06. Почтарский Мост. Глава 5. Матвей. Книга Левит

Глава 5
Матвей. Книга Левит



…спустя час он вышел из душа с полотенцем, замотанным вокруг талии. Мышцы до сих пор ломило от упражнений. Болела голова, то ли от давления, то ли от накрученных тяжелых мыслей. Разогретое зарядкой тело даже после долгого прохладного душа все еще было в легкой испарине. Но переживания и пустые сомнения все же отошли на задний план.

Матвей посмотрел на себя в зеркало. В полутьме номера, с почти полностью закрытыми шторами, в отражении большого зеркала на стене, его тяжелое зыбкое спокойствие выглядело напряженно и даже пугающе для любого человека, не видевшего его до того обнаженным. Впрочем, в последние годы он никогда не раздевался публично и всегда носил одежду, скрывающую большую часть его тела.

Сто девяносто сантиметров ростом, с широкими плечами, гибким жилистым телом и минимумом подкожного жира, Матвей никогда полностью не помещался в интерьерные зеркала. И сейчас, глядя на себя, обрезанного границами зеркала, то ли мысль, то ли воспоминание об этом, вызвали легкую усмешку.

Светлые короткие волосы с выбритыми "под ноль" висками и затылком. Несколько дней небритое лицо с уже заметной проседью в щетине, тяжелый и, одновременно, спокойный взгляд серых глаз даже самому себе напоминали стереотипный образ наемника из западных фильмов. Человека без дома и корней, большую часть проведшего на нескончаемых африканских и азиатских войнах. Уже не умеющего жить мирной жизнью и не понимающего чего ждать от будущего. Несущим в себе ощущение депрессии и опасности одновременно. Человеком, от которого неясно чего ожидать. Неудивительно, что многие сторонились Матвея, если воспринимали его таким, каким он выглядел даже в собственных глазах.

“Непонятного боишься гораздо больше, чем пугающего, но все же привычного”. От тяжелой мысли Матвей вздохнул и попытался улыбнуться, придавая лицу выражение большей жизнерадостности. Губы в отражении чуть скривились, но улыбка получилась неестественной и вымученной.

Он еще раз, уже обреченно вздохнул и опустил взгляд на собственное тело. На левом боку, почти от талии до груди была наколота татуировка кельтского креста, как постоянное напоминание о первой ночи откровений. Именно с той самой ночи, он хотел оставить на своем теле видимую и ощутимую память о тех часах.

Татуировка появилась почти через полгода после того, как Матвей окончательно понял, что не отступится от этой мысли и никогда не будет переживать о сделанном.

В глубине души, Матвей никогда не делил христианство на конфессии, потому, какой именно будет крест, для него было не принципиально. Именно кельтский, с переплетающимися узорами на нем, то ли ветвей кустарника, то ли просто изгибающимися линиями, был не более, чем данью собственным эстетическим чувствам.

Все правое плечо, от самого локтя покрывала однотонная татуировка с изображением Святого Христофора, переносящего младенца Иисуса на своем плече через бурлящий поток воды. Святой Христофор считался покровителем всех путешественников и странников, и образ его был полностью скалькирован с фрески Тициана Вечеллио из дворца Дожей в Венеции. Над самим образом, полукругом была наколота надпись в две строки готическим шрифтом:

Saint Christopher
Protect Us Sinners

Матвей повернулся к зеркалу вполоборота. На левом плече, почти от локтя в том же монохромном исполнении был вытатуирован образ Святого Себастьяна, привязанного к дереву и пронзенного стрелами. Образ еще одного святого, описание жизни которого, как и несгибаемая вера, произвели на Матвея впечатление сродни шоку. Этот образ был также скалькирован, но уже с другой картины Тициана.

В Святом Себастьяне Тициана не было ни пафоса, ни нарочитой стилизации, которые другие художники эпохи Возрождения вкладывали в свое видение трагичной и жестокой эстетики христианской истории. Образ Тициана был пронизан физической болью живого человека и смирением перед собственной участью, но, прежде всего, готовностью, скорее, безропотно отдать жизнь за свою веру, нежели отступиться от нее.

Над этой татуировкой, также в две строки была выколота другая надпись готическим шрифтом:

Saint Sebastian
Pray For Us Sinners

Матвей повернулся еще больше. От плеча к плечу, почти на полспины, большим готическим шрифтом также на английском языке в четыре строки была вытатуирована часть двадцать седьмого псалма из Ветхого Завета:

The LORD is my light and my salvation,
whom shall I fear.
The LORD is the stronghold of my life,
of whom shall I be afraid.

И то же самое на ребрах, на правом боку, но уже по-русски и кириллической вязью из двадцать шестого псалма:

Господь — свет мой и спасение мое:
кого мне бояться?
Господь крепость жизни моей:
кого мне страшиться?

Татуировка на спине закрывала рваный шрам от пули на левой лопатке, полученный в Грозном, когда их роту обошли с тыла и расстреляли почти в упор. Пуля, которую он просил хирурга не вынимать, так и осталась в теле, как еще одно напоминание о его прошлом. И теперь, каждый раз в аэропортах, проходя через рентген, ему приходилось дополнительно объяснять, что именно он постоянно возит с собой в левом плече.

После первой и, пока, единственной ночи откровений, когда он говорил и знал, что его слушали, помимо желания сделать на себе татуировку, как постоянное напоминание на собственном теле о тех ночных ощущениях, он купил Библию на английском и изредка прочитывал по несколько страниц. Библия, особенно Новый Завет, давали ощущение покоя и умиротворенности.
В Ветхом Завете, в Книге Левит, он с удивлением обнаружил негативные упоминания о татуировках: “You shall not make any cuts on your body for the dead or tattoo yourselves: I am the LORD”.

И, хотя, упоминание татуировок несколько смутило Матвея, но, в то же время, еще более убедило в собственной решимости.

Матвей понимал, что во время написания Книги Левит, новая вера или новая религия искали свое место в мире и душах людей и пытались полностью отделить себя от язычников даже формальными обрядами и внешним видом. Оттого Ветхий Завет был полон запретов и ограничений, уже непонятных современным людям. Ограничений, которые невозможно было ни логически, ни морально обосновать с позиции настоящего времени.

Но Матвей и не собирался делать татуировки на своем теле ради мертвых. Он хотел сделать их для себя самого и своей памяти, а, значит, даже формально он бы не нарушил свода древних правил, и одно это уже несло в себе успокоение.
Остальные четыре татуировки появились последовательно в течение трех лет, начиная с кельтского креста на левом боку…

Продолжение -