вы наверняка слышали о чередующихся в жизни белых и черных полосах: белая - черная, снова белая - затем черная, опять белая полоса...
В моей последующей жизни полосы не чередовались - все было черно.
Не знаю, кого они прогневили, но стали уходить самые близкие.
Я понимаю, что мама была уже стара. Семьдесят семь лет совсем не шутка, тем более, что все осложнял диабет. Да и других болезней у нее хватало. Пять сестер... Сейчас такое редкость. Из них мама - самая молодая. Другие жили дольше. И самая старшая почти до стал лет, хотя и прожила трудную жизнь. Чего стоила только блокада Ленинграда. А сразу после войны у нее обнаружили рак матки. Ее облучали... Она дожила до девяносто восьми лет.
Моя жена умерла от меланомы. Куда я только с ней не ходил и к кому не обращался, ездил в медицинские центры в Обнинске и в Дубне, разговаривал с главврачами и их заместителями. Бесполезно. Ничего уже нельзя было сделать. Ее не стало на пятом месяце беременности. Она так хотела ребенка...
Таня... сестра моего друга. Какая же она красивая на юношеских фотографиях! Разносторонне одаренная, знающая несколько иностранных языков, стильная, спортивная, обаятельная... Казалось, все говорило за то, что ее будущее не будет омрачено никакими неудачами. Но вот как бывает... Ничего у нее в жизни не сложилось, не получилось... Видно судьба такая была ей предписана. Ничем она себя не обременила: ни семьей, ни работой, ни сильными привязанностями, а вот беспутство и легкомыслие с годами росли. И алкоголизм... Распивать вино, сидя в февральский мороз на холодных железных трубах, да еще легко одетая... Здесь не только придатки застудишь.
Шестнадцатого февраля все было кончено. Вечером я собирался вместе с ее мамой навестить Таню в больнице. Не успели.
Генку застрелили в ресторане. Выйдя из тюрьмы, он хотел начать новую жизнь. Благими намерениями... Видно, старое не отпустило. "Доживу до ста лет, - уверенно говорил он. - В нашей семье все долгожители". И половины срока не вышло. Физически он был очень крепкий, словно весь сотканный из мышечных узлов. С двумя пулями в голове, Генка прожил до утра.
А затем настал черед моего лучшего друга. Три года было ему и мне с разницей в месяц, когда он приехал из Хабаровска. И сорок лет мы дружили. Сережка даже хотел отметить сороколетие. Не зря считают, что сорок лет - дата нехорошая... Ближе его у меня никого не было. С ним я мог поделиться всем. Как и он со мной.
В тот день сосед встретил его недалеко от дома. Они немного поговорили. Серега, как всегда, шутил и пребывал, по словам соседа, в хорошем настроении. Накануне вечером он мне звонил...
Его нашли в ванной. Горячая вода протекла на нижние этажи. И этот запах... Тело почернело и разлагалось, по голове ползали черви. Узнал я его только по щетке усов, как-то косо и нелепо выступающих из того, что раньше называлось лицом. Хоронили его в закрытом гробу.
Шестнадцатое февраля.
Костя, другой мой товарищ, переехал со Страстного бульвара в новый район в трехкомнатную квартиру. Выселяли всех. Пустующие квартиры, до того, как в них, после ремонта, расположились многочисленные офисы, облюбовали пьяницы и наркоманы.
Последний год, после смерти отца и Сереги, он стал много пить, хотя раньше этим никогда не злоупотреблял. Подруга купила ему пива. Он не донес до рта бутылку. Сердце остановилось.
У Сашки врачи удалили из головы две гематомы. Третью, самую глубокую, извлечь не удалось.
Владик, накануне переезда, поскользнулся и подвернул себе ногу, и я, по существу, один грузил вещи в машину. Впрочем, вещей было не слишком много. Он оставлял мебель и переезжал в квартиру с мебелью. Конечно, лучше бы его прописала родная тетка. Но та почему-то предпочла дальнюю мордовскую родню. Я видел эту семейную парочку: казалось, алчность сочится у них изо всех пор, принимая материальную форму. Впечатление отвратительное... "Неужели я проживу всю жизнь в этой новой квартире?" - спрашивал он меня удивленно. Он прожил в ней два дня - до шестнадцатого февраля. Его обнаружил племянник, заглянувший к нему после вечеринки, с намерением там переночевать. Владик сидел в кресле около журнального столика. Мертвый.
Оставался Димка. Последний друг. Еще со школы. Он стал известным спелеологом. Когда-то в юности, Димка пытался и меня приобщить к его увлечению. Пару раз я побывал вместе с ним, тогда учащимся топографического политехникума, и его сокурсниками - в Сьяновских пещерах. Это было любопытно (включая их своеобразный сленг: шкуродеры, сифоны, обходники и т.д.) и несколько развлекло меня. Но заразиться его страстью я не смог.
Он же, как я уже говорил, стал известным спелеологом. За пещерами Подмосковья последовали пещеры на Урале, Одесские катакомбы, Карлюкские в Средней Азии, Кашкуланская в Хакассии. Но и этого было мало. Начались его путешествия по миру. Пещеры Плура в Норвегии, Моссдейла в Англии... Кроме Европы был еще целый мир. Южная Африка, таиландские и новозеландские пещеры, - всего не перечислишь.
И вот пещера Пеннинг Плейз в Австралии, одна из самых глубоких в мире. Именно туда отправился он в начале февраля, чтобы присоединиться к международной группе исследователей.
Я пытался его отговорить, но куда там! Он давно мечтал о Пеннинг Плейз, и ничто не могло его остановить.
И как только он улетел, я уже не находил себе места - ни на работе, ни дома. С каждым днем мое беспокойство все росло. Нервничая, я надоедал своими придирками коллегам по работе, ссорился с ними, огрызался, повышал голос. Дома я мерил шагами свои две комнаты, смотрел на телефон и ждал звонка. Бутылки пустели... Наконец он позвонил.
- Мы входим в пещеру, - сказал он коротко. - Как выйдем - отзвонюсь.
Но ни в этот, ни на следующий день он не позвонил. Не связался он со мной и на третий день. Его телефон не отвечал. "Черт бы тебя побрал!" - ругался я, бродя по квартире, и то задевая стол, то натыкаясь на стулья. Но он не звонил и не звонил. Пока я не понял, что Димка не позвонит никогда.
В средствах массовой информации и в интернете появились сведения о пропавшей экспедиции. Каждый день сообщалось, что ведутся поиски и все силы брошены, чтобы найти спелеологов, или хотя бы какие-то следы, которые могли как-то облегчить их розыск. Но все усилия были напрасны. Полагали, что они оказались запертыми в ловушке и их затопило, не прекращающимися в течение двух дней. ливнями.
Потом история стала затухать, и появилось сообщение, что поиски закончены; по всей видимости, все участники экспедиции погибли. Несмотря ни на что, я еще долго ждал звонка... Но его не последовало.
Спуск в пещеру начался пятнадцатого февраля. И я не знаю, в какой день погиб Димка. Теперь я остался один. И может быть, следующий февраль - мой?
